Читать книгу Дочь экстрасенса - Ольга Камашинская - Страница 3

Джейн проснулась от своего крика. Снова этот жуткий сон. Она услышала свое прерывистое дыхание и почувствовала отчаянно бившееся сердце в своей худенькой детской груди. Снова и снова сон врывался в ее уже пробудившееся сознание. Сначала луна освещает красивый серебристый снег. Потом ее заволакивает темная туча. Ночная темень, зловещие ветки деревьев. И тяжелые шаги настигающего преследователя. Она бежит, бежит на пределе сил, но путается в каких-то зарослях, падает. И ее догоняет крупный, буквально огромный, как ей кажется с земли, мужчина. Хватает своими железными, цепкими руками, стискивает, ломая ребра. Невыносимая боль. Ее крик в ночи. И ужас от ожидания страшного конца. Этот сон повторяется постоянно вот уже год. И каждый раз ей становится все страшнее и страшнее.

Вбегает испуганная дежурная воспитательница, обнимает, успокаивает, дает выпить какие-то капли с сильным запахом валерьянки. Джейн перестает дрожать и всхлипывать, но до утра уже не может заснуть.

Джейн не помнит своих родителей и то, как она попала в приют. Но, когда стал повторяться этот ужасный сон, она как-то раз услышала разговор двух воспитательниц. Одна сказала: «Бедная девочка. Может этот сон, от которого она кричит по ночам – ее детская память о страшной гибели родителей?» На что мадам Бэнсен ответила: «Вряд ли такое возможно. Джейн была совсем крошкой и не могла ничего запомнить».

И Джейн действительно ничего не помнила о своем раннем детстве. Вся ее двенадцатилетняя жизнь прошла в приюте небольшого приморского городка. Здесь к ним относились очень хорошо. Кормили, одевали, учили шить, вязать, готовить, танцевать, играть на фортепиано. К ним приходили преподавательницы и проводили занятия по тем же предметам, что и в соседней гимназии. Девочки чинно гуляли и играли по парку или по набережной в сопровождении дежурной воспитательницы. По воскресеньям ходили в церковь. В приюте была хорошая библиотека, и девочки много читали. Особенно большим спросом у них пользовались любовные романы Джейн Остин и Шарлотты Бронте. Мечтали. Думали о мальчиках. Как все девчонки их возраста, ссорились и мирились. И Джейн даже не представляла, как это – жить вместе с мамой и папой, а не в большой компании девочек разного возраста.

Утром Джейн неожиданно вызвала к себе директор приюта мадам Дюваль. «Какую провинность я совершила?» -думала немного испуганная девочка, когда шла по длинному коридору в кабинет директора.

Но мадам Дюваль встретила Джейн приветливо, усадила в большое удобное кожаное кресло, сама села напротив и спросила: «Как дела, Джейн?» На Джейн смотрели умные, внимательные глаза. Седые волосы на висках. Прямая спина. Строгий темно-коричневый костюм. Хотя мадам Дюваль никогда не кричала на воспитанниц и строго не наказывала их, почему-то все они уважали и побаивались ее. Даже сам кабинет, с его дубовой мебелью, огромными книжными шкафами и тяжелыми портьерами на окнах, внушал уважение.

Джейн, потупившись, ответила: «Спасибо, мадам Дюваль, все хорошо».

Но опытный педагог видела напряженный взгляд девочки, бледность, темные круги под глазами. Она знала о ночных кошмарах своей воспитанницы, поэтому продолжала: «Тебя что-нибудь тревожит, Джейн?»

Тогда, поборов робость, Джейн решилась: «Мадам Дюваль, я постоянно вижу один и тот же кошмарный сон. Мне страшно. Я все время чего-то боюсь. Боюсь ночи, темноты и даже днем боюсь гулять по парку. И еще одно. Я хочу знать, кто мои родители. Живы ли они?»

Мадам Дюваль задумчиво посмотрела на девочку: «Хорошо, Джейн. Ты достаточно взрослая девочка и должна знать правду. Я расскажу тебе то, что знаю сама. Ты была единственной дочерью очень хороших людей, моих знакомых. Их звали Мэри и Алекс. Они были учителями, преподавали в школе шахтерского поселка и жили в своем доме на его окраине. Однажды поздно вечером, когда они уже собирались ложиться спать, к ним в дверь постучал незнакомый мужчина и попросил дать ему приют. В ту холодную, ветреную очень он шел издалека, вымок под дождем и замерз. Они впустили странника, накормили, обогрели около камина, постелили ему постель. А это был беглый каторжник, очень жестокий человек. Ночью он убил твоих спящих родителей, взял их деньги, драгоценности, теплую одежду и поджег ваш дом. Проснувшиеся соседи вызвали пожарных. Тебя чудом удалось спасти». Мадам Дюваль замолчала.

