Читать книгу Роза Версаля - Ольга Крючкова - Страница 3

Стоял октябрь. Деревья обильно роняли жёлто-красную листву. Московские дворники едва успевали сметать её в кучи и сжигать. Алексей Фёдорович, облачённый в новую одежду, благо жалованье теперь позволяло, вышел из своей новой квартиры на Малой Никитской и, наслаждаясь осенним воздухом, в котором витал присущий лишь этому времени года непередаваемый запах, поймал извозчика.

– Куда угодно, барин? – услужливо поинтересовался тот.

– На Моховую. Дом господина Эйлера знаешь? – спросил Полянский, усаживаясь в пролётку.

Извозчик хмыкнул и покосился на седока.

– Кто ж его не знает, ваше благородие?! – ответил он, быстро смекнув, что сей господин из жандармских. – Мигом домчим!

– Мигом не стоит, голубчик. Сперва завернём в Трубниковский. Там в самом начале переулка есть светло-зелёный двухэтажный дом, вот возле него и остановишься. А уж потом – на Моховую.

– Как прикажете, ваше благородие.

Извозчик хлестнул лошадь, пролётка тронулась.

Алексей Фёдорович, удобно расположившись, не без удовольствия созерцал проплывающие мимо дома. Настроение было прекрасным. Вот уже полгода, как он служил в жандармском корпусе, и за это время окончательно успел убедиться, что ранее высказываемые им опасения по поводу отсутствия у жандармов гордости и чести совершенно беспочвенны: в их Втором отделении люди занимались делом, направленным исключительно во благо общества!

За время службы, пусть пока и недолгое, Полянский изрядно поднаторел уже в профессиональном отношении (нередко его умозаключения по поводу того или иного уголовного дела оказывались самыми верными), чем снискал уважение коллег и, разумеется, непосредственно начальника Павла Христофоровича.

…Сегодня Павел Христофорович отмечал свой день рождения, ему исполнилось пятьдесят лет. Несмотря на довольно-таки зрелый возраст и то, что успел уже, увы, овдоветь, полковник не потерял интереса ни к жизни, ни к женщинам. Потому настоятельно и пожелал, чтобы все коллеги, получившие от него приглашение, явились на празднество непременно с жёнами либо невестами. Ежели таковые, конечно, у коллег имеются.

Алексей Фёдорович считал себя убеждённым холостяком, так что на него пожелание патрона не распространялось совершенно. В силу своего недавнего бедственного положения поручик давно уже никуда не выезжал и посему напрочь отвык от светских мероприятий. В чём, получив приглашение, он без стеснения и признался своему другу Грачёву. Андрей Генрихович, собиравшийся на юбилей Эйлера с женой, не усмотрел в том ничего зазорного и потому предложил Алексею Фёдоровичу отправиться на бал вместе с ними.

…Пролётка остановилась у дома Грачёва в Трубниковском переулке. Ожидание не затянулось: Андрей Генрихович с супругой вышли к экипажу довольно скоро. Обмениваясь приветствиями, Полянский не без удовольствия приложился к затянутой в кружевную перчатку ручке госпожи Грачёвой…

Особняк Эйлера на Моховой насчитывал три этажа и имел просторный внутренний двор за коваными воротами, за коими просматривались разнообразные экипажи[8] уже прибывших гостей.

Полянский ощутил некоторое волнение, но Андрей Генрихович ободряюще подмигнул ему (не робей, мол!) и помог супруге выйти из пролётки. Гости вошли в дом, лакей принял у них перчатки, шляпы, пальто и мантеле[9] госпожи Грачёвой.

Гостиная уже заполнилась приглашёнными: мужчины бурно обсуждали что-то с хозяином дома, женщины же, не желая отставать от мужей и кавалеров, тоже быстро подыскали приличествующие случаю темы для разговоров.

