Читать книгу Остров Беринга - Ольга Погодина - Страница 6

– Эт-то еще кто?! – Савва Стародубцев ткнул Лорку локтем. – Глянь-ка, Лаврентий Ксаверьевич, не знаком ли тебе оный фрукт? Ты у нас от самого Петербурха в экспедиции, всяких птиц заморских повидал. А уж этого, раз узрев, вовек не забудешь!

Лорка, уловив в густом басе Саввы не только издевку, но и изумление, тоже прилип к узкому окошку.

А зрелище и в самом деле было необычайное.

По колено в непролазном снегу, выпавшем в одну ночь после вчерашней метели, с трудом вытягивая из него длинные худые ноги в высоких сапогах, шествовал на редкость несуразный человек с длинным немецким лицом, в очках и волочащейся за ним распахнутой камчадальской камлее[16]. Парик его был необычайно грязен, но замызганная косица все же топорщилась из-под пышной шапки в довершение к свисавшим на уши песцовым хвостам. В одной руке диковинный иноземец держал, точно скипетр, моржовый клык, а в другой – череп тюленя. За ним поспешал коренастый якут, обвешанный невероятным количеством различных шкурок и еще двое русских в кухлянках: в здешних местах камчадальская одежда из оленьей кожи наиболее удобна.

– А-а! – Лорка заулыбался. – Это же адъюнкт[17] Стеллер! Не думал я, что ему удастся нас догнать!

– Стало быть, знакомец! Кто таков?

– Преученый человек. – Лорке довелось столкнуться с оным адъюнктом всего раз несколько, но того и вправду не позабудешь. Еще больше ходило о диковинном немце разных слухов. – Из Петербурга его прислали земли наши изучать, да зверей всяких, да травы и деревья разные.

– Тьфу, разве ж можно за такой безделицей казенную деньгу растрачивать? – сплюнул Савва. – Жалованье-то немчуре, поди, изрядное положили.

Лорку, как всегда, резануло это «немчура». Пора бы уж вроде привыкнуть, а все звенело в ушах противное: «Немчура, немчура, уходи со двора!»

– Отец сказывал, в Петербурге ученым людям большой почет, – резко сказал он. – Потому как, прежде чем на большое дело идти, его со всех сторон обдумывать надобно. Вот и послали людей разных – одни по морскому делу обучены, другие горняцкому. Этот вот зверей и трав знаток.

– И к чему нам тут такой ученый дурень? Глянь какой дыхлец[18], – в этих местах какой с него толк?

– Это как Иван Иванович разрешит. – Лорка раздраженно дернул плечом.

О Стеллере много болтали разного, – что он-де, водки пьет много, зверей потрошит и шкуру с них живьем спускает. Но смешной этот нескладный человек, как и Овцын, отчего-то нравился Лорке.

Дверь без стука распахнулась. Адъюнкт Стеллер со товарищи ввалился в избу. Бесцеремонно, не стряхнув снега с сапог и полы, уселся на лавку и привалился к печи:

– Уф-ф! Хорошо-то как! – на чистом русском сказал он. По его лицу расползалась довольная улыбка. – Нет ли у вас, люди добрые, чарочки усталым путникам поднести?

– Нету, – буркнул Савва, наблюдая за гостем исподлобья.

– Жаль, – не обращая никакого внимания на его недружелюбный тон, сказал Стеллер. – Эй, Федор! – обратился он к своему попутчику-якуту. – Ступай-ка командора разыщи да доложи по форме: так, мол, и так, в распоряжение его адъюнкт Георг Стеллер поступил. А я покамест погреюсь малость. С самого Большерецка ноги как замерзли, да так и не оттаяли. – Стеллер вытянул длинные ноги в сапогах.

– Смотри, братец, как бы каблуки твои немецкие вместе с копытами не отвалились, – буркнул Савва.

Стеллер, нимало не обидевшись, расхохотался.

– Вот за что вашего русского брата люблю, так за прямоту! – отсмеявшись, сказал он. – Тому четвертый годок, как я покинул град Петров и в земли сибирские прикомандирован. Довелось хаживать маленько. В бытность в Иркутске в земли баргузинские с экспедицией ходили немало, а морозец там, доложу я вам, нынешнего покрепче.

– Так уж и покрепче? – усомнился Савва. – Бывал я на Иркуте и на Обь ходил, да там такого нет. Здесь же до костей пробирает!