– А тот каторжник, он жив? – спросила Джейн.

– Нет, Джейн, полицейские убили его во время преследования. И я думаю, моя девочка, сейчас из твоего подсознания у тебя выходят те страхи. Современные психологи считают это возможным и умеют такие состояния лечить. И у меня для тебя хорошая новость. К нам в город приехал врач – психиатр, он как раз занимается подобными проблемами. Учился у самого Фрейда. И я договорилась с ним – доктор обещал тебе помочь.

На следующий день Джейн позвали к доктору Филсу. Сначала девочка очень испугалась мужчину. Крупная фигура. Немигающие холодные глаза. Но потом доктор улыбнулся и очень мягко произнес: «Не надо меня бояться, Джейн. Я хочу избавить тебя от страхов, чтобы ты снова стала веселой и здоровой. Давай мы поможем друг другу!»

Его голос завораживал. Впервые Джейн увидела мужские глаза, пристально рассматривающие ее. Преподавателей – мужчин у них в школе не было. И гулять поодиночке по улицам города им категорически запрещалось, и теперь, видя рядом с собой сильного мужчину, Джейн даже подумала, что это, наверное, неплохо – иметь отца, чтобы чувствовать постоянно его силу и опору.

Доктор начал расспрашивать девочку об ее учебе, учителях, развлечениях, воспоминаниях детства и о мечтах. Постепенно Джейн разговорилась, иногда даже говоря то, что хотелось бы скрыть, выдавая свои маленькие девичьи тайны. Но ее раздирали противоречивые чувства. Голос доктора вводил в какое-то полусонное состояние, расслаблял и успокаивал. Хотелось что-то говорить, чтобы слышать новые вопросы и как бы качаться на волнах этого приятного голоса. Но его глаза… они тревожили, вызывали какие-то не очень приятные чувства. В них было невозможно что-то прочитать. Ни мыслей, ни сочувствия, ни каких-то других эмоций. Стена. Но постепенно необъяснимые страхи ушли, и Джейн попала полностью во власть вкрадчивого голоса. Она даже задремала. Проснулась от слов доктора: «А сейчас ты встанешь бодрой и хорошо отдохнувшей. И через два дня мы встретимся снова».

Действительно, Джейн себя почувствовала значительно лучше после сеанса психотерапии. И, когда воспитательница спросила, будет ли она продолжать дальнейшее лечение, девочка согласилась. И она стала приходить в кабинет доктора два раза в неделю. Воспитательница поджидала ее в холле, читая книжку. Только на четвертом сеансе Филс перешел непосредственно к обсуждению ее страхов (темноты, одиночества, деревьев) и к тому самому сну.

Никому раньше Джейн подробно не рассказывала свой сон. На расспросы подруг и воспитательниц она только начинала дрожать и говорила прерывающимся голосом: «Меня там убивают». Но с мистером Филсом они обсуждали этот сон со всеми мельчайшими подробностями. И Джейн впервые заметила, как загорелись глаза доктора. Она даже с умилением подумала: «Как он хочет мне помочь! Я ему обязательно тоже сделаю что-нибудь хорошее». Несколько сеансов они с доктором провели, работая над страхами Джейн. И девочка стала себя чувствовать намного увереннее. Ночные кошмары уже больше не мучили ее. И она теперь засыпала в своей комнате без света и даже могла ночью пройти из комнаты в туалет по плохо освещенному коридору, не будя, как раньше, для сопровождения свою соседку. Наконец, доктор спросил, улыбаясь: «Но и теперь, ты, моя смелая девочка, ничего не боишься?» Джейн подумала и честно ответила: «Когда просыпаюсь ночью и гляжу в окно, мне становится очень страшно. В доме уже почти не боюсь, а на улицу выйти не могу».

