Читать книгу Тайна за семью печатями - Ольга Малышкина - Страница 19

– Никто не ранен? – спросил отец каким-то чужим сиплым голосом, словно у него болело горло. Андрюшка покрутил головой, внимательно оглядывая своих родных. Кроме ссадин и царапин от колючих еловых ветвей, никаких других ран не было. Если не считать душевных… Сейчас, когда «мессер» улетел, а лес приглушил звуки начавшейся войны, можно было дать волю слезам. И сестра Валя, и мама зарыдали, не сдерживая себя, оплакивая дедушку, дядю Вову, Бахтара и, скорее всего погибших, Валиных питомцев – любимцев всей их цирковой семьи… Андрюшка не плакал, стараясь брать пример с папы и Аслана, но предательская солёная влага щипала глаза и заставляла их слезиться.

– Надо похоронить… – Андрюшкин папа поднялся с земли, на которой все они сидели, обессиленно прижимаясь спинами к стволу старой ели, рухнувшей то ли от преклонного возраста, то ли от сильного ветра и уже совершенно высохшей.

Аслан поднялся вслед за ним.

– Может, лучше дождаться ночи, Леонид? – спросила мужа Тамара, вытирая ладонью слёзы и щуря опухшие от рыданий глаза.

Тот отрицательно мотнул головой:

– Нужно похоронить отца. Отыскать Владимира. Собрать самые необходимые вещи и двигаться дальше, туда, где наши. Если будем сидеть тут до ночи, то неизвестно, где окажется линия фронта.

Последние слова вызвали новый взрыв слёз у Валентины и мамы, и Андрюшка представил себе, как эта невидимая линия ложится чёрной жирной чертой между вчерашней счастливой жизнью и тем ужасным, что их отныне ждёт… Перед глазами опять встала картина недавнего воздушного боя. Крошечный «ишачок» против могучего вражеского «Хейнкеля» … Нет, не может быть! Его страна – самая большая, Красная Армия – самая сильная, воины – самые храбрые! Скоро враг получит достойный отпор! Нужно просто чуть-чуть потерпеть, набраться мужества, а лучше всего – тоже стать воинами, им всем! Ну, пожалуй, кроме сестры и мамы. Но папа, он и Аслан обязательно должны добыть себе оружие и сражаться! Как там поётся в песне:

…Полетит самолёт, застрочит пулемёт,

Загрохочут могучие танки,

И линкоры пойдут, и пехота пойдёт,

И помчатся лихие тачанки…

– Андрюшка, ты остаёшься за старшего, – отец положил ему на голову тяжёлую руку. – Береги маму и сестру. Если до темноты мы не вернёмся…

– Нет-нет-нет, – перебила мужа Тамара. – Никаких «если»! Даже произносить не смей! – И опять судорожно всхлипнула: – Попрощайтесь за нас с Артуром Бенедиктовичем и Бахтаром. – Она перекрестила мужчин (как делала раньше только перед их выступлением, и то тайком) и с надеждой добавила: – Может, Володя в палатку вернулся?.. И дети?.. – «Детьми» в их труппе называли Юва, Гала, Альфа и Рола – так было короче и сразу понятно, о ком речь.

Леонид молча кивнул. Ему хотелось прижать жену и сына с дочкой к сердцу, обнять изо всех своих богатырских сил, защитить от пришедшего на их землю зла, но он боялся, что такое прощание будет очень похоже на последнее, а ему нужно вселять в своих родных уверенность и спокойствие.

Заплаканная Валентина ловила взгляд Аслана, однако джигит казался сейчас особенно неприступным, далёким, суровым… Видимо, сердцем и душой он был пока со своим четвероногим другом, лежащим там, в поле, среди срезанных пулемётными очередями и залитых его кровью ромашек…

***

Цирковые животные сидели, всё так же сбившись в чёрно-белую кучу, резко выделяясь на фоне зелёных стеблей и листьев подсолнухов. При виде знакомой овчарки они с облегчением перевели дух: их не бросили, им помогут вернуться к хозяевам!

Над рекой раздался свист, и Альма, уже натренированным ухом, определила, что противник возобновил миномётный обстрел берега, а значит, скоро начнётся бой и нужно быстрее выполнить приказ и занять своё место рядом с Мартином, Диной и пограничниками. Она рванулась вперёд по оставленному цирковыми артистами следу, недоумевая, как те умудрились заблудиться. Юв, Гал, Альф и Рол помчались за овчаркой, обгоняя друг друга, боясь отстать.

Стройные ряды подсолнухов внезапно закончились у кромки ромашкового поля, за которым высились тёмно-зелёные ели. Их лохматые макушки упирались в небосвод удивительной голубизны. Картина была настолько живописной, что Альма невольно замедлила бег. Однако полюбоваться открывшимся видом не получилось: цирковые жалобно заскулили и замяукали, и в глаза Альме бросились останки грузовика и палатки, явно побывавших под обстрелом. Грубое напоминание о войне рассеяло чары природы-волшебницы. Стали видны и другие следы варварского вмешательства в созданную ей красоту. По этим следам опытная «сыщица» восстановила события, которые происходили тут несколько часов назад: здесь, где примяты полевые цветы и трава, Люди долго стояли (наверное, они тоже видели подвиг отважного лётчика); вот они стали беспорядочно метаться, спасаясь от пуль, сыпавшихся на них сверху; вот, почти у самого леса, холм свежей земли, где нашёл своё последнее пристанище кто-то из артистов, а вот здесь – ах, бедняга… – смерть настигла красавца-жеребца. Около него Альма задержалась, с жалостью глядя на неподвижное тело, густые, чёрные, невероятно длинные ресницы, из-под которых уже никогда не блеснут живым светом большие, чуть раскосые глаза… Она словно воочию увидела прощание джигита со своим верным другом: как его руки в последний раз касались ухоженной гривы, как гладили бархатистую кожу, как его слёзы, скатываясь, оставляли на ней длинные тёмные полоски…

Хорошо, что цирковые не пошли следом, а наблюдали издалека, с того места, где стояла палатка, точнее то, что от неё осталось. Люди возвращались сюда. Наверняка искали котов и пуделей, а потом забрали вещи, какие смогли унести с собой, и укрылись в лесу. Догнать их – пара пустяков.

