Читать книгу Япония по контракту - Ольга Круглова, Людмила Фионова - Страница 32

Первую песню весны

Поёт соловей, повиснув

На ветке вниз головой.

Кикаку

Об обычаях не спорят.

Японская пословица

Резко скрипнули тормоза. Японцы редко тормозят так лихо. Наверное, водитель очень удивился, когда прямо перед его носом вышла на проезжую часть белая женщина, отвернув голову в другую сторону. И удивился ещё раз, когда дама отступила назад, пропуская его. И долго ждал, пока она сообразит пройти, а, не дождавшись, показал ей вежливо ручкой. Она пошла, заставив голову повернуться сначала направо и только потом налево. Голова слушалась плохо, очень уж привыкла вертеться наоборот. И почему это островитянам нравится ездить по левой стороне? И вообще, делать всё наоборот? В маленьком ресторанчике люди ели гречневую лапшу собу. Открытые окна выпускали наружу громкий чмокающий звук, с которым едоки засасывали лапшу. Это у нас фыркать за столом неприлично, а здесь неприлично есть собу тихо, хозяин обидится, решит – невкусно.

По тротуару шла женщина в кимоно. Ворот его горбился, приоткрывая шею и спину. Кимоно всегда сползает назад, а мы вырезаем декольте спереди, на груди. И талию женщины стараемся сделать как можно тоньше. Японки же накручивают толстый пояс, превращая талию в бочонок шире бёдер, а заодно окончательно скрывая и без того невидную грудь. Наверное, японцам нравится толстая талия. И чёрные зубы. Ведь совсем недавно замужние японки чернили зубы. А после объяснения в любви влюблённые отворачивались, а не бросались друг к другу, как у нас. По крайней мере, раньше так было. Через открытую дверь магазинчика было видно, как парень взял с полки журнал, начал листать его с последней страницы. Потому что японская книга начинается с конца. И страница читается с правого угла, а не с левого, как у нас. И пишут японцы сверху вниз, выстраивая вертикальные столбики иероглифов. Впрочем, писать горизонтально, в строчку они тоже умеют. Может, удастся всё-таки найти с ними общий язык? Удастся ли? Они даже таблички с названиями лабораторий в университете или кабинетов в поликлинике прикрепляют не на стену, а перпендикулярно ей, как закладки на книжной полке. И рубанком строгают к себе, а не от себя, как мы. И это ещё так себе, простенькие "наоборот". Есть и посерьёзнее. Мы поминаем покойника на девятый день, потом на сороковой, они – на сорок девятый. Значит, и после смерти японцы остаются другими? А уж при жизни и вовсе делают всё наоборот.

– Сегодня Ваш первый доклад на семинаре! – Хидэо улыбался, глядя куда-то в сторону.

В Японии смотреть собеседнику прямо в лицо – верх неприличия. Говорят, для этого и была придумана икэбана, чтобы было, куда отводить глаза, ведь это так естественно – смотреть на красивый букет. Перед семинаром – чаепитие в честь её первого доклада – так решил Хидэо. Она прихватила свою чашку, как все сэнсэи, в студенческой комнате посуды хватало только для студентов.

– Какая красота!

Студент Миура залюбовался чашкой – грубой, толстой, корявой, недалеко ушедшей серой шершавостью от того куска глины, из которого её сделали. Посудину обрабатывали на примитивном гончарном круге – по бокам чашки шли круговые полосы.

– Какая прелесть – ручная работа! – воскликнул Хидэо.

И Митико восхищённо ахнула:

– Прелесть!

И Шимада похвалил рисунок на боку чашки – три небрежных мазка – коричневый, красный и синий. А вот Наташа, зайдя к ней как-то в гости, поморщилась:

– Зачем Вы такую страшную чашку купили? И без ручки.

– Без ручки потому, что это не чашка, а рюмка! – рассудительно сказала Наташина дочь Ирочка и поставила чашку перед куклой – для куклы сто двадцать граммов в самый раз.

– И правда рюмка, у нас такими дозами водку пьют, – согласилась с дочерью мать.

У нас водку, у них – чай. Им нравятся чашки маленькие, тусклые, грубые, нам – большие, тонкие, блестящие с ярким рисунком. И с ручками. А японцы ручки прилепляют только к чашкам-сувенирам из тонкого фарфора с яркой картинкой Фудзиямы на боку, с головкой гейши, просвечивающей в донышке. Такие чашки в Японии делают специально для людей с дурным вкусом – иностранцев. И составляют из них сервизы с шестью чашками или с двенадцатью, как принято на западе. А для себя японцы кладут в коробку по пять чашек, заполняя свободную шестую ячейку куском пенопласта. Японцы предпочитают нечет. И сервизов не любят – посуда на их столе – сущий разнобой. И ручку заварного чайника они приделывают не на противоположную носику сторону, как у нас, а сбоку. И симметрии японцы не уважают. У них обязательно что-нибудь вбок торчит, как в икэбане. И икэбана – это одна веточка, один цветок. А мы любим большой букет. Мы вообще любим, чтобы всего было много, они – мало. Здесь роскошь, которую ценит запад, считается неприличной.

