Читать книгу Обителей много - Ольга Небелицкая - Страница 23

16 сентября 2011 года

Мама сегодня снова вспоминала прабабушку Марию.

У нее была красивая фамилия, Баумейстер. Мама говорит, она немецкая. Это мне она пра, а маме бабушка. Мама у нее часто тут бывала летом.

Я пришел очень расстроенный из школы, но не хотел, чтобы мама заметила. Я спрятался в мастерской и чинил медный листок, а мама пришла мне рассказать, что прабабка тоже много делала руками и такое, что считалось только мужским делом. Сверлить или чинить что-то.

Ну да, она тут одна жила в доме, ей нужно было уметь всё. Я тоже хочу уметь всё. Мне кажется, нет дел для девочек и для мальчиков, есть просто важные и неважные. И те, которые приносят радость или не приносят.

Мне в школе очень многое не приносит радости. И в начале года время тянется жутко долго. В этом году мне надо будет готовиться поступать в лицей. Мама говорит, что я точно поступлю, а папа сказал, что нам надо дополнительно позаниматься математикой. Он всегда говорит, что надо позаниматься, а потом забывает и с головой уходит в свои книжки. Но это не страшно, я сам могу решать примеры из интересных тетрадей, которые привезла Дина. А когда я прошу папу проверить, он всё бросает и идет проверять, и потом он может забыть про свою работу и даже про ужин.

Папа умеет сам придумывать офигенные задачки, они у него получаются интереснее, чем в учебнике, и даже интереснее, чем в Дининых тетрадях. Это потому что он читает много книг на разных языках. Когда он на ходу сочиняет мне задачу, у него получается такое необычное условие, что он и сам забывает, кого на что разделить или умножить. Только один раз было странно, как будто папа подсмотрел мой сон, из тех самых, хотя я ему такой не рассказывал. Он задумался, а потом улыбнулся, как улыбается, когда очень доволен, у него тогда носу как будто искра светится. И сказал, пусть будет такая семья существ, они живут на дереве в гнездах, и они синие. Вот тут я ужасно удивился и почти испугался.

А папа не замечал, он говорил: допустим там папа и мама, и у них восемь деток, ну и бла-бла, он потом придумал, как надо было что-то посчитать, но я почти не слушал, так удивился тому, что папа придумал про синих существ. Я спросил, почему существа синие, но он вдруг рассердился и сказал, что это неважно, а важно решить задачу. Папа вообще редко сердится, это было странно. Потом он сунул мне учебник и сказал решай оттуда и ушел обратно за книжки.

Но вообще я за математику не волнуюсь, мне нравится считать, и я понимаю, что такое дроби и как их между собой складывать. И всякие задачи на время, кто сколько ползет или едет, мне тоже нравятся.

Мне не нравится на технологии!

Я люблю наш мир, про который Бог сказал «хорошо весьма», и ведь столько всего интересного можно сделать руками. Я проращивал всякие семена дома, а потом пересаживал в сад, мама дала мне там свой уголок. Я люблю шить иголкой, и пуговицы пришивать по-всякому меня научила мама. И вышивать научила, и это очень красиво, и можно делать удивительные вещи, например, я могу помочь маме с ее работой. Или вышить подарок Дине, например занавески или скатерть в ее квартиру.

Весной Карцеровна заставила на технологии девчонок подшивать шторы для класса, а мальчиков чинить забор вокруг школьного участка. Он такой длинный и весь похож на гнилые зубы, надо было расшатать старые доски, а потом на станке выпилить новые. И покрасить. Я сначала бесился, что они используют нас вместо рабочих, которым надо заплатить деньги, а потом мне понравилось. Особенно красить. И мне нравится делать полезное, когда видишь, что не зря. Забор получился хороший.

Но в этом году она сказала, будем шить. Я сначала обрадовался, я же умею шить. Но уже два урока подряд она задает читать тупню из учебника, и надо пересказывать про строение швейной машинки. Я итак знаю, как устроена машинка, потому что я люблю смотреть на маму за работой. Но там какието старые учебники, мама пролистала и говорит, что у нее более современная и не с ножным приводом, но я все равно должен вызубрить эти страницы, с приводом. Надеюсь, что потом мы все-таки начнем шить, и я смогу сделать задание на отлично.