Доктор сказал: «А хочешь, я тебе помогу полностью избавиться и от этого страха? Чтобы ты, когда станешь взрослая, уже ничего не боялась?» Джейн, конечно, хотела. Она с ужасом представляла, что сон может вернуться, если дело не довести до конца. А погибать каждую ночь – это было уже не в ее силах. Тогда доктор изложил свой план лечения. Он объяснил, что надо идти навстречу страху, а не прятаться от него, и только тогда страх окончательно уйдет. И они должны провести эксперимент, но, чтобы никто не помешал ему, нужно его хранить втайне от всех. Джейн согласилась.

И тогда он сказал, что надо делать. Ночью, когда все уснут, он предлагал Джейн одеться, открыть окно своей комнаты и вылезти в него. А он будет ее ждать напротив, у забора, и они вместе пойдут, погуляют по парку. Чтобы Джейн поняла: ночь такая же, как день; все такое же вокруг, только вместо солнца светит луна. Разница всего лишь в освещенности окружающих предметов. Когда Джейн убедится в этом на собственном опыте – все оставшиеся страхи исчезнут без следа, и это будет их общей победой. Джейн еще раз подтвердила свое согласие на ночной эксперимент.

Ей очень нравилось то, что взрослый мужчина уделяет ей так много внимания. Она пыталась разгадать, почему. Может, у него нет детей, и он относится к ней, как к дочери? Сколько ему, интересно, лет? Тридцать пять? Сорок? А может… И тут сердце девочки сладко замирало. А может, он полюбил ее. И, когда она вырастет, они поженятся. Конечно, доктор гораздо старше. Но Джейн прочла много книг про любовь и знала, что мужчины бывают часто намного старше своих жен. И поэтому Джейн с готовностью согласилась на эту ночную прогулку по парку. Да и что с ней может случиться, если рядом такой сильный и умный мужчина?

Весь следующий день девочка с напряжением ждала вечера. Она была невнимательной на занятиях и ей даже пару раз сделали замечания учителя. Особенно долго тянулись вечерние часы. Каждая минута длилась так долго, словно самый нудный урок. Она все время смотрела на циферблат. Час тридцать ночи – как еще долго ждать!

Но, наконец, девочки стали укладываться спать. Стихли шаги в коридоре. Засопела соседка по комнате, свернувшись калачиком на левом боку.

Джейн то испытывала прилив приятного томления от предвкушения предстоящей встречи с доктором, то, наоборот, ее охватывал страх и какие-то страшные предчувствия вызывали приступ оцепенения. Но она отгоняла плохие мысли прочь. Тайком, в темноте, оделась. Тихонько отворила окно (шпингалеты она отодвинула предварительно днем, чтобы не шуметь ночью).

Время пришло. Полвторого ночи. Джейн вылезла из окна, чуть замешкавшись, спрыгнула на клумбу с высоты первого этажа. Дрожа, подбежала к забору, где в тени деревьев уже ждал доктор Филс. Он обнял девочку: «Ну ты и молодец! Пришла все-таки. Теперь, точно, мы расправимся с твоими страхами. Пойдем!»

Они выбрались через приготовленную заранее дырку в заборе, и пошли в сторону парка. Была поздняя осень. Полнолуние. Весь день падал пушистый снег. Теперь снег покрывал землю и красиво серебрился в лунном свете. Джейн шла, вцепившись в руку доктора, тот не протестовал. При ярком свете луны не было страшно идти, узнавая знакомые дома и переулки. Тем более это было так красиво – серебристый снег и огромная луна на фоне темно – синего неба и мерцающих загадочно звезд. Волнение немного улеглось.

Вот и парк. Сначала они прошли по центральной аллее. И снова Джейн поразилась красоте ночного пейзажа. «Наверное, поэтому влюбленные гуляют по ночам – все так загадочно и по-особому красиво» – подумала девочка. Потом они свернули на боковую аллею и прошли в гущу деревьев по какой-то узкой тропинке. Неожиданно все изменилось. Луну скрыла огромная туча. Стало совсем темно. Джейн посмотрела вокруг – и задрожала от страха. Это было то самое место, из ее кошмарных снов. Нависшие ветви деревьев. Пугающее безмолвие и темнота вокруг. И тут она почувствовала, что рука доктора тоже почему-то задрожала. Взглянула на него и увидела зеленые, зловеще мерцающие в темноте глаза. И ей стало по-настоящему страшно. Она сначала замерла, но тут мужчина стал ее обнимать. Оцепенение прошло, девочка вырвалась и кинулась бежать, не разбирая дороги.