– Мороз морозу рознь, – назидательно подняв палец, сказал Стеллер. – А я делами служебными замеры делал. У большой воды меньше счисление выходит, хоть и так же кажется. Но коли мороз сухой, да ветра нет, телу-то приятней. А здесь с моря сквозит изрядно, потому и пробирает. А вон погляди на море. Бухта ото льда свободна вовсе, а на Байкале в это время лед уже в сажень.

– И то верно, – неохотно согласился Савва. Хоть и посверкивал он глазами на немца, но Лорка сразу понял, что тот ему пришелся по душе.

– А по какому делу к командору? – рискнул спросить осмелевший Лорка.

– По самому наиважнейшему, – гордо сказал Стеллер. – Поплыву я с командором проход из Азии в земли американские искать.

Сказал он это так, будто одного его и дожидались, и Савва с Лоркой прыснули.

– Хорошая у нас будет компания, герр[19], – ухмыльнулся Савва. – С тобой не соскучишься.

– Неужто попутчика Бог послал! – Стеллер вскочил и принялся радостно трясти руку Саввы. – А это сынок твой?

– Это юнга пакетбота «Святой Петр». Ксаверия Вакселя сын Лаврентий.

– Лейтенанта Вакселя? – Стеллер почесал лоб, откуда из-под шапки, которую он и не подумал снять, потекли уже струйки пота. – Постойте-ка, помню я Вакселева мальчонку. Белобрысый такой, шалун! Да как это ты так быстро вырос?

В его словах было столько искреннего изумления, что Лорка едва снова не прыснул.

В следующее мгновение Стеллер горячо тряс руку и ему.

– Стало быть, старый друг! А как русские говорят, старый друг лучше новых двух! Вот так удача!

Дверь снова распахнулась, и вернулся якут Федор.

– Господин Георгий, вас начальник Иван Иванович ожидать будет скоро и проводить к нему немедля велел.

– Иду, спешу! Ну, братцы, еще свидимся! – И вместе со своей примечательной свитой Стеллер удалился, что-то под нос бормоча.

– Ученый человек, немец, а поручкаться не зазнался, – заключил польщенный Савва. – Обрусел.

* * *

– …И когда начинается ход горбуши, камчадалы роют в земле большие ямы, наваливают туда рыбу доверху, и там она гниет и киснет, – рассказывал Стеллер. – А потом в течение зимы превращается в нечто похожее на слизь, и слизью этой кормят собак. Ежели же зимой открыть такую яму с кислой рыбой, от нее зловоние поднимается на четверть мили, не меньше. Хотя сами ительмены такую кислую рыбу едят не хуже собак, да и некоторые казаки, я видывал…

– Тьфу, прости Господи, – брезгливо сплюнул Савва.

– А те, кто желает лучше приготовить кислую рыбу, – кося лукавым глазом на Лорку, Стеллер возвысил голос, – чтобы она сохранялась в целом виде и меньше воняла, те кладут ее в ключи и прикрывают сверху камнями. Хотя при этом много зловония и уходит, однако ж остается еще столько, что при помощи его можно заставить, без пытки, любого европейца сознаться в чем угодно…

Лорка расхохотался, и Стеллер, довольный произведенным впечатлением, откинулся назад, раскачивая ногой в камчадальской гамаше.

Новоприбывший адъюнкт теперь частенько потчевал их такими вот историями. Лорка порой дивился, откуда они только у него берутся.

Непростой путь, однако же, прошел адъюнкт Его Императорского Величества Георг Стеллер, прежде чем волею судеб оказался здесь, в Петропавловском остроге. Уроженец Франконии, после учебы в Виттенберге и Лейпциге, Стеллер переехал в Данциг, где был врачом. После взятия Данцига русскими сопровождал больных и раненых в Петербург, где и остался, приглянувшись за веселый нрав самому Феофану Прокоповичу. Однако не сиделось на теплом месте молодому ученому. Заручившись рекомендацией Прокоповича к президенту Петербургской академии наук барону Корфу, в 1737 году адъюнкт отправился покорять Сибирь. С тех пор ему много где довелось побывать, однако ж и Лорка был не лыком шит: ведь Стеллер практически повторил тот путь, которым шли отряды экспедиций Беринга.

