Читать книгу Талисман этого места. Девушка с зелеными волосами - Ольга Козырева - Страница 3

– «Что же это такое!», думала я стоя по тёплым душем одновременно любуясь кольцом на руке, снимать его по прежнему не хотелось, – «Как только происходит что-нибудь приятное, так эти ударники кинопроизводства тут как тут и обязательно подсунут «ложку дёгтя». Надо сегодня выспросить у дежурных девочек часы всех этих киносмен проходят и сматываться куда-нибудь».

Смытый защитный макияж больше не скрывал кумачовый цвет лба, носа и щёк. Моему многострадальному лицу все ещё требовались реабилитационные мероприятия. Повторив поэтапно весь предыдущий курс, я устроилась в подушках, по телевизору одна из программ милостиво показывала дневной фильм, чёрно-белую классику, узнать сюжет я не успела, уснула через несколько секунд.

Существуют противоречивые мнения о пользе дневного сна для уже поживших людей, вроде бы он провоцирует развитие массы болезней, но могу сказать точно – здоровый и энергичный человек днём ни за что не уснёт. У него нет в этом необходимости, да и времени жалко… Другое дело страждущие и отягощённые разными недугами, дневной сон должен бы их подкрепить и отдохнувшие, они могут вновь отправится в поисках радостей и милых приключений. Со мной это правило работает только в одно случае, если во время дневного сна не снятся дневные сны, выматывающие и вытягивающие силы сны…

Проснулась я часа через полтора. Ощущения были самые неприятные: свело шею и мышцы спины, видимо куча подушек оказалась не самым удобным сооружением, сильной пульсирующей болью горела голова, во рту вкус ранее неизвестной дряни из-за тягучего неприятного сна – вязкая блёклая местность, нескончаемая ограда, невозможность перейти куда хочется. Общие ассоциации гнетущие и, как обычно, из дневного сна ничегошеньки конкретно не вспоминается.

Надо отдирать себя от подушек, глотать таблетку и ползти в парк проветриваться. В коридоре было чисто, ни души, ни мебели, ни проводочка и даже жёлтый свет маяка-фонаря притушили.

Погода существенно сменилась, все серое – небо, море, песок. Не то чтобы тяжёлые тучи, но облака очень плотные, придавливают плечи, хочется опустить голову и полный штиль, никакого движения. Из звуков лишь скрежет опять запущенной детской железной дороги и какой-то музон из ближайшей палатки с псевдокофе и жареной в вонючем прогорклом масле кукурузой.

Отдыхающий народ на набережной-променаде перемещался суетливо, будто времени для гуляния совсем впритык и, собственно говоря, уже все опаздывают. А какой, интересно знать, сегодня день недели? Постояв немного ц парапета набережной, я вернулась в гостиницу и через вестибюль вышла на улицу, идущую к парку.

Пройти надо было метров сто, не больше.

Десять лет назад, в наш первый приезд парк был самой настоящей окраиной города и, между прочим, мой нынешний отель был последним строением, если не считать пары-тройки одноэтажных домиков, построенных в начале прошлого века в немецком вкусе. Сейчас в этот довольно узкий, особенно по московским меркам, участок втиснуто четыре многоэтажных отеля и дом с апартаментами. Чтобы оказаться в парке господам достаточно пройти из подъезда всего пять шагов. Мимо парка в сторону Косы шла улица, переходящая в главное шоссе в сторону Лесного и Рыбачьего посёлков, раньше совершенно свободная от застройки. Теперь до самой окружной дороги всю, когда-то зелёную территорию, занимают плотные кварталы многоэтажек. И даже городское кладбище воспринимается теперь как элемент благоустройства ближайших микрорайонов.

Два павильончика – кофейня и сувенирный магазинчик, соединённые аркой, мужественно противостояли натиску массовой застройки, «отбивая» границу парковой зоны. Из уважения к их мужеству и из любви к вкусным пирожным я опять нарушила данное себе слово и накупила «юмриков», на вечер должно хватить.