Расскажу, почему я сегодня вернулся грустный.

Я принес в школу омедненный листок подорожника, над которым работал неделю в мастерской. Мне было сложно, надо было паять, патинировать, покрывать изделие лаком. Получился красивый листок, я думал похвастаться Йосе.

Он с приезда хотел посмотреть, как мы с папой обустроили мастерскую, но ему не удавалось ни разу со мной поработать. Пришлось листок доделать без него. Но я хотел ему подарить. Потому что Йося в восторге от того, что можно живое превратить в медное, сохранить память о листочке на годы, может быть, даже на сто лет. Я принес сегодня листок в школу, а надо было лучше оставить дома и дать Йосе потом. Потому что он взял его, но сразу подбежали Вадик с Тюхой и другие, и они вырвали у Йоси лист и стали говорить гы-гы-гы Левандовский, ты бы еще обручальное кольцо подарил своему другу гы-гы-гы.

Мне писать сейчас ужасно противно, хотя я тогда даже не понял, почему они заговорили про кольцо. Я не умею делать кольца или другие украшения, это совсем другое – покрывать медью шишки или листики. Я хотел объяснить, а потом вдруг понял, что они ржали, а не спрашивали всерьез про кольцо. А Йося стал красный, малиновый совсем. Я думал, мы сейчас с ним просто отойдем вместе, и я ему всё расскажу про листок, и после школы можем пойти к нам, я наконец покажу ему установку. Но он вдруг отвернулся и убежал.

Вадик дернул меня за волосы и сказал, что это я Йосина подружка. Они меня и раньше дразнили, потому что у меня волосы не коротко стриженные. Но мне просто не нравится, когда коротко, и папа с мамой понимают, хотя мне бывает жарко. И я, конечно, ничего не смог говорить, как всегда, меня заколбасило, когда я понял, что они надо мной смеются.

Я пишу сейчас, и мне даже писать плохо, но надо, мне когда-то Дина говорила, что если страшное или стыдное записывать словами, оно как будто превращается в черно-белые фотографии, и ты от этого потом меньше волнуешься.

Йося вернулся в класс потом, я видел, что он, наверное, умылся – у него было лицо мокрое и не не такое красное. А Вадик в этот момент наступил на листок и сказал ой, я случайно. Он же хрупкий, это такой тонкий слой меди, и он согнулся. Наверное, можно поправить, но будет сгиб уже. А Йося не заметил, что Вадик наступил на листок, и сел ко мне за парту, как раз звонок был перед математикой. Я даже не знал, как ему сказать, что листок теперь сломан. Но он и не спросил ничего. Как будто ничего не было.

И я весь урок думал, почему так вышло и пытался понять, надо ли теперь звать Йосю смотреть установку или он не захочет. Карцеровна позвала меня решать задачу у доски. Там было долбаное фуфло про какие-то вагоны, и я быстро понял, сколько и с какой скоростью они ехали, но я не смог ничего объяснить, потому что посмотрел на Вадика и Тюху. А они начали корчить мне рожи, а Йося сидел через проход, смотрел в тетрадку и ничего не замечал, хотя раньше он пытался мне подсказывать, когда меня клинило.

Йося когда видел, что мне плохо и я не могу говорить, просто писал слова на листочке и поднимал, и я старался выключить думалку и просто прочитать хотя бы тихо. И иногда Карцеровна говорила: хорошо, Левандовский, на свою тройку ты ответил. А сегодня я не смог, и она поставила мне два.

Может, Йося просто задумался о своем, он же тоже расстроился, что нас с ним так задразнили. Завтра выходной, пойдем на дерево, и я скажу ему, что не надо бояться, когда другие говорят глупости. Они говорят не про нас, а как бы про себя. Мы же о себе знаем, что мы дружим и что мы делаем друг другу только хорошие поступки.

Ну вот, я совсем расстроился, и слова не даются.

Может, попросить маму с папой, чтобы меня отвезли на выходные к Дине? Правда, она там сильно занята на своей стройке. И тоже чем-то расстроена. Она не рассказывает подробно, но, когда последний раз звонила, голос был такой серый, как будто пыльный.