«Стой! Ты куда?!» – сначала кричал доктор, а потом она начала слышать только его тяжелое дыхание, шум шагов и треск ветвей. Девочка в панике бежала на пределе сил, задыхаясь от ужаса и быстрого бега. Но тут она споткнулась о какую-то корягу, упала. И, не успев подняться, ощутила, как на нее наваливается грузное тело. Сильные руки ломали ей кости, выкручивали суставы, душили и мучили ее несчастное худенькое тело. Боль невозможно было терпеть. Но кричать она уже больше не могла. Наконец, всю истерзанную и полузадушенную, доктор Филс взвалил девочку на плечо и куда-то понес. Он долго ее тащил по каким-то зарослям, а потом бросил у большого дерева. Достал из дупла веревку, затянул на шее у нее особым узлом. Разорванными губами Джейн пыталась крикнуть: «Не надо!». Но из окровавленного рта вырвались только какие-то сиплые, неразборчивые звуки. По небольшой складной лесенке мужчина вместе с девочкой поднялся до первого большого сука, привязал веревку и сбросил тело вниз. Она даже не успела почувствовать в этот раз боли. Смерть наступила сразу. И только душа ее, поднимаясь, видела висящее на ветке дерева детское тело, а внизу мужчину со страшной улыбкой на лице и мертвыми глазами.

*** ***

Женя проснулась от своего крика. Да сколько он будет повторяться, этот дурацкий сон! Да еще в таких подробностях. Каждое ощущение, каждая мысль были такими реальными, будто это чувствует именно она и именно сейчас.

Ну кто ей эта девчонка – сирота из какой-то европейской провинции начала ХХ века? Время действия и место она определила довольно точно, по одежде персонажей сна и архитектуре зданий города. По тому, входящему в моду психоанализу по Фрейду, которым занимался с этой девочкой доктор-садист. Но легче от этого не было. Повторяющиеся сны выбивали жизнь из колеи. Башню от них сносило сразу на несколько дней. Самый тяжелый был вот этот. Как будто все это происходило с ней. Причем, если другие сны после пробуждения стирались из памяти быстро, то этот будто был выбит в мозге тесаком. И даже тело после него болело и ныло. Было еще два других сна. В одном из них добрый дяденька, похожий на психа доктора Филса, возил маленькую девочку на разных каруселях, а потом насиловал и убивал в кустах. Но его Женька видела всего три раза и то, как бы со стороны. А вот третий сон, он менялся каждый раз, нет, действие было одно и то же. Поездки куда-то за город, где начинали происходить разные события, опасные для жизни. То поезд въезжал в какую-то зараженную радиацией зону, и надо было выбраться оттуда очень быстро, а вокруг зоны была натянута проволока и стояли охранники. Или в машине оказывалась парочка бандитов, от которых нужно было смываться. То у какой-то реки готовилось массовое убийство купающихся граждан, и Женя с друзьями вынуждены были бежать через лесную чащу, чтобы остаться в живых. То за Женей ночью начинали охотиться вампиры, сначала очень похожие на хороших и знакомых людей.

Но, несмотря на разную обстановку, во всех снах было одно и тоже: опасность, преследование, бегство и спасение. Вариантов третьего сна было бесчисленное множество. Одно радовало, что везде она, после всех погонь, страха, гибели окружающих, оставалась жива и целехонька. Может, конечно, сны были итогом беспорядочно просмотренных в огромном количестве триллеров и боевиков, но, тем не менее, эти сны сказывались на ее общем состоянии, самочувствии и даже на здоровье. Возможно, из-за них Женька так сильно не любила одиночество.

Она физически не могла долго оставаться одна в квартире или где-нибудь еще, поэтому вокруг нее всегда роился народ: сомнительного качества подружки, друзья – приятели, просто знакомые. Еще Женя боялась темноты. И вообще постоянно присутствовало ощущение какой-то неопределенной опасности, таящейся рядом. Правда, знакомый психиатр после совместно выпитой бутылки коньяка, утешил девушку, он по-умному объяснил, что у каждого человека существует определенный уровень базальной тревожности. И это в порядке вещей.

