Читать книгу Три дома на Набережной - Ольга Ковалёва - Страница 2

Захотелось плакать, потому что там, где сердце, там, где душа, образовалась пустота, закупоренная комом в горле, холодная бездонная яма и все так быстро и несправедливо больно закончилось. Всё, что было ценным и важным, всё что было частью её мира, оказывается таковым не было и с этим как-то надо было смириться и как-то потом жить.

Юля не была готова к этому, удивилась собственной интуиции, которая заставляла совершать необъяснимые поступки. В отпуск они всегда, всегда, это дважды, уезжали вместе, старательно подчищая хвосты работали в диком темпе, но на этот раз Юля собралась в отпуск одна. Потому, наверное, что все к тому и шло.

– Володь, ты остаешься вместо меня, по приказу. Я с понедельника в отпуске.

Он кивнул и стал тереть руками лицо. Она любила его руки, его пальцы, длинные сильные пальцы, любила его прикосновения, а кто теперь с ним рядом будет? Нежные отношения, дружба, товарищество, взаимоподдержка, и любовь. Неожиданная, в несколько секунд возникшая и такая сильная, что устоять невозможно, любовь. Разве у всех есть такое. Нет, не у всех. Быть рядом сутками, это, наверное, слишком много. Это перебор. Такое не каждый выдержит, но она то, выдерживала. Она была счастлива, очень, потому что он рядом!

Как, вдруг, потерять всё?

‒ Черт, нам даже не надо разговаривать, ‒ Юлька вздрогнула от его голоса.

‒ Да, не надо, ‒ обреченно и очень печально сказала.

На полу лежали распечатки, всегда это было уютно и удобно, на полу, на мягком ковре, в домашней удобной одежде и можно было все эти документы разложить по всему полу и потом удобно рассматривать, и доставать нужный и изучать, анализировать, делать выводы. И было смешно, когда они говорили вслух, в параллель, одними и теми же словами, случалось, что целыми предложениями и тогда они от радости взаимопонимания целовались, иногда мгновенными быстрыми поцелуями, а иногда долгими, умопомрачительными.

Они смотрели результаты экспериментов и никак не могли выбрать вариант конструкции для технического проекта, пока Юля не нашла главное обоснование окончательного варианта. То самое обоснование, которое вынудило вот так вот, с плеча рубануть эти слова.

Ну почему рубануть, ничего он не рубил. Это были не его слова, дедушкина шутка, которая всегда веселила Верочку. Бабушку. Но все звали её Верочка, потому что она была похожа на девчонку.

Он ухмыльнулся:

‒ Да, пожалуй, уже и обсуждать нечего, опираемся на твои доводы.

Она кивнула. Они стали собирать с пола и складывать документы, у них получалось. И сегодня тоже. Может не всё потеряно, думали оба.

‒ Выпьешь?

Он встал, мощный, статный и чужой. Налил Юле бокал красного вина, добавил минералку, она так пила, с водой, как древние греки, а себе виски. Вот и началось. Они даже напитки пили одинаковые. Всегда. А теперь выясняется, что этого можно не делать. Юле стало интересно:

– Володь, а ты любишь красное вино?

Он застыл, как будто его за нехорошим делом застукали, пожал плечами и не ответил. Ему, наверное, было не важно. А для неё? Вдруг Юля поняла, что не хочет никакого красного вина, ни разбавленного, ни неразбавленного, никакого. Она хотела кофе на ночь, вот чего, и расстаться с иллюзиями. Сразу, резко, как пластырь с раны. Больно, но быстро.

Может он давно уже хочет свободы, может ему нужно другое состояние, адреналин, перемены, неопределенность, загадки, преодоления, но они вместе тщательно устраняли всё это. Нет в их отношениях ничего такого, я ему надоела.

Чувства прошли. Такое бывает, вот о чем думала Юля, пока варила себе кофе на ночь. Варила по науке, трижды опуская и поднимая пену. Сварила и вылила. Володя ходил за ней, недоуменно разглядывая, как будто видит впервые. Он улыбался, поглядывая недоуменно. В другой день она бы пошла к нему целоваться. Улыбка была у него такая, невозможно устоять. Удивлялся и ухмылялся.