Полянский с удовольствием вдохнул аромат светской жизни и французского парфюма и поспешил с Грачёвыми к имениннику. Мужчины договорились поздравить патрона вместе: это вполне допускалось нормами приличия, ибо все в корпусе знали об их давней дружбе. После душевных излияний в адрес виновника торжества и пожеланий ему вечного здоровья и счастья, Полянский и Грачёв предоставили возможность высказаться даме. Госпожа Грачёва мило улыбнулась (перед такой улыбкой не устоял бы и сам граф Бенкендорф[10]!), пожелала полковнику всего, чего он сам себе желает (Эйлер пришёл от поздравления в восторг), а затем вручила юбиляру подарок от имени мужа и, разумеется, его друга и коллеги Полянского.

Наконец все гости собрались, и, по соблюдении положенных формальностей, хозяин объявил о начале бала. Господин Эйлер не являлся сторонником пассивного и, как он считал, скучнейшего обжорства за столом, предпочитая оному активное времяпрепровождение. Прислуга, облачённая в честь праздника в парадные ливреи, разносила уже гостям вино, шампанское, сладкую воду, домашнее мороженое, фрукты.

Грачёв с супругою закружились в вихре танца. Полянский даже припомнил его название – котильон, – и пожалел, что не может уже, как в былые времена, обхватить барышню за стройную талию и предаться головокружительному безумству.

Зато этому самому безумству с огромным удовольствием предавался Павел Христофорович, намереваясь, кажется, перетанцевать сегодня буквально со всеми присутствующими дамами. Именинник настолько распалился от выпитого шампанского и обилия представительниц прекрасного пола, что совершенно позабыл о своём возрасте, вообразив себя явно не более чем двадцатипятилетним.

В разгар веселья, однако, господину Эйлеру доложили о прибытии ещё одной пары. Хозяин дома был весьма заинтригован: ему казалось, что все приглашённые уже собрались.

И вот в зал вошли вновь прибывшие. Взоры мужчин тотчас обратились к даме – удивительно красивой, среднего роста, стройной, эффектной женщине. Пышные волосы пшеничного цвета, уложенные на затылке, позволяли любоваться её нежной шеей, а манящую полнотой и белизной грудь подчёркивало слишком смело декольтированное платье.

Дамы же, присутствующие на балу, напротив, принялись пожирать глазами кавалера: мужчина был высок ростом, отлично сложен, физически крепок, безупречно одет и… ошеломительно красив.

По залу прокатился приглушённый шёпот: никто из гостей никогда ранее не видел новоявленных визитёров, не знал ни их имен, ни титулов…

Павел Христофорович, разгорячённый предыдущей мазуркой, буквально замер с бокалом шампанского: такой женщины на своём полувеку он не встречал ни разу! Полковник залпом осушил бокал, игристый напиток несколько привёл его в чувство.

Таинственная пара, позволив присутствующим налюбоваться собою вволю, направилась к нему, к хозяину дома. Дама присела в грациозном книксене, из чего гости-мужчины (недаром служили в жандармерии) сделали вывод, что прелестница – иностранка.

Первой заговорила дама.

– Павел Христофорович! – произнесла она с лёгким акцентом. – Простите, что не предупредили вас о своём визите…

Эйлер улыбнулся:

– Ну что вы, сударыня! В вашем неожиданном появлении присутствует даже некий шарм…

– Не смею томить вас догадками, господин полковник… Ах, простите, Павел Христофорович… – смущённо поправила себя «Даная». – Моё имя – Елизавета Кшесинская… (по залу пробежал ропот: все знали, что господин Кшесинский – министр финансов Польши)…а господин, сопровождающий меня, – барон фон Нагель, мой жених. Мы только что прибыли из Петербурга, – мелодичным голосом продолжала чаровница, – и перед отъездом обещали графу Бенкендорфу, что непременно поздравим вас со столь знаменательной датой и преподнесём от его имени скромный подарок…

Барон фон Нагель тут же, не дав юбиляру опомниться, извлёк, подобно факиру, из кармана новомодного сюртука небольшую коробочку и открыл её. В сиянии хрустальных люстр содержимое коробочки вспыхнуло, словно звезда на ночном небе.

