Читать книгу Вдребезги - Ольга Покровская - Страница 4

Мобильник верещал над ухом все громче, и Беркант в конце концов вынырнул из смутно-тягостного сна, с трудом оторвал от подушки гудевшую голову и дотянулся до трубки. Подробности сна он не запомнил, осталось только мерзкое ощущение засыпающего его песка – горячего, тяжелого, давящего на грудь, забивающего рот и ноздри. Он, кажется, пытался выбраться, отчаянно барахтался в засасывающем его все глубже обжигающем месиве, сбивал в кровь ладони. И краем меркнущего сознания слышал чей-то смех – неприятный, раскатистый, безумный смех.

Первые несколько секунд после пробуждения Беркант глупо моргал на льющийся в окно солнечный свет, потом заозирался по сторонам, с облегчением убедился, что лежит на широкой кровати в собственной просторной белой спальне, и прохладный ветер, пробирающийся в распахнутую балконную дверь, парусом надувает белую занавеску, и только потом, слегка успокоившись, ответил на звонок:

– Алло!

Получилось все равно как-то хрипло и сдавленно, будто бы он все еще не до конца выбрался из той, ночной, реальности. На дисплей телефона Беркант взглянуть не успел, и потому, подумав вдруг, что могут звонить с киностудии и что там его сип вряд ли будет воспринят «на ура», быстро решил, что в случае чего скажется простуженным. Однако из трубки раздался голос матери.

– Мне не привезли картину, – трагически заявила она, не утруждая себя приветствием.

– Что? – переспросил Беркант, попытавшись сесть в постели.

Попытка успехом не увенчалась, в висках тут же взорвалась боль, и он, едва успев подавить стон, снова рухнул на подушки.

Мать тяжко вздохнула, очевидно, крайне расстроенная его непонятливостью. И Беркант в который раз пожалел, что мамуле никогда не приходило в голову заняться актерской карьерой. Роли королевы в изгнании удавались бы ей бесподобно.

– Я купила картину, позавчера, на благотворительном аукционе, – наконец с достоинством пояснила мать.

– Боже, мамочка, ну куда тебе еще одна картина? – взвыл Беркант. – Тебе их уже и вешать некуда.

– Ты прав, дом у меня весьма скромный для матери такого успешного актера, – со значением заметила мать, а затем, выдержав драматическую паузу, добавила: – Картину должны были доставить вчера вечером. Но ее до сих пор нет.

– А ты не пробовала позвонить организаторам? Выяснить, кто за это отвечает? – осторожно поинтересовался Беркант, заранее зная ответ.

Мать поначалу окатила его таким ледяным молчанием, что, честное слово, у него мурашки по коже побежали. А затем отчеканила:

– Нет! – умудрившись вложить в одно короткое слово всю бездну негодования от предположения, что она, при живом-то сыне, должна заниматься решением таких проблем сама.

Беркант прямо-таки увидел, как сейчас взлетели ее филигранно подрисованные брови и скорбно поджались губы. Больше матери уже можно было ничего не говорить. Одного тягостного вздоха и снова повисшего вслед за ним молчания было довольно, чтобы он тут же привычно ощутил вгрызающееся куда-то в солнечное сплетение чувство вины. Расстроил мамочку, недостаточно оперативно пришел на помощь, дал ей на мгновение ощутить себя одинокой и никому не нужной. Черт возьми!

Сдавленно рыкнув, Беркант сдался:

– Хорошо, мама. Продиктуй мне название аукциона, я погуглю их контакты и все узнаю.

– Было бы прекрасно, если бы ты лично проконтролировал их и сам привез мне картину, – добавила мать, сообщив ему нужную информацию.

– Ладно, – безропотно согласился Беркант. – Я сделаю. Только не волнуйся, мам.

Затем он дал наконец отбой, отложил мобильник обратно на тумбочку и попытался снова заползти с головой в подушки.

Рядом под одеялом что-то заворочалось, и сонный женский голос произнес:

– Который час?

Беркант, уже начавший проваливаться обратно в блаженное забытье, вздрогнул, снова открыл глаза и ошалело уставился на обнаружившуюся у него в постели соседку. Та сидела в подушках, приглаживала встрепанные рыжеватые волосы и улыбалась, глядя на него выжидательно. Беркант прикинул про себя вероятные объяснения появления у него в постели утренней гостьи. По всему выходило, что вряд ли девушка могла пробраться к нему через балкон или выскочить прямиком из его недавнего кошмара. Вероятнее всего, он все же притащил ее сюда сам, ночью.

Беркант попробовал вспомнить, где был вчера вечером, надеясь, что это сможет как-нибудь объяснить, откуда взялась девица. Дать хотя бы наводку. Кажется, была какая-то вечеринка. Много вина, гашиша… Слишком громкая музыка… Потом кто-то заявил, что нужно срочно ехать в клуб «Slope», потому что там именно сегодня вечером… А что? Что там такое уникальное происходило? Выступал, что ли, кто-то?