А вот мать Жени с этим согласна не была. Она пыталась внушить дочери, что человек – это часть Вселенной, а целое не может быть врагом какой-то своей части. Разве человек враг своему мизинцу на правой ноге? Поэтому, говорила мать, не надо ничего бояться в этом мире. Нужно просто отдаться потоку жизни, и постоянно ощущать себя частью Великого целого. И тогда придет чувство уверенности и спокойствия. Мы не просто так живем на этой Земле. Космический разум (для интеллектуалов), Бог (для верующих) – определяют наше предназначение, потому что все во Вселенной разумно и целесообразно, начиная от круговорота воды в природе и цикла развития бабочки, и кончая рождением сверхновых звезд и новых цивилизаций, и каждый рожден ради выполнения какой-то своей задачи. У кого-то это Миссия (открытия, революции, книги, создание архитектурных памятников или опер). Но не все люди рождаются Эддисонами, Мусоргскими и Пржевальскими. У большинства людей цель гораздо проще, например, вырастить двоих детей и честно отработать свои тридцать пять лет, от окончания техникума до пенсии, бухгалтером в ЖЭУ №35.

У каждого свой уровень жизни и задач. Мать так же говорила, что нужно стараться всю жизнь к чему-то стремиться, отрабатывать кармические уроки, самосовершенствоваться, чтобы в следующем воплощении перейти на более высокую ступень. А будешь что-то делать не по космическим законам (убивать, обманывать, распутничать, пить) – так карма шарахнет не только в этой жизни, но еще и до следующей доберется.

Мать верит в реинкарнацию, существование души и ее вечную жизнь, с новыми воплощениями. Слушать ее конечно, интересно. Но порой так достает – мало не покажется. Ну почему нельзя пить энергетики? С ними хоть про свои страхи забываешь, да и весело становится. Бодрость приходит. На занятиях не заснешь. И всю ночь в клубе отрываться можно.

Если мать еще в клуб отпустит. А то встанет на дыбы – и ни в какую. Возвращайся не позже часа ночи. А в клубе только самое интересное в это время начинается. Еще она твердит, без сопровождающих мальчиков, одного, а еще лучше, двух, никуда поздно не ходи (позже девяти вечера – а это вообще – детское время!) А с сопровождающим мужским хвостом, как она этого не понимает, с новыми мальчиками не познакомиться. А хочется новых, интересных знакомств. И почему нельзя целоваться с девочками? Какая разница с кем? И чем плох минет? А мать утверждает, не туда, дескать, пойдут энергетические потоки. Сбой всей энергетики организма наступит, и начнутся болезни. Ей поясняешь, что это у них, в эпоху дремучего развитого социализма, такие отсталые представления о сексе были. А сейчас другое время. А она в ответ начинает исторические примеры приводить, про Нерона и других древнеримских императоров рассказывать. У них, много веков назад, садомазохизм и другие извращения еще покруче современных были, и ни до чего хорошего Рим не довели.

А еще раньше мать разрешала дома ночевать Жениным друзьям, а теперь заартачилась, приходит и начинает открытым текстом намекать, чтобы уходили около двенадцати часов ночи. Когда ей говоришь, некрасиво людей выгонять, кому они мешают? Твердит – не хочу в общей толпе по утрам в очереди в туалет и душ стоять. В свою квартиру, говорит, когда будет, приводи кого хочешь. Устраивай из нее ночлежку или общежитие, если не противно.

А я свою, говорит, после евроремонта не собираюсь в гостиницу превращать. Раздражает ее почему-то грязный унитаз и мокрые полотенца на полу. Ну это же ерунда, легко можно убрать или отмыть. А квартира, когда она еще будет? Жмется, мымра, не хочет покупать. Женя от обиды даже всхлипнула. Ругаться она любила и умела. И обычно в ходе бурной перепалки выбивала из матери все, что хотела: новые вещи, косметику, деньги на поездки и т. д. Но в некоторых вопросах даже многочасовые скандалы не приносили ожидаемого результата.

Так мать не разрешала ей переводиться на заочное отделение ВУЗа, брать академотпуск, отказалась покупать машину, категорически запретила просто жить с каким-нибудь парнем на квартире или у них дома. Говорила, что такое сожительство, без всяких обязательств, удобно только мужчине, а женщину унижает. Оно означает, что парень не готов брать на себя ответственность за девушку, с которой живет, не собирается от нее заводить детей и, значит, не особенно ее любит. Потому что вершина любви – это желание иметь детей от любимого человека. Просто мать слишком серьезно ко всему относится. А если человек просто еще не созрел для кастрюль, пеленок и всего такого, что же ему, вообще не трахаться? Или ждать любовь? А если эта любовь – вообще не придет? Или притащится лет в тридцать, когда ничего уже не надо будет?