– Ах, милейший Павел Христофорович, – вновь заговорила госпожа Кшесинская, – позвольте мне, – изъяв что-то из коробочки, она шагнула к хозяину дома, – собственноручно прикрепить сию заколку к вашему галстуку. Назовём её… ну, например, «а-ля Бенкендорф»!

Гости поддержали госпожу Кшесинскую дружными аплодисментами.

Эйлер, взволнованно откашлявшись, с чувством произнёс в ответ:

– Благодарю вас, господа! Сей подарок мне приятно получить вдвойне, поскольку он, во-первых, исходит от моего непосредственного начальства, а во-вторых, поскольку я получил удовольствие видеть вас, сударыня…

Госпожа Кшесинская улыбнулась, взмахнула ресницами, и полковник буквально затрепетал от её взгляда.

– Вы позволите? – спросила обольстительница, приблизившись, дабы приколоть бриллиантовую заколку к галстуку юбиляра.

Эйлер утонул в тончайшем аромате её духов, пышная грудь Кшесинской изрядно волновала… Павел Христофорович ощутил прилив желания и, едва сдерживаясь, дабы не припасть к сей роскошной груди в страстном поцелуе, сказал:

– Конечно, сударыня! Только, прошу вас, осторожнее! Иначе раните меня булавкой прямо в сердце!..

Гости, оценив двусмысленность шутки, засмеялись. Барон фон Нагель лишь скупо улыбнулся. Он вообще был немногословен.

* * *

Эйлер и соблазнительная Даная лихо выплясывали польку. Гости любовались грациозностью дамы и удивлялись полковнику: казалось, он совершенно потерял голову! Однако никто не осуждал именинника: ни женщины, ни (тем более!) мужчины.

Когда гости пустились отплясывать мазурку, барон фон Нагель, всеми незамеченный, покинул зал и направился к выходу. В дверях к нему подошёл лакей и, поклонившись, вежливо поинтересовался:

– Господин желает уйти?

– Нет, нет, любезный… Я всего лишь хочу подышать свежим воздухом. К тому же вот-вот должен подъехать один мой знакомый виконт… Он тоже намеревался засвидетельствовать почтение хозяину дома.

Лакей ещё раз поклонился и отошёл.

Барон фон Нагель вышел во внутренний двор, где его тотчас обдало свежестью и прохладой. Однако он явно был слегка возбуждён, поскольку даже не заметил этого.

Фон Нагель неспешно прошёлся по двору, вымощенному булыжником, краем глаза отметил исправную каретную и недавно возведённые хозяйственные постройки. Подойдя к воротам, долго смотрел на улицу, словно желая как можно лучше разглядеть открывшийся перед ним вид. Панорама взору предстала самая наивыгоднейшая: Моховая улица практически прилегала к Кремлю, со двора отчётливо были видны его башни и стены.

Совершив ознакомительный променаж, барон остался доволен. Он извлёк из кармана атласного жилета золотые немецкие часы: время близилось к семи вечера. А вот и долгожданный цокот копыт – к дому Эйлера приближался экипаж.

Барон обратился к привратнику, поведав ему ту же «легенду», что и лакею. Сомнений у привратника не возникло, и экипаж въехал во двор. Барон, отворив дверцу, расплылся в улыбке:

– Прошу вас, господин Синклер!

Из пролётки вышел сухопарый человек, облачённый во всё чёрное. Покрутив головой, несколько напоминающей журавлиную (ибо была подхвачена чрезмерно высоким и жёстким воротником), он изрёк по-английски: «Very good!», а затем добавил на ужасном русском:

– Ошен хорош… Кремл…

– Да-да, господин Синклер, только вот он – Кремль! – барон развернул англичанина в нужном направлении.

Господин Синклер, увидев настоящий Кремль, не удержался от восторга:

– Wonderful!!!