Потому подружились они крепко, несмотря на разницу в возрасте и положении. Впрочем, Стеллер был человек удивительный: чинов никаких не признавал, с камчадалами и ламутами был донельзя (по мнению некоторых) приветлив, а вот «в целях науки» мог быть спесив и занозист. В быту был непривередлив так, что бывалые мужики диву давались: ел что дают, включая сомнительные камчадальские лакомства, а коли случалось кашеварить самому (а тому искусству в нынешних условиях каждый был обучен), попросту бросал все съестное, что находил, в один котел, варил основательно и поглощал без разбору. А если к тому и водочки доводилось испить, становился разговорчив и добродушен. Впрочем, случалось ему и разойтись – и тогда начальство, мешавшее ему в научных изысканиях, вплоть до академиков санкт-петербургских, поносил он с таким смаком, что, как говаривал Савва, «любо-дорого ухи погреть».

С офицерами из штаба Беринга, впрочем, Стеллер не сошелся, несмотря на то, что и обликом своим, и манерами все же выделялся над простыми людьми, да и присвоенное Берингом звание судового врача, казалось бы, должно было оному сближению способствовать. Видимо, все-таки был для них Стеллер слишком странен, а пристрастие его к вещам несущественным – скажем, камчатским насекомым или камчадальским сказкам, – делало его в глазах многих «не от мира сего».

Лорке, однако, было чудно и интересно узнавать от причудливого немца всякие истории, а знал Стеллер столько, что и на троих бы хватило. Савва Стародубцев тоже оказался из любопытных, крепко сдружился с ученым, и теперь много свободного времени они проводили втроем. Чаще всего Стеллер с Саввой спорили, а Лорка слушал:

– Медведя олюторские коряки ловят чудно, – заводил историю Стеллер. – Найдут кривое дерево, да на него вешают приманку с петлей навроде дыбы. Медведь, завидя приманку, на дерево залезет и в петлю попадет, да так и удавится.

– Бабьи сказки! – кривился Савва. – С ружьецом или стрелами на медведя – это можно. С берлоги собаками поднять – так я сам хаживал, и непростое это дело, доложу я вам. Я-то с ружьецом, а вот мужики под Красноярском, случалось, и по старинке, на рогатину подымали. Силища тут нужна агроменная! Но поймать медведя в силок, как зайца, – это, герр, тебе турусы развели…[20]

– Ты, Савва, здешнего медведя видел? А? Отвечай! – кипятился Стеллер. – А он тут от сибирского наотличку, уж ты мне поверь. И нравом боязливей, и поменьше. А по деревьям лазать мастак!

– Ну-ну, – хмыкал Савва. – Бывалый ты человек, я посмотрю. Однако ж, я думаю, вряд ли в одиночку на своего пугливого медведя пойдешь.

– Не пойду, – ничуть не обидевшись, засмеялся Стеллер. – Сказывают, что здешние медведи, хоть и пугливы, а на одиноких путников напасть могут. Даже костер им не помеха. Казаки бают, случалось им видеть, как медведь, чтобы к костру подобраться, вначале в воду залезал, а потом в таком мокром виде на костер шел и тушил его!

– Это ты, герр, снова врешь, – качал головой Савва. – Потапыч, хоть и хитер, а все ж зверье неразумное!

– Христом Богом клянусь – от людей сведущих да не речистых слыхивал! – широко перекрестился Стеллер.

– Ну, раз так, тут должно, без колдовства ихнего языческого не обошлось. – Савва тоже перекрестился. – В здешних краях это сплошь и рядом. Шаманят, камлают то бишь и якуты, и ламуты. Иногда жуть берет – сколько раз слыхивал, что-де, шаманы-то и кровь младенческую пьют, и девиц умыкают…

– Здешние, ительменские, не таковы, – задумчиво сказал Стеллер. – Здесь, можно сказать, к шаманам мало почету. В Большерецке случалось пару раз шаманов видывать – они вместе с остальными и ясак[21] платили, и на охоту ходили. Разве что на охоту их стараются брать, – вроде как на удачу. Бабы здешние и вовсе камлают часто – много среди них лекарок да повитух.

– Эхма, темнота, – вздохнул Савва. – Там и гибнут в невежестве языческом…

– Шаманы их считаются токмо за посредника, – продолжал Стеллер. – Это все равно как вестового к ихнему идолу отправить.

– Главное – что в письме, а не кто его принес, что ли?