Спасибо прусскому императору, парк удался на славу. Видимо Фридрих Вильгельм не только выделил много денег на устройство парка на дюнах, но и лично следил за работами. Говорят, что изначально парк был небольшим всего 800 на 200 метров, но очень уютным, а сто с лишним лет назад зелёная прогулочная зона тянулась вдоль дюн почти на четыре километра, да и в пошире была. Но даже то, что осталось вызывает умиление, спланирован идеально. Несмотря на неровный и местами даже крутой рельеф дорожки не вызывают утомление, видовые точки, пейзажики, пруд, беседочки, мостики, все как положено. Все шумные спортивные и детские игрища в разных концах парка, чтобы не мешать покою. И деревья огромные, многие почти столетние, вдоль дорожек разноцветные розовые ряды. И сколько труда в это вложено, один плантаж чего стоил! Перекопать всю территорию на глубину не менее полуметра, это совсем не шутка! Недаром и сам парк и даже известный ресторан в нем назывался в благостные дореволюционные времена красивым французским словом «Plantage» – «глубокая вспашка». Мне кажется, что подобное название помогало не забыть о вложенных труде и финансах. О Фридрихе Вильгельме IV тоже не забыли, один из самых шикарных дубов – императорский, высажен и выращен в его честь.

Через несколько дней, от местного краеведа я узнала, что дуб – большая редкость и высочайшая историческая ценность. Тот, на который я с таким восхищением любовалась – один из трёх Императорских дубов, посаженных в 1871 году в честь победы во время франко-прусской войны. Победа была кажется возле пограничного городка-крепости Седан. Победа прусских войск была над французами была настолько сокрушительной, что помимо полной капитуляции французов привела в итоге и к свержению династии Бонапартов. Французская королевская власть, собственно говоря, на этом и завершилась. Никто и не подозревал, высаживая императорский дубы, что они будут напоминать не столько о победе, сколько о начале конца европейских монархий. И что совсем в скором времени к власти придёт неосознающее людской морали и жадное общеевропейское мещанское быдло под научно обоснованным названием «капиталист». А из трёх дубов в начале двадцать первого века «в живых» остался только один, названный в честь, германского императора и короля Восточной Пруссии Вильгельма I.

Получается «Федот, де не тот», дерево посажено не в честь того, кто созидал и создавал парк, а в память о том, кто успешно воевал…ничего в мире не меняется.

В наше первое посещение парк был немного запущен и местами даже диковат, особенно на переходе к дюнам, отделявшим от моря, и со стороны кладбища. Сейчас к асфальтированным дорожкам добавились велодорожки, деревянные настилы, проложенные по подошве высоких песчаных холмов, по нескольким можно было подняться на вершины дюн с и посидеть не на песке, а на скамейках, расположенных вдоль круглых, тоже деревянных, площадок, посмотреть вниз, на море и на широкий пляж с гуляющими. Культурно! Но былая прелесть и свобода утеряны, увы!…

Несмотря на осень и пасмурную погодку, народу хватало и в парке, и на пляже. Через два круга гуляния очень захотелось одиночества, но не было сил уходить далеко и я заняла скамейку, что разместили вдоль длинной деревянной дорожки, скамейка стояла почти в самом её конце.

Буквально через несколько метров дорожка прерывалась широким асфальтированным выездом к морю и ангаром, где красовались любители передвижения по воде разными способами – и на досках, и на водных скутерах. А дальше начиналась Коса во всей своей красе. Народ по дорожке всё равно топтался, с собаками и колясками, медленно – пожилые пары, молодые – стремительно и деловито по одиночке или группками.

Сидеть на скамейке, раскачивая ногами, было здорово, но за спиной у меня, на песчаном взгорке было кладбище и это очень нервировало.