– И это ещё не всё! – услужливо радел барон. – Прошу вас в дом! Не обращайте внимания, что гостей слишком много… Ничего не поделаешь: светские увеселения – неотъемлемая часть столичной жизни.

Синклер со знанием дела кивнул и последовал за бароном.

* * *

Степенно шествуя по первому этажу, англичанин беспрестанно вращал головой и повторял лишь одно: «Wonderful».

Гости, разгорячённые танцами и обилием напитков, покидали в это время зал, разбредаясь по дому: мужчины направлялись в курительную, а дамы – в зимний сад, где их обещали угостить изумительным десертом.

Господин Синклер, нисколько не смущаясь, кланялся всем встречным дамам подряд, дамы отвечали ему томно-усталыми улыбками. На появление в доме очередного незнакомца практически никто не обратил внимания.

На одном из пролётов лестницы фон Нагель и Синклер неожиданно столкнулись с изрядно опьяневшим от вина и женских прелестей хозяином дома. Госпожа Кшесинская, державшая его под руку, тотчас защебетала:

– Ах, простите, Павел Христофорович! Мой папенька неисправим! Вот, опять прислал своего доверенного! Право, даже не знаю, что могло случиться…

Эйлер понимающе кивнул, и прелестница продолжила:

– Вы позволите покинуть вас ненадолго и переговорить с ним?

– Разумеется, сударыня! – Эйлер запечатлел долгий поцелуй на руке Елизаветы чуть выше локтя – там, где заканчивалась ажурная перчатка.

– Я скоро вернусь к вам, – пообещала красавица. – Кстати, а не отыщется ли в доме места, где мы могли бы уединиться? – кокетливо взмахнула она ресницами.

Эйлера пробила подзабытая дрожь нетерпеливого желания.

– Я буду ждать вас на втором этаже, в спальне, – шепнул полковник на ухо чаровнице, но тут же спохватился: – Но как же ваш жених, барон фон Нагель?

Кшесинская улыбнулась.

– Не беспокойтесь. Под каким-нибудь предлогом отправлю его в гостиницу, где мы остановились…

Полковник, ещё раз страстно взглянув на собеседницу (сейчас ему было уже всё равно, сколько у неё женихов; он страстно желал эту женщину!), устремился на второй этаж.

Елизавета облегчённо вздохнула.

– Простите, господин Синклер, что заставила вас ждать!

Синклер кивнул и по-журавлиному каркнул:

– Wonderful!

Фон Нагель поморщился: ему показалось, что отныне он будет ненавидеть английский язык до конца жизни.

* * *

Павел Христофорович влетел в спальню и, ощущая себя парящим на крыльях любви, приказал принести шампанского. Затем снял сюртук, развязал галстук и ещё раз посмотрел на подарок графа Бенкендорфа. Бриллианты заманчиво переливались…

– Не ожидал, что меня столь высоко ценят в Санкт-Петербурге… Удивительно. Но одновременно как приятно! Заколка «а-ля Бенкендорф»! – Эйлер счастливо засмеялся, и тотчас его мысли вернулись к Елизавете Кшесинской. – Ох уж эти женщины! Бедный фон Нагель! Ну, да и чёрт с ним! Я преподнесу урок этому молодому хлыщу! Я покажу, на что способны настоящие русские мужчины!

Полковник порывисто расстегнул рубашку, наполнил бокал шампанским и, стараясь ещё более разжечь свой пыл, залпом его выпил. Эффект, увы, оказался обратным: Эйлер тотчас упал в кресло, перед глазами всё поплыло…

* * *

Спустя пару дней к дому Павла Христофоровича Эйлера подъехала карета, а вслед за ней – крытый экипаж. Из кареты вышел господин Синклер. Вымолвив традиционное: «Wonderful!», он отдал своему камердинеру распоряжение разгружать повозку и заносить вещи в дом.

Привратник же господина Эйлера, увидев человека, пытающегося без спросу открыть ворота, выказал крайнее изумление:

– Сударь! Позвольте! Что вы делаете?! Вы явно ошиблись домом!

