Читать книгу Соната с речитативом - Ольга Небелицкая - Страница 6

Парсек

Санкт-Петербург, октябрь 2004 года

Ксеня ожидала, что после смерти деда ей придется переехать из квартиры в университетское общежитие. Так ведь бывает только в сказке: чтобы богатый дед оставил внучке, которую и знать не знал, огромное наследство. Трешку на Петроградской стороне. На Петроградке, поправляла себя Ксеня, вытирая слезы. Дед бы сказал, на Петроградке.

Кульчицкий не был богатым. Наверняка сейчас объявятся какие-нибудь родственники, о которых она понятия не имеет. Бодаться за наследство Ксеня не собиралась, тем более она приехала в Питер, рассчитывая только на себя. Она провела полгода, катаясь как сыр в масле, что ж, это можно считать подарком судьбы. Авансом. А теперь начнется простая жизнь.

Дед удивил Ксеню и после смерти.

Ее вызвали в кабинет нотариуса неподалеку, на той же улочке. На двери кабинета значилось огромными буквами «НОТАРИУС» и почти такими же большими – «Самсонова Нинель Алексеевна». Сухая, как доска, тетка с волосами, туго забранными в балетную кичку, при виде Ксени поджала тонкие губы. Тем сильнее было впечатление, когда тетка сняла очки и прослезилась.

Ксеня оторопела.

– Он говорил, что когда-нибудь вы приедете. – Нотариус покачивалась в такт словам. – Он думал, что не увидит вас при жизни, но точно знал, что вы приедете. А когда летом бегал тут, радовался; я все говорила, добегаешься ты, Владимич, скачешь с тротуара на тротуар, а он отмахивался и смеялся: теперь я буду жить вечно, с Ксенечкой-то.

Оказалось, дед давно водил знакомство с Самсоновой и часто на завершающем круге пробежки заглядывал к ней в кабинет на чашечку кофе.

– Иногда даже не заходил, – всхлипнула Самсонова, – я ему… в окно. – Она показала рукой на широкий подоконник. Ксеня представила, как дед в синем костюме стоит снаружи и смеется, протягивая руку.

Дед оставил Ксене квартиру и немного денег.

Дата на завещании значилась на пару лет раньше даты Ксениного переезда в Питер. В завещании дед верно указал Ксенины фамилию-инициалы, паспортные данные, адрес регистрации и фактического проживания, то есть адрес материнской квартиры в Мурманске, и даже их городской телефон. Он знал! Откуда? Не иначе мать солгала о том, что не разговаривала с ним в течение двадцати лет.

Оставалось соблюсти формальности. Самсонова подсказала Ксене, какие документы подписать, как переоформить коммунальные платежи.

Ксеня стала полноправной хозяйкой дедовой квартиры.

И кота.

Она вспоминала, как в первые дни кот изучал ее. Как будто оценивал, годится ли новый человек для важной миссии – чесать котовую башку.

– Междуушье, – смеялся дед, – там чеши, и Парсек твой навеки.

– Почему Парсек? – удивлялась Ксеня. Дед пожимал плечами.

– В первые пару дней, как я его принял, был Амплитудой, потому что носился туда-сюда. Потом мне знающие люди на его хозяйство указали, – дед кивал неопределенно в сторону котового хвоста. – Ну а так, если поглядеть, как он то тут, то там… Вот смотришь на него: кажется, он в том конце коридора, и вдруг – раз, оказывается, он все это время у твоих ног. И ведь уверен, паршивец, что все обращается вокруг него. Люди спорили веками, Земля ли вокруг Солнца или Солнце вокруг Земли, а кота единицы измерения времени и расстояния, похоже, не волнуют: есть еда – он тут как тут, хотя до того мог быть на том конце вселенной.

Осенью Парсека, как и всех домашних животных, нужно было поставить на учет. Еще летом готовили специальный законопроект – в числе многих – для защиты населения.

– Защиты! – дед грозил в окно костлявым кулаком, – видал я их защиту. Комендантский час ввели, так мне в лучшее время на пробежку не выйти.

В самом деле, в августе по распоряжению губернатора города ввели «небольшой» комендантский час – с полуночи до семи утра. До семи утра из дома можно было выходить только по специальным пропускам. Кульчицкий любил бегать рано: летом мог встать и в пять утра, к осени время пробежки сдвигалось на шесть, ну а зимой, когда все одно – темень, нежился в кровати до семи-восьми часов.

Кульчицкий не включал телевизор, и Ксеня, которая за годы привыкла к тому, что в материнской гостиной ящик не замолкает ни на минуту, отдыхала от постоянного потока новостей, рекламных роликов и низкопробных сериалов. Новости дед узнавал по допотопному радио: вертел пожелтевшее колесико и выискивал среди шипения и хрипов какие-то частоты, иногда иностранные, иногда отечественные. Слушал, мрачнел.

– Закручивают, – сухо бросал он Ксене, собираясь на очередную пробежку. – Эдак скоро и в магазин без специального пропуска сходить не сможем.

После каждого сеанса неприятных новостей дед на время запирался в тайной комнате. Выходил он оттуда усталым и будто еще немного постаревшим.

От чего правительство собиралось защитить население, для чего нужны странные меры – с комендантским часом, с возможными пропусками, с контролем перемещений по стране и за ее пределы, – пока было не вполне ясно. В новостях сказали, что домашних животных будут проверять и контролировать. То ли среди кошек, собак и хомячков в самом деле затаились инопланетные вредители, то ли питомцы могли служить передатчиками информации врагам, Ксеня понять не успела: дед в ярости грохнул кулаком по столу, выключил радио и еще пару суток к нему не подходил.

