Читать книгу За фасадом того сада. Историческая повесть - Ольга Краузе - Страница 5

Именно в это страшное, голодное время к домработнице Лушке стала возвращаться память детства. Нет, не счастливого детства под маминой юбкой – такого ей вспомнить не довелось, а того умопомрачительного голода, когда она с братишками ковырялась в земле, отыскивая что бы съесть. Ели дождевых червей, улиток, лягушек, мух, жуков.

Повзрослевшая девушка чувствовала с тем голодным детством в украинском селе и Ленинградской Блокадай какую-то взаимосвязь. Чувствовала, но не могла осознать.

А возможно ли здравомыслящему человеку осознать, что привела к убийству голодом в миллионных масштабах. людоедски спланированная конфискация урожая зерновых и прочих продуктов у крестьян на протяжении 1932—33 годов для экспорта за границу? При этом советская власть запрещала и блокировала выезд голодающих за пределы Украины, отказывалась принимать помощь для голодающих из-за границы. Причины этого массового преступления никогда в СССР не расследовались и никто из власть имущих, причастных к преступлению, не понес наказания при том, что даже высшее руководство СССР, включая Сталина, знало о фактах гибели людей от голода.

На протяжении десятилетий массовое убийство искусственным голодом не только замалчивалось советской властью, но и вообще запрещалось о нем вспоминать.

https://uk.wikipedia.org – goo.gl/TZHhY0

А Лушка вспоминала. Вспоминала, как раскапывали в поле мышиные норки, добывая из их «кладовушек» горстки зерен, как несли они свою добычу матери, а та дробила зерна в ступке и варила с мелко нарезанной старой уздечкой, от коняшки, забранной коммуняками. Как на запах от этой похлебки однажды приперлись коммуняки из заградотряда. Зачем они выплеснули это варево в огонь? Все плакали, мама кричала. Старший коммуняка стукнул маму прикладом по голове, та осела и замолчала. И дети умолкли. Вот только Хрыстя… Она же никакая не Лушка, она Хрыстя! Вот только она запрыгнула коммуняке на загривок и вцепилась в его кучери.

Он ее почему-то не убил.

– А ты сильная! – скрутил девчонку в охапку, надел мешок на голову и унес из родной хаты.

С той поры она и жила при нем. Сначала в казарме, потом в Ленинграде, в его семье. Жила, как пойманная зверушка, прирученная за корм и теплую подстилку. Может и убежала бы, да хозяйские дети к ней ластились, вот и отогрелась и прикипела душой к чужому дому. А теперь все вспомнила. Много вспомнила, пока дежурила на крыше, всматриваясь в расчерченное прожекторами студеное небо.