– Не так. Главное – это сколько людей за больного, скажем, помолиться пришло. Камчадалу далеко от селищ своих не ходят, слыхал?

– Слыхал! – кивнул Савва. – Все так говорят. Чудные люди.

– А вот потому и не ходят! – Стеллер назидательно поднял указательный палец. – Это чтоб далеко от становища не оказаться. Придет беда, случится что – сразу домой мчат. Там все вокруг больного или раненого в кружок соберутся и шаманку кликнут. Вот шаманка попрыгает кругом, идолам покричит: вот-де, сколько народу собралось, просим тебя покорно за такого-то и такого-то! Потому чем больше народу просит, тем колдовство считается вернее!

– Темнота! – махнул рукой Савва.

– А может, и есть в том зернь разумного, – задумчиво сказал Стеллер. – Взять, скажем, веру христианскую. Разве ж не тем монашество сильно, что за нас, грешных, Господа нашего о покаянии молит?!

– Типун тебе на язык, герр! – вскинулся Савва. – Это ж какое сравнение провел, нечестивец! Разве ж можно сравнить Господа нашего Иисуса Христа с поганым идолом камчадальским?

– А я и не их сравниваю, – рассеянно сказал Стеллер. – Сравниваю я то, что чужая мысль и молитва может человека в беде укрепить. Камчадальская вера, стало быть, сродственных уз требует, а христианскою молитвой можно и человека незнакомого, и далекого выручить.

– Истинно так, – важно кивнул Савва. – Камчадальское идолопоклонство суть сплошное заблуждение! Однакось церкву новую в Петропавловском остроге заложили уже, к Пасхе уж, я чаю, освятят. Покрестят скоро – и забудут свою дремучую ересь, как миленькие.

– Да я не о том, Савва, – раздраженно отмахнулся Стеллер. Он явно продолжал додумывать какую-то свою мысль, морщил лоб в мучительном усилии. – Я вот думаю, в чем же тут разность? Случается и камчадалам чудом Господним токмо людей лечить. Как-то стрелец наш в одного из них, не в меру любопытного, по осени пищаль разрядил. Осколком тому кровь отворило, фонтаном шла. Раны такие я в Данциге видывал, люди кровью истекают моментом. Так вот, сам я видел, как сели оне в круг вокруг своего истекающего кровью собрата. И, – Господом клянусь, – кровь у того течь перестала. Они, значит, рану мхом приложили, а наутро на месте том ни следа воспаления не осталось, сукровица одна. Через три дня камчадалы с места снялись, – пошли в свое становище, – и раненый тот ушел с ними на своих двоих!

– Колдовство! – присвистнул Савва.

– Может, и впрямь колдовство, – согласился Стеллер. – А, может, дело-то как раз в любви человеческой, коя нас, людей, от зверья и отличает. Может, это она-то столь угодна Господу, что, узрев ее в самых последних поганых язычниках, он и им свою милость являет?

Лицо его разрумянилось, глаза загорелись.

– Тебе, герр, с такими-то речами токмо на паперть проповеди читать, – хмыкнул Савва. – Ужо как складно выходит, а, Лорка!

Лорка только кивнул. Он с трудом поспевал за ходом мыслей Стеллера, да и все эти рассуждения, признаться, его не слишком волновали.

– Ты, Савва, не смейся, – сурово сказал Стиеллер. – Прав я или нет, а вот ты скажи: хотелось бы тебе в свой смертный час, чтобы за душу твою все, кто тебя знает и знал, разом помолились?

Савва посерьезнел, опустил голову:

– А как же… От того душа легка-легка становится, аки перышко, от грехов освобождается и прямо к Царице Небесной на колени летит…

– Вот то-то, – удовлетворенный ответом, кивнул Стеллер. – Значит это, что дело все же не токмо в вере твоей. Друг ли, мать ли, жена, – кто мы без наших близких, без уз любви нашей? И в узах тех, разумею я, есть сила магическая.

– Господь с тобою, – замахал руками Савва. – Эдак договоришься до козней диавольских! С чего взял?

– А с того взял, что и у камчадалов-язычников, и у нас, грешных, ближними заботами да молитвами чудеса нет-нет, да и происходят. Не все о том говорить любят, но ежели посмотреть, так и с каждым такое случалось. Вот скажи-ка мне, Лоренц Ваксель, – с тобой чудо через любовь да молитву ближнего случалось?