Кладбище было довольно старым, давно и хорошо заросшим, с красивой сплошной оградой, и между нами было приличное расстояние – невнимательный турист и не заметит. Но, во-первых, я знала, что оно там есть, а во-вторых, я очень не люблю кладбища, особенно, если есть и свежие захоронения. И прописные истины, что надо бояться живых, а не мёртвых, моего упёртого эмоционального восприятия не меняют. И в-третьих, мне опять на глаза попались пирамидки, и этот новый вариант «послания» совсем не понравился.

Несколько из них стояли на песке вдоль кромки дорожки, все сложены в три очень похожих между собой мелких камня, обернулась и точно – такие же и довольно много расположились вверх по склону почти до самой ограды кладбища. Никто из гуляющих не обращал на них ни малейшего внимания. А если и видел, то, скорее всего, не придавал значения. Правда увидеть коричневые пирамидки на заросшем склоне в начинающихся сумерках было сложновато, только специально приглядевшись, как я, от нечего делать…

Камни были неприятные, разглядеть я могла только те, что поближе, вдоль дорожки, но не сомневалась, что и предкладбищенская «инсталляция» выполнена в том же духе. Словно разломанные пополам, каждый из камней на сколе выглядел как сгоревший пирог с неровной чёрной поверхностью и неровными беловатыми краями, как траур. Внешняя коричневая оболочка выглядела так, будто сгоревший пирог в сердцах ещё и поваляли в густой коричневой грязи.

Если присмотреться повнимательней, то сам по себе камень довольно интересный. Такие часто встречаются по берегам рек, на взморье, цвет минерала «гуляет» в зависимости от наличия определённого количества железа – это такой бурый железняк. В каждой местности, где он встречается, имеет разные названия, но мне больше всего нравится «бархатная обманка». Недавно камешек получил ещё одно название. Кому-то из великих геологов «измятая» поверхность камня и внутренняя чернота напомнила известное произведение Гёте и появилось новое имя «гётит» – на мой вкус звучит немного тошнотворно и не очень почтительно по отношению к великому немецкому поэту.

К чему так много пирамидок из этого камня, может кто-то поддерживает статус кладбища, как «страшного места», чтобы народ поменьше шастал? Или ребята по ночам балуются, в «пугалки» играют? В одиночку «насочинять» такое количество днём практически невозможно, слишком много народу перемещается туда-сюда и не все трезвые, собаки носятся, дети…Скорее днём камни собирали на берегу, а в сумерках устраивали «кладку».

Живо представилось как девушка в с распущенными спутанными волосами в длинной объёмной тёмной юбке с мокрым подолом бредёт с полотняной сумкой, нет, лучше с плетёной корзинкой, в руках и высматривает коричневую бархатную обманку, обязательно расколотую. Ну, что ж такое все грязно траурное, когда столько оттенков доброго коричневого вокруг. Зачем и кому надо было застолбить столько грязи в окружающем мире и как давно всё это здесь нагромождено? Что это за дурацкие игры с магией камней и у кого хватило наглости так безответственно «шутить»?

Хотелось пнуть и раскидать всю эту нечисть и присыпать песочком…

Я посидела немного, пережидая лёгкую нервную дрожь, всё-таки надо попроще ко всему относиться и придумывание страшилок оставить десятилетним девочкам, устроившимся попугать друг друга в тёмной комнате под одеялом с одним единственным фонариком.

Стало потихоньку смеркаться, зажглись фонари, но ещё слабым неясным светом, один над моей головой. Бледно-голубого свет выхватывал только деревянный тротуар, устанавливая жёсткую тёмную непроницаемую стену чётко по контуру настила. Не видно ни кладбища, ни камней, никаких других «ужасов нашего городка»…

Похоже сумерки сегодня состоялись быстрые и неясные, вечернее солнышко своим красочным закатом не порадовало, сквозь кроны деревьев просвечивало только темнеющее стальное небо. Было ещё не поздно и даже маленькие птички вились вокруг фонаря, собирая последнюю вечернюю дань.

– Как вы думаете, что это за птички?, – спросил присевший рядом со мной пожилой мужчина с палочкой в классическом синем спортивном костюме, клетчатом пиджаке и клетчатой кепке в тон пиджаку. – На колибри похожи, смотрите, как крылышками мельтешат.