Все эти разрозненные воспоминания нисколько не проливали света на ситуацию. Рыжая меж тем продолжала лыбиться и строить Берканту глазки. Снова нырнув в смутные яркие всполохи вчерашней ночи, он наконец вспомнил девичий голос, с придыханием восклицающий:

– Ты же Беркант Брегович? Я твоя огромная поклонница. Все фильмы с тобой видела. Скажи, пожалуйста, а как ты считаешь, Хазал и Вурал из «Черного алмаза» потом будут вместе?

Ага, вот оно что. Фанатка. Так понятнее. Ситуация немного прояснилась, и Беркант почувствовал, как на него накатило облегчение. С фанаткой можно было не церемониться. Хуже было бы, если б незнакомка оказалась какой-нибудь актрисой, певичкой или сотрудницей кинокомпании. С этими потом еще, не дай бог, пересечешься на съемочной площадке, начнутся влажные взгляды, томные вздохи… На черта ему такое счастье!

– Так сколько времени? – переспросила рыжая и игриво склонила голову к плечу, видимо, считая, что выглядит совершенно очаровательно.

– Самое время отправляться домой, – отрезал Беркант и принялся выбираться из кровати.

Сколько раз он давал зарок выставлять этих дур сразу после секса, не позволять оставаться до утра. И опять та же история. Нужно уже, в конце концов, татуировку себе на руке сделать – с напоминанием.

– Домой? – ахнула девушка. – А… А завтрак? А…

– За углом продают буреки, – неопределенно махнул рукой в сторону балконной двери Беркант.

– Но как же… Ты… Ты вчера такое мне говорил, я думала…

– Подумай еще раз, – отрезал он и, обернув вокруг бедер простыню, направился в сторону ванной.

Мельком увидел в отражении висевшего на стене зеркала, что рыжая заморгала и, кажется, собралась заплакать. Да чтоб тебя!

Женских слез и причитаний Беркант не любил. Главным образом потому, что они действовали на нервы – пробуждали в душе какое-то неприятное скребущее сочувствие. А то и раскаяние. В общем, значительно все усложняли. Ему же просто нужно было избавиться от вчерашней случайной подруги. Желательно побыстрее и без лишних драм.

– Могу вызвать тебе такси, – добавил он, не оборачиваясь, но надеясь, что, получив такой бонус, девица раздумает плакать и соберется быстрее.

Та плакать действительно раздумала, но вместо этого внезапно разъярилась.

– В задницу себе засунь свое такси! – выкрикнула она, выскочила из постели и принялась поспешно собирать с пола и натягивать на себя разбросанные вчера, вероятно, в припадке страсти вещи.

Беркант задержался в дверях ванной комнаты и, привалившись плечом к дверному косяку, наблюдал, как рыжая, облачившись наконец в свои разноцветные тряпки, подхватила с тумбочки сумку и прошагала к выходу. Уже у двери она обернулась и ледяным тоном отчеканила:

– Правильно все про тебя пишут. Ты подонок!

– К сожалению, фанаток такие статьи почему-то не расхолаживают, – хохотнул в ответ Беркант.

Настроение у него заметно улучшилось. Рыжая перестала хлюпать носом и давить на жалость, то есть делать то, чего он не переносил, а стала злиться и поносить его – это был уже куда более приятный и даже развлекающий сценарий. А когда за ней захлопнулась дверь, день и вовсе показался не таким уж отвратительным.

Беркант принял душ, выпил кофе, проглотил обезболивающее – все это позволило привести в относительный порядок еще недавно нещадно гудевшую голову. Беркант, запахнувшись в халат, постоял несколько минут под висевшим на стене огромным фотографическим портретом, изображавшим его самого в лучшие годы. Сколько ему там было? Двадцать четыре? Двадцать пять? Точно он уже не помнил, но увеличенный до размеров картины черно-белый снимок точно отображал его совершенное в то время, исполненное редкой природной красоты лицо. Резкие скулы, четко очерченные, взлетающие к вискам брови, тронутые неведомой печалью прозрачные глаза, нервно стиснутые под острым подбородком руки… Теперь он не любил эту фотографию – слишком силен был контраст между тем нездешним созданием, что смотрело с нее, и этим вполне земным тридцатипятилетним не чуждым жизненных излишеств мужиком, которого каждое утро видел в зеркале. Давно нужно было ее снять, но все руки не доходили.

В мыслях относительно прояснилось, всплыло даже смутное воспоминание о том, что сегодня в полдень у него было какое-то дело. Поразмыслив немного, почесав в затылке и, наконец, перелистав ежедневник, Беркант выяснил, что у него была назначена встреча в офисе кинокомпании «Синс продакшн».