Впервые такое. Кофе на ночь. Очень странное поведение у его любимой женщины.

Смотри, смотри. Думаешь ты прямо знаешь меня, всю, с ног до головы. Это ты меня просто видел, но не знаешь. Я и сама себя, не очень-то! Просто нельзя пить или есть, вообще в рот тащить то, что приготовлено с черными мыслями. Юля закрыла глаза, надо себя настроить на что-то позитивное, например, на небо, звездное, которого не увидишь в большом городе, но есть места, есть на Земле места, где над головой каждую ночь сияет божественной красотой звездное небо, а воздух пахнет спелыми абрикосами и ночной фиалкой! Для абрикоса, рановато, а для фиалки самое время.

С удовольствием выпила приличного размера чашку черного как смертный грех, горячего как ад и сладкого как…, ну в общем очень сладкого кофе выпила и пошла спать, не позволяя себе думать о том, куда денется Володя. Легла и сразу уснула. На всех кофе действует по-разному, вернее, на всех одинаково, а на неё так!

Проснулась так же мгновенно, как и уснула. Она его обнимала, и он её обнимал, как всегда.

‒ Доброе утро, красавица, – каждое утро слышала эти слова и улыбалась, и сладко потягивалась, и потом они целовались, обнимались и всякое другое тоже было. Сегодня не будет ничего такого. Сегодня она сразу вспомнила что было вчера и проворчала:

‒ Я никогда, не была красавицей, но в молодости, я была чертовски мила!

Это утро было другое. Несчастливое и его под нормальное гримировать надо, чужими шутками, потому что свои не рождаются в боли.

‒ Ну что за мозги у тебя такие, заковыристые ‒ Володя засмеялся.

А потом Юлька передумала, пусть это будет последнее утро, но сегодня оно начнется с её самого горького и самого сладкого поцелуя.

Кошки спрятали когти, замурлыкали, свернулись калачиком и сладко уснули.

Никогда они так не любили, как этим утром. Нежно, страстно, неистово, под грохот и свист нахлынувших эмоций. Потому что прощались, потому что в последний раз. И потом она лежала у него на груди и отходила от этой сладкой неистовости, а он целовал её пальцы. Было так больно внутри, что она застонала.

‒ Юля, что между нами происходит? ‒ вчера ему казалось, что она разлюбила его, а только что он подумал, что это чушь собачья, что они стали ещё ближе, чем всегда, откуда этот горестный стон.

Просто смотрела в глаза и стала туда проваливаться, очень глубоко провалилась и попала в невыносимое желание. Непонятно было, это его желание или её и опять, в этот раз точно уже последний, как перед смертью, за день-два до ухода человеку становится лучше. Может так и любовь уходит, добирает последнее?

Днем Юле хотелось плакать, отложила это на вечер, когда сядет в поезд и там потихонечку порыдает, на послезавтра, когда выплачется на плече сначала у мамы, потом у Таньки, а сегодня предстоит пережить хлопотный день, формальности на работе, собрать для всех подарки, упаковать чемодан и на родину, к родителям, к подруге детства Таньке, к маленькой тезке Юлечке, бесконечной нежности и к звездному небу родины.

Прибавилось ещё одно горе. Страшное и неизвестное.

Позвонила родителям, как обычно спросила, что им привезти, как обычно услышала, ничего не надо, приезжай сама и на вопрос, как там Танюшка, мама горько вздохнула и сказала:

‒ Ох, доченька, приезжай.

Так было всегда, когда у мамы не было сил рассказать что-то плохое. Так было после папиного инсульта, так было после смерти Баванны. Ох, доченька, приезжай. И всё. Больше ничего она не смогла сказать. Юлька сразу поняла, что у Таньки беда, с ней совсем плохо.

Нет, этого быть не могло, ничего плохого не должно случиться с Танькой, потому что она не заслужила ничего плохого, никакой беды, никакого горя, только радость и счастье.