– Это не птички,– севшим от ужаса голосом, прохрипела я.– Это мышки летучие, их тут больше тридцати видов водится.

Накинув капюшон я в очень быстром темпе, который запрещала себе последние пять лет, ринулась вон из парка.

Первая же двойная железная скамейка набережной стала моим спасением, дрожащие от страха и напряжения ноги больше не держали, холодный пот стекал по спине, неприятно скапливался под грудью и я чувствовала, что широкая полоска моего «спортивного» бюстье мокрая насквозь. Лоб ледяной и мокрый, капли с висков стекали по скулам и высокий ворот свитера и волосы на загривке стали совсем как после душа. Хорошо, что сегодня свитер на вечернюю прогулку одела чёрного цвета, не видно в какую промокшую тряпочку он превратился.

Открытый начатый пакетик с бумажными платочками положение почти не исправил, два платочка «ушли» мгновенно, но со лба по-прежнему лило. Я даже не стеснялась чужих взглядов, промокала лицо и обмахивалась левой рукой. Минут через десять дыхание, а главное, сердцебиение потихоньку успокаивались. Если отпуск и дальше будет проходить в таком темпе, то ежедневную горсть таблеток придётся существенно увеличить, несмотря на предостережения врача…Я очень, очень, ОЧЕНЬ не только боюсь, но и не переношу летучих мышей. Когда мне было лет пять, мы с бабушкой, прогуливаясь по набережной вечерней июльской Анапы, вот также загляделись на непонятных активных «птичек». Не знаю, что их привлекло, может быть аромат бабушкиных духов или количество комаров, вьющихся возле нас, но вся стая проявила к нам повышенный интерес. К счастью, ни одна особь не запуталась в наших волосах, ни врезалась в нас. Но летали они так близко, что их оскаленные мордочки легко можно было разглядеть. Отмахиваясь белой лакированной сумкой Ба, потащила меня, прижимая к себе как можно ближе и со всей силы, в строну ближайшего домика. Им оказался маленький сувенирный магазинчик, ещё открытый. А над нами, не отставая, вилась стайка летучих мышек. Захлопнув дверь, бабушка плюхнулась в своём красивом шифоновом платье прямо на деревянный «занозистый» ящик, оставленный возле двери. А я прижав ухо к двери всё ждала – врежется стая мышей в дверь или нет. Бабушкина истерика тогда передалась и поселилась во мне навсегда. А платье она в тот же вечер выкинула… Конечно, я знаю, что летучие мыши не нападают на людей, практически, что они очень полезны и спасают нас от массы болезней, поедая насекомых. Но пусть они выполняют свою высокую экологическую миссию вдали от меня…

Слабое дуновение коснулось моего разгорячённого лба, расстегнув куртку я постояла возле парапета наслаждаясь прохладным морским воздухом и позволяя ему остудить мои, вобщем-то детские, страхи.

На набережной гуляли и вовсю развлекались люди всех возрастов, с разных сторон неслась музыка, под ногами вертелись мелкие собачки, привезённые дамами и господами с собой на отдых. Антон Павлович притомился бы, выбирая из всего разнообразия собачку для своего рассказа. Интересно, какая бы получилась история, если б вместо дамы с собачкой был господин с таксой, например.

Пахло несвежими пирогами, суррогатным кофе с молоком, сигаретным дымом, иногда доходил резкий запах чьего-нибудь парфюма. Метров через пятьсот мне уже очень захотелось свежего воздуха, но каждый сантиметр парапета был плотно занят. Большинство людей, преимущественно вышедших подышать в одиночку, облокотившись на железные перила, смотрели на тёмное море или на гуляющую толпу, громко, стараясь перекричать шум и музыку, говорили по телефону. Группки в несколько человек, хорошо отдохнувших в ресторанчиках и кафе, эмоционально фотографировались на фоне всего, что попадало в поле их зрения.