– No, no, no! – воскликнул господин Синклер и извлёк из саквояжа бумагу, щедро сдобренную гербовыми печатями. – Это есть my house! Я есть хозяин!

Растерявшийся привратник рысью бросился в дом и доложил дворецкому, что некий иностранец претендует на особняк их хозяина. Дворецкий едва не поперхнулся чаем.

– Что ты несёшь? – возмутился он.

– Да почём же мне знать? Бумага у иностранца выправлена, с печатями… А я в грамоте разумею плохо. Ты пошёл бы сам, разобрался бы, а?

Дворецкий облачился в ливрею и отправился к воротам, за которыми нарушители спокойствия заметно уже нервничали.

– Я есть хозяин этот дом! – надрывно заявил дворецкому англичанин.

Дворецкий, оглядев его с ног до головы, степенно ответил:

– Кажись, господин хороший, я вас припоминаю. Вы, ежели не ошибаюсь, на юбилее моего хозяина быть изволили, токмо прибыли опосля всех… Ну, так что у вас там за документ?

Синклер через кованую ограду протянул дворецкому бумагу. Тот, прищурившись, принялся её вслух изучать:

– …Господин Синклер… эсквайр… приобрёл на Моховой улице дом… Надо же, и подпись Павла Христофоровича имеется… – удивлённо заключил он.

– Это что же теперь будет? А? С нами-то что? Неужто благодетель наш и нас запродал вместе с домом? – заволновался суетящийся рядом привратник.

– Что будет? – озаботился дворецкий. – А пёс его теперь знает, что будет… Барин-то сам по делам ведь служебным отъехал… Хотя странно всё… Вещи его в доме, ни о чём таком ни с вечера, ни утром не предупреждал…

– А с этим чего? Бумагой ведь казённой трясёт! Вдруг шуму наделает? – искренне переживал привратник.

– Ладно, открывай – пущай заезжает. А то и впрямь потом сраму на всю Москву не оберёмся…

Привратник покорно отворил ворота. Синклер, покрутив «журавлиной» головой, довольно крякнул и важно изрёк:

– Wonderful!

* * *

Камердинер англичанина тотчас начал распоряжаться: приказал слугам Эйлера разгрузить экипаж и внести поклажу в дом. Затем по-хозяйски прошёлся по всем комнатам и, выбрав для хозяина подходящую, принялся на едва понятном русском отдавать новые распоряжения.

Слуги ничего не понимали. Что происходит? Что за человек вторгся в дом их хозяина и устанавливает теперь здесь свои порядки?

Наконец, когда Синклер вошёл в кабинет Павла Христофоровича и, бесцеремонно усевшись за его рабочий стол, приказал выбросить все бумаги, дворецкий Эйлера не выдержал:

– Вы, любезный, извольте полегче! Чего расхозяйничались-то? Не стану я никакие бумаги выбрасывать!

Синклер округлил глаза:

– What? Я есть хозяин в этот дом!!! Вы все есть мой слюга!

Дворецкий, почесав затылок, задумался: «Стало быть, хозяин нас и впрямь продал вместе с домом… Но куда же он переехал без вещей и прислуги? Странно…»

Не желая более тратить времени на «наглого журавля», грамотный дворецкий отправился в свою каморку и отписал Павлу Христофоровичу записку:

«В доме Вашем, барин, появился некий англичанин Синклер. Он предъявил мне документ с печатями, в котором писано, что Вы, дескать, продали ему и дом, и имущество, и всех слуг в придачу. Англичанин сей больно уж скандальный. Я его в дом пустил потому только, дабы не было потом конфуза перед благородными соседями. А он тотчас же начал приказы нелепые отдавать и прислугу тиранить. Что делать? Неужто же Вы, благодетель наш, и вправду нас запродали?»