– Мы, японцы, предпочитаем скромность, – говорил Шимада. – Мы чтим "ваби"…

Это "ваби" по-русски означало благородную бедность, кажется. Или нищету, возведённую в добродетель. Хороший тон японских островов велел выглядеть бедным и скромным, даже если ты богат. Может, это "ваби" было рождено постоянным ощущением маленького, ограниченного водой острова, где всего в обрез? Даже теперь, стремительно богатея, Япония держалась за "ваби", за маленькие, серенькие домики, за тёмненькую скромную одежду, за серую посуду. И только опытный глаз мог различить специальный, драгоценный обжиг грубых глиняных чашек, дорогую ткань простенького пальто, или чуть более широкую полоску земли вокруг серенького дома. Только японец мог опознать – рамочка садика в три сотки – это уже не госслужащий, а работник процветающей компании, а сад в четыре сотки мог окружать только богатый дом врача или адвоката с частной практикой, высокого сотрудника негосударственной фирмы, а, может, её владельца.

– Ах, не говорите, что у меня красивое платье, – отбивалась от комплиментов Намико. – Я купила его десять лет назад. Хотя правда была такова: – Теперь у нас стало гораздо больше денег, и мы покупаем много новых вещей.

Но вырвать такую правду из японских уст было невозможно. Потому что это неприлично в Японии – выглядеть богатым. Это мы хотим выделиться из толпы, японцы – с ней слиться. Мы выбираем яркие цвета, они – блёклые. Мы любим одежду особенную, не как у всех, они – стандартную. Не как у всех – здесь опасно. И не только в одежде. Мы ценим людей выдающихся. Здесь предпочитают таких, как все. Выдающимся здесь не оставлено ни малейшей щёлочки, чтобы существовать.

Залпом выпив чай, Хидэо поднялся.

– Пора начинать!

Это у нас считается хорошим тоном есть неспешно и плавно. У них – совсем наоборот. Прозвенел звонок, и в аудитории хлынула толпа. Сэнсэи низко кланялись молодому шикарному Такасими и едва заметно кивали пожилому профессору. Здесь любят богатых и сильных. А старых и бедных не жалеют. И вряд ли посочувствуют попавшему в беду.

– Примите соболезнование! – сказала она Хидэо в день приезда.

– А что случилось? – всполошился он. – И тут же успокоился. – Землетрясение в Кобэ? Так это не наш район!

И принялся объяснять ей, как далеко отсюда Кобэ. Он решил, что она плохо знает японскую географию, потому и волнуется. О землетрясении он едва слыхал, очень занят был своей работой. Помощь пострадавшим? Это дело властей! В Японии порядок. Может, потому и не сидят на здешних улицах нищие, что знают – никто им не подаст?

Она стояла у доски. Хидэо не было, он разговаривал по телефону в своём кабинете. Во время семинара он оставлял дверь кабинета приоткрытой и по первому звонку бросался туда. Видно, научные занятия не извиняли перед начальством его отсутствие на телефоне. Её доклад продолжался уже час. Студенты дремали.

– Может быть, закончим на сегодня? – предложила она.

Её слова незаметно соскользнули в сонное посапывание зала и бесследно растворились. Она решила обратиться к старшему по званию, к Шимаде.

– Может, закончим?

Не вполне оправившись от дрёмы, Шимада неопределённо пожал плечами.

– При чём здесь я? Он ведёт семинар!

Он кивнул в сторону председательствующего дипломника Мацутани. Тот испуганно заёрзал, замотал отрицательно головой.

– Решайте сами! – Она не заметила, кто это сказал? Кто принял решение, чтобы решала она?

Шимада и Мацутани разом опустили головы, возвращаясь к дрёме. Какой смысл говорить в пустоту?

– Закончим! – решила она.

Студенты завозились неодобрительно, словно их грубо разбудили, поднялись неохотно.

– Кто прервал семинар? – из кабинета выскочил Хидэо.

– Студенты устали, я решила…

– Вы решили?

Хидэо посмотрел на неё сердито и бросился вернуть расползавшихся студентов, усадил их за столы что-то писать. Она вышла в коридор. Шимада, завидев её, быстро нырнул к себе в кабинет: иметь дело с решительными здесь избегали. Митико, столкнувшись с ней, улыбнулась смущённо.

– Ты сдала вчера экзамен, Митико?

Девушка кивнула.

– И какую оценку получила, "ей", "би" или "си"?

Здесь называли английскими буквами наши "отлично", "хорошо" и "удовлетворительно".

– Я пока не знаю.

– Как так? Ты же сдала экзамен.

– Сдала. Но оценку сэнсэй поставит потом.

– Когда потом? Завтра, послезавтра?

– Может, месяца через два – три, – Митико явно чувствовала себя неловко.

От нерешительности сэнсэев? Или от решительности иностранки?

– И не забывают сэнсэи эти оценки ставить?

Митико совсем застеснялась.

– Забывают иногда…

Нет, решительность здесь – не доблесть. Здесь всё наоборот. Но наоборот не значит плохо. А просто наоборот. И слава Богу, что наоборот. Что станется с Японией, если все наоборот исчезнут? Нет, уж пусть лучше будет всё наоборот!