В начале октября Ксеня дошла с переноской, в которой сидел мрачный кот, до ближайшей санстанции и получила необходимые документы. На Парсека надели ошейник: он был не толще струны, да и цвет подобрали в тон кошачьей шерсти. Парсек никаких признаков беспокойства не подавал. Ксеня не видела ничего странного в постановке кота на учет – люди тоже подучетные: паспорт, прописка, студенческий… Но дед ворчал:

– Это они пока хвостатых окольцовывают, а рано или поздно до людей доберутся. Смотри в оба, Ксенечка, смотри в оба.

Ксеня не знала, на что смотреть.

Она честно пыталась пользоваться дедовой джезвой, но змеиные морды будто насмехались над ней и отвлекали ее в последний момент, чтобы кофе сбегал. Ксеня злилась и заваривала растворимый кофе в кружке с жирафиком. Она старалась вставать пораньше, чтобы без суеты завтракать в уютном кресле.

А еще – чтобы лишний раз не встречаться со Страшилой.

Страшилой дед прозвал соседку из квартиры напротив. Еще весной дед предупредил Ксеню, чтобы она не пугалась, когда столкнется со сварливой женщиной. Он так и сказал сначала, чопорно и серьезно: «сварливая женщина», кашлянул, рассмеялся и махнул рукой:

– Страшила она.

Соседка распахивала дверь своей квартиры ровно в тот момент, когда Кульчицкий или Ксеня выходили из своей. Она начинала ругаться: первые слова произносила медленно, скрипуче. Как будто механизм, отвечающий за ругань, за время простоя приходил в негодность, и теперь ржавые колесики и винтики поворачивались с трудом. В этот момент еще можно было проскочить мимо, пока она не набрала воздуха в легкие. Следующим этапом ругани уже был нечленораздельный визг. Смысл претензий сводился к одному и тому же: Кульчицкий и Ксеня снова сделали что-то не так. Не так вынесли мусор. Не так не вынесли мусор. Не вынесли мусор. Пошевелили ее драгоценный придверный коврик, и теперь он лежит криво. Шумели дома. Устраивали вечеринки с запрещенными элементами – тут дед обычно закатывал глаза и с холодной вежливостью интересовался, какие именно элементы нынче под запретом: литий, бор или барий? Визг переходил на такие частоты, которые человеческое ухо не воспринимало. Кульчицкий протискивался мимо и ретировался.

Толстая баба – все-таки женщиной Ксеня не могла ее назвать даже мысленно – Страшила добавляла объема слоями одежды. Непонятно, сколько она надевала трикотажных платьев и халатов, но их капустные слои виднелись один под другим. Сухие желтые патлы напоминали солому. При первом же взгляде на соседку Ксеня согласилась с дедом: Страшила и есть. Коренастая, толстая, желтоволосая, с круглым лицом, посередине которого торчал красный нос.

– Очень хорошо… простите, неприятно, когда голова у тебя набита соломой, – цитировал дед «Волшебника Изумрудного города», и Ксеня фыркала.

Настоящее имя Страшилы дед не знал.

Когда Ксеня впервые столкнулась со Страшилой после смерти деда, ей показалось, что в чертах соседки мелькнуло что-то человеческое. Завидев Ксеню на лестничной клетке, она выдержала секундную паузу. Приоткрыла рот. Ксеня даже подумала, что соседка что-то спросит или выскажет соболезнования. Но нет, рот распахнулся шире, и Страшила завизжала, пропустив привычную прелюдию.

Ксеня сбежала по лестнице.

На улице она тряхнула головой: еще одно наследство от деда. Ксеня невесело улыбнулась: вот кого бы на учет поставить, так ведь нет, формально придраться не к чему. Скверный характер – не повод вызывать милицию.

Единственное, что выручало: Страшила любила поспать.

Ксеня решила, что лишнее время по утрам посвятит городу.

Почему Петербург называют Питером? Почему о Петроградской стороне говорят так пренебрежительно и без уважения – Петроградка? Почему дед, интеллигент, ленинградец в нескольких поколениях, говорил про Васильевский остров запросто «Васька»?

Ксеня терялась от кажущейся фамильярности. Дед был ее единственным проводником в этот город, а она не воспользовалась его знаниями и опытом. Он светился от любви к месту, в котором жил. Если они выходили из дома вдвоем, Ксеня чувствовала, как под дедовым взглядом меняется пространство. Она замечала узоры решеток, витражи, маскароны и барельефы. Дед будто невзначай ронял в разговорах факты и даты, а Ксеня складывала услышанное в особую папку под грифом «потом пригодится». Как будто должно наступить особое «потом», после которого она разрешит себе пойти на сближение с городом.

Ну что, дождалась?

Теперь она ходила по незнакомым улицам и чувствовала насупленное молчание домов. Она трогала грязные стены, проходила под сетками, прикрывающими леса, заглядывала в темные подворотни. После смерти деда некому было показывать ей красоту города. Как она ни старалась, она раз за разом видела только его пугающее уродство. Петроградская сторона, Петроградка: город в городе, сплошь состоящий из лабиринтов и тупиков.

Ксеня просыпалась в каждый новый день, как солдат перед наступлением.

Нужно штурмовать непокорный мрачный город. Нужно штурмовать непомерно сложную учебу.

Нужно штурмовать саму жизнь.

И некому ей помочь.