Цирковые доверчиво глядели на неё, и Альме пришлось отказаться от идеи – ткнуть их носами в пахучий след, предложив использовать собственные способности, а самой вернуться на берег, туда, где шёл бой, где был Мартин…

Внезапно она услышала едва различимый стон. Он доносился оттуда, где в поле, нарушая его плавные очертания, врезался огород, окружённый «забором» из тонких, горизонтально положенных на опоры и почерневших от времени жердей, по две в каждой секции – скорее обозначал территорию, чем служил для защиты от воров или диких животных. Повернув голову в том направлении, Альма сразу почуяла человека, по всей видимости серьёзно раненного, так как в ноздри вторгся густой солоноватый запах крови. Приблизившись, «сыщица» увидела молодого мужчину. Его руки безвольно лежали вдоль тела, а лицо казалось белее ромашек, склонившихся над ним. На человеке не было фиолетового плаща с блёстками и голубого трико, но этого и не требовалось – овчарка узнала того, кто вчера стрекотал кинокамерой над её ухом, снимая цирковое представление. Ящичек с камерой и коробка, вероятно с отснятыми плёнками, стояли рядом в траве – видимо, циркач так дорожил ими, что не расстался и в момент смертельной опасности. Правое бедро мужчины, прямо поверх штанины, было обмотано красной тряпкой. Альма сообразила, что первоначально тряпка была белой, оторванной от края рубашки. Человек находился без сознания – на самодельную повязку ушли его последние силы.

– Дядя Вольдемар! – одновременно воскликнули подоспевшие Юв, Гал, Альф и Рол, но подойти ближе побоялись, слишком непривычно выглядел тот, кого они считали весёлым и добрым волшебником. Только он умел извлекать вкусные косточки из уха Юва, а то из-под хвоста Гала, каждый раз заставляя пуделей долго и тщательно обнюхивать места, где хранился сюрприз, и удивляться, как это они не обнаружили его раньше. Альф и Рол тоже обожали дядюшкины фокусы, хотя он часто подшучивал над ними и в результате его волшебных манипуляций банты, которые красовались на котах в завершение их номера «Белое и чёрное», за кулисами оказывались не на шейках, а на кончиках хвостов, стоило Альфу и Ролу очутиться поблизости от дяди Вольдемара.

Альма не удержалась от вопроса:

– Почему вас всех так сложно зовут?

Юв объяснил, что звучные имена – это традиция, чтобы на афише красиво смотрелось и во время представления эффектно произносилось. И, думая, что новая знакомая специально уводит разговор в сторону, не желая сообщать страшное известие, боязливо спросил:

– Он умер?

– Нет, – уверенно ответила Альма. – Он просто без сознания.

Гал осторожно приблизился к раненому и, чуть помедлив, лизнул его в лицо. Раньше этого хватало, чтобы разбудить любого из членов их семьи, как бы крепко они ни спали. В этот раз ничего не произошло: дядя Вольдемар по-прежнему не шевелился.

– Откуда ты знаешь, что он просто без сознания? – расстроившись, что излюбленный собачий способ не помог, поинтересовался пудель.

– У меня имеется опыт общения с тем, кто постоянно лишается чувств, – ответила «сыщица», вспомнив, как закатываются рубиновые глазки питомца юного химика, а упитанное зеленоватое тельце опрокидывается навзничь.

– Вашему дяде Вольдемару срочно требуется помощь, – констатировала она.

В дальнем конце огорода, почти у стены дома, такого же тёмного, как и забор, Альма увидела пожилую женщину, склонившуюся над грядкой. Ловкими, почти неуловимыми движениями рук та выпалывала сорняки. В первое мгновение овчарка даже подумала, что снова переместилась во времени и нет никакой войны. Однако затем она расслышала, как женщина тихо причитает на каком-то мягком, певучем наречии: «Ах ты мой божечка, вось бяда!», а сама всё дёргает и дёргает только ей видимую траву. «Наверное, пытается успокоить нервы через наведение порядка, моя хозяйка тоже так делает», – решила Альма.

Она негромко заскулила, чтобы привлечь внимание и в то же время не напугать женщину видом незнакомой собаки. Та обернулась, потом с тяжёлым вздохом поднялась и подошла к изгороди.

– I што ты скуголiш? Чаго табе трэба? (И что ты скулишь? Чего тебе нужно? – белорус. – здесь и далее перевод автора) – голос селянки звучал сердечно. – Вашых ўсіх вывозяць адсюль далей (Ваших всех вывозят подальше отсюда), – добавила она, разглядев на шее Альмы кожаный ошейник. – Цi ты з мяжы? Вось бяда (Или ты с границы? Вот беда), – горько вздохнула она.

Альма не поняла ни словечка и, не спуская глаз с женщины, продолжала призывно поскуливать.