Подписавшись, дворецкий вызвал к себе сына горничной, смышлёного не по возрасту мальчишку, и наказал:

– Отправляйся, родной, на Воздвиженку, в жандармский корпус, передай сию записку нашему барину. Ежели барина на месте не окажется, отыщи где хочешь, но записку передай! Вот, возьми, милок, на расходы… – дворецкий протянул мальчишке полтинник. – Да на сладости всякие не трать, что не потратишь – вернёшь. Ну, родной, ступай с Богом!

* * *

В жандармском корпусе на Воздвиженке полковника Эйлера действительно не было: в тот день Цукато Николай Егорович всех начальников подведомственных ему корпусов вызвал в Управление жандармерии.

В просторном кабинете шефа собрались восемь человек – все в чинах полковников и подполковников. Цукато обвёл явившихся на совещание долгим взглядом, и приглашённые поняли: случилось что-то из ряда вон выходящее.

У Павла Христофоровича неприятно засосало под ложечкой: отчего-то он тоже почувствовал себя провинившимся гимназистом. Эйлер уткнулся в лежащий перед ним чистый лист бумаги: граф Цукато уважал, когда подчинённые делают для себя письменные пометки.

– Итак, господа, я вижу – все в сборе, – начал Николай Егорович. – Тогда приступим! На повестке сегодняшнего совещания вопрос один: появление в Первопрестольной банды мошенников, именуемых себя «Червонными валетами». Потому, видимо, что каждый раз оставляют на месте преступления игральную карту с вышеназванным изображением. Как вы уже поняли, деятельность «Червонных валетов» подпадает непосредственно под нашу юрисдикцию: они – мошенники! Причём, замечу, весьма ловкие. За прошлый месяц, к примеру, пресловутые «валеты» умудрились продать аж пять чужих домов! Владельцы – люди всё почтенные и уважаемые, а главное, они вовсе и не помышляли продавать своё имущество! Тем не менее, в один прекрасный день всем им предъявили купчие, скреплённые соответствующими печатями. Надо отдать мошенникам должное: купчие, господа, были подделаны весьма искусно – отличить их от оригинала по силам только специалистам нашего управления. Прошу внимания, сейчас секретарь раздаст вам списки домов, отнятых мошенниками у их настоящих владельцев. Прошу также нигде о том не распространяться, дабы не нанести ущерба чести и достоинству уважаемых господ…

Секретарь обстоятельно разложил перед начальниками корпусов листочки с перечнем адресов и имён пострадавших москвичей. Видавшим виды жандармам хватило беглого взгляда, дабы прийти в изумление: особы, действительно, пострадали весьма солидные.

– По глазам вижу, господа, что вы согласны со мной – размах мошенников поражает своей наглостью, – продолжил граф Цукато. – Теперь же мой секретарь раздаст вам приметы одного из членов банды. Вернее, одной… Не удивляйтесь, господа, но это – женщина! Причём дама явно умная, ловкая, способная, по всей видимости, искусно менять свою внешность. Когда вы прочтетё словесные описания портрета мошенницы, составленные пострадавшими, наверняка без труда заметите, что суждения о ней чрезвычайно разнятся.

Павел Христофорович пробежал глазами описания преступницы, зафиксированные жандармами со слов потерпевших: действительно, складывалось впечатление, что все они говорили о совершенно разных женщинах.

«И всё же, всё же… – задумался Эйлер. – Во всех случаях прослеживается явное единодушие: мошенница красива, воспитана, отлично владеет французским, немецким и польским языками, элегантна, умеет преподнести себя и войти в доверие… Более того, практически все потерпевшие признали в ней прирождённую дворянку».

У Павла Христофоровича тотчас возникло смутное чувство, будто он где-то встречал уже эту женщину…

В конце совещания граф Цукато настоятельно потребовал у начальников корпусов повысить бдительность на вверенных им участках, составить и отправить почтой письменные предупреждения владельцам всех состоятельных домов, могущих заинтересовать «Червонных валетов», и непременно подключить к поискам «столь выдающейся мошенницы» околоточных (которые, как известно, знали своих подопечных наперечёт).