Читать книгу Рисунки, которые нас рисуют. Педагогическая диагностика художественного развития ребёнка - Ольга Иванова - Страница 4

Мне казалось, что так просто, например, в сухой травинке, торчащей из сугроба на фоне тяжёлой кирпичной стены, увидеть единство ранимой хрупкости (соломенно-жёлтый на терракотовом) и графической жёсткости (почти чёрный на белом).

Заблуждение в том, что я знаю, как научить рисовать любого, позволило профессиональному архитектору преодолеть барьер непрофессионализма в педагогике. А впечатления и наблюдения, сделанные за первые годы работы, стали впоследствии предметом научного поиска и до сих пор требуют объяснения и вынуждают искать ответы на бесконечное множество вопросов.

…Так получилось, что, оставив профессиональную архитектуру, я начала непрофессионально работать одновременно с детьми от 2 до 7 лет и со студентами дошкольного факультета Уральского государственного педагогического университета дневной и заочной формы обучения.

Дети от 2 до 7 лет – серьёзно работали, выполняя задания что-то склеить, нарисовать, построить… Дети от 17 до 23 лет играли в рисование, боясь признаться самим себе в серьёзности своих требований к результату. «Дети» после 30 либо наслаждались возможностью побаловаться, даже похулиганить на листе бумаги, либо возмущались отсутствием точных рецептов, «как нарисовать зайчика», или принимали информацию к сведению как «неизбежное зло».

Наблюдение-удивление первое:

Дети ощущают потребность в создании изображений. Этот сложный процесс вызывает у них глубочайшие эмоции от восторга до настоящего огорчения. Они воспринимают занятия как само собой разумеющийся, необходимый и не требующий объяснений процесс. Создание изображений является особой формой существования в каком-то особом единстве с миром реальным и миром создаваемым…

Отсвет реальности создаваемого мира иногда остаётся видимым только его автору, и ро-дительское: «А ну покажи, что ты тут накалякал?» – смывает краски и лишает смысла сам рисунок.

Дети с увлечением включаются в эксперименты с формой, смыслом, пространственными и психологическими отношениями. Попытки объяснить это явление с помощью теорий игры успехом не увенчались.

Дети не играют в том смысле, который вкладывается в слово «игра» психологами: рисуя, они выполняют серьёзную работу, находясь в иной реальности со своими временными и пространственными границами.

А взрослые удивительно остро и парадоксально переживают «неумение рисовать», потому что точно знают, как это надо делать. Более того, они уверены, что уж детей-то могут научить. (Надо рисовать так, так и так! иначе неправильно! А вы умеете рисовать? Ответ: нет, конечно! Как же учите?)

Отношение к созданию изображения как к чему-то доступному, не требующему серьёзной профессиональной подготовки, – это отголосок детской уверенности в том, что рисовать – это естественно и просто. Это и результат отношения к предмету «Изобразительное искусство» в школе как к самому лёгкому и абсолютно не важному.

Наблюдение-удивление второе:

Естественная потребность ребёнка в создании изображения должна быть поддержана заинтересованным вниманием взрослого. Раннее усвоение правил рисования воздвигает барьер между уникальным индивидуальным восприятием и изобразительной трактовкой его образов. Ребёнок уже не ищет способов точной передачи того, что он увидел, услышал, почувствовал, а пользуется предлагаемым взрослым ограниченным набором обозначений предметов окружающего мира.

Дети воспринимают мир как данность и ориентируются в нём по эмоциональной оценке значимых взрослых.

Общение с ними по поводу создания изображений требует особой организации: с одной стороны, без грубого вмешательства взрослого в процесс оформления образов, с другой стороны, обеспечивающей эстетически значимый уровень результатов деятельности.

Для проявления «заинтересованного внимания» в целенаправленном образовательном процессе нужна особая «педагогическая техника».

На занятиях в университете студенты подвергали сомнению мои интуитивные убеждения и индивидуальный опыт:

– А где это написано?

– В наших учебниках всё иначе!

– У меня их (детей) почти тридцать голов, и к каждому подходить индивидуально?!!! Мы и по образцу не успеваем цыплёнка рисовать, а ведь ещё и уборку сделать надо. А на всё – 20 минут.

Оказалось, что учебников, где написано, как разговаривать с ребёнком по поводу изображения и сотрудничать в этом интересном процессе, действительно нет.

Есть опыт талантливых педагогов-практиков. Есть книги Елены Макаровой, Александра Мелика-Пашаева, Юрия Полуянова.

Есть тексты по психологии восприятия и философии, но они не дают точных рецептов, как провести занятие, и времени на чтение этих книг у студентов нет.

Предмет-то не важный! Это же не математика и не развитие речи…

Наблюдение-удивление третье:

Студенты обычно пишут курсовые и дипломные работы и защищают их перед комиссией. Оказалось, что для доказательства состоявшегося педагогического процесса не достаточно показать рисунки: вот так ребёнок рисовал до проведённого цикла занятий, а так он стал рисовать – после…

«Что вы развесили здесь?! Это давление на комиссию. Дети и без вас так же нарисуют! А где математически обработанные результаты эксперимента? Графики? Диаграммы?»

* * *

Разница между педагогом и нормальным человеком в том, что педагог общается с ребёнком целенаправленно. И от того, насколько точно он представляет себе, чего хочет, зависит предсказуемость результатов его усилий.

Чтобы объяснить другим (а значит, и себе), чего же я хочу, пришлось искать ответы на вопросы:

♦ Что составляет специфику детского рисунка как своеобразного послания, текста?

♦ Как сохранить естественную способность ребёнка проживать содержание создаваемого рисунка и научить сознательно строить изображения в соответствии с нормами профессионального языка искусства?

♦ В чём причина потребности в создании изображений у детей?

♦ Как измерить результат педагогического взаимодействия?

♦ И главное, зачем?