В этом месяце он должен был начать сниматься в историческом проекте, но в последний момент все развалилось. Продюсеры, отсмотрев пробы, в конце концов пришли к выводу, что на двадцатипятилетнего сына султанши он, Беркант, не тянет. Якобы, несмотря на тонкие черты лица и природную красоту, его возраст уже слишком заметен, не маскируется гримом. Беркант про себя решил, что бездарные члены киногруппы просто не смогли на пробах правильно выставить свет и снять его с нужного ракурса, и зол был как черт. И тут ему вдруг позвонили с приглашением сыграть в очередном сериале про семейные разборки, где для него заготовлена была привычная роль отщепенца, изгоя семьи, обаятельного, ранимого, но дерзкого и неуступчивого неврастеника. Тупое, навязшее в зубах «мыло»… Фильм этот еще на стадии подготовки обрел в киношных кругах славу «несчастливой картины». Продюсер сериала – Озервли Хусейн – уже как-то работал с Беркантом, там у них вышло недопонимание, и Бреговича он откровенно невзлюбил. Потому и не позвал изначально в очередной свой шедевр, взял на роль обаятельного невротика молодого актера, смазливого, как картинка, и по юности еще очень покладистого. Да вот поди ж ты, какая незадача вышла – с горем пополам отсняли пять съемочных дней, и тут выяснилось, что мальчишка не справляется. Ну недостаточно, оказывается, для съемок, пусть даже в «мыле», всего лишь хорошенькой физиономии. Тут, конечно, продюсер переступил через себя и бросился в ножки Берканту – спаси, помоги, никто, кроме тебя, не вытянет эту роль. Понял, значит, что Брегович – пускай и славящийся вздорным характером, и порядком растерявший былую красоту, все же лучше на все согласной очаровательной пустышки. Спохватился, ага.

Пять лет назад Беркант, конечно, отказался бы. Еще и помучил бы продюсера, помурыжил, заставляя обивать пороги, а потом жестко послал. Но теперь… Долги по кредитам росли как на дрожжах, работы не было… А эта семейная тягомотина – все же дело, деньги, в конце концов, обожание таких вот восторженных идиоток вроде его ночной гостьи. В общем, съездить на встречу стоило. А вот торопиться и являться на киностудию ровно к назначенному времени не было никакой необходимости. Пускай понервничают, подергаются. Тем больше будут ценить его согласие. Им и без того сильно повезет, если актер такого масштаба, как он, согласится сняться в их банальной семейной саге. Так что пусть не расслабляются. Заодно, не выказав лишней заинтересованности, можно будет выторговать себе особо выгодные условия.

* * *

Собираясь на встречу с представителями «Синc продакшн», Беркант оделся с этакой стильной небрежностью и взбил перед зеркалом волосы, стараясь уложить их в подобие творческого беспорядка. Глупо, конечно. Стараться ради какой-то второсортной мыльной оперы. Да они по гроб жизни должны быть благодарны за то, что он в принципе согласился с ними разговаривать. И все же, все же…

Глядя в окно проползавшего по запруженным стамбульским улицам такси, Беркант все больше мрачнел. Не так, не так представлял он в юности себя в тридцать пять. Не таким грезилось ему будущее. Свою первую роль он сыграл в четырнадцать – мамочка узнала где-то о проходящих кинопробах и едва не за шкирку притащила его на съемочную площадку. Сам он ни о какой киношной карьере не мечтал, но перечить мамуле, вбившей себе что-то в голову, было чревато. Впрочем, пробоваться на роль младшего брата главного героя, мальчика, страдающего расстройством аутичного спектра, оказалось на удивление забавно. Беркант вспомнил соседского мальчишку – тоже какого-то странного, не от мира сего, вечно подвергавшегося насмешкам других детей – и попросту скопировал его повадки перед камерой. И внезапно выстрелило! Он сам не понял, как это сделал, но на глазах смотревших на него людей были слезы, настоящие слезы! В итоге Беркант получил роль, а мамочка – возможность мелькать на обложках журналов в обнимку с гениальным сыночком и давать интервью о том, как ей удалось вырастить талантливейшего ребенка турецкого кинематографа.

Сниматься Берканту понравилось. Первое время, правда, он совершенно не умел управлять открывшимся у него даром, действовал чисто интуитивно, много еще не понимал. Но продюсеры, завороженные данной ему природой поразительной внешней красотой и талантом, все равно приглашали его. Позже он, конечно, пошел учиться, окончил «Мармара Синан Юниверсити», разобрался… Педагоги, рвавшиеся с ним работать, ставить отрывки, молодые режиссеры, бившиеся за право заполучить его в свой артхаусный шедевр, прочили ему великое будущее, называли новым Малькольмом Макдауэллом… В какой момент все пошло не так? Когда в его жизни расцвел буйным цветом турецкий сериальный ситком-кинематгораф? И кто в этом виноват? Саадет, вечно промывавшая ему мозги на тему творческой свободы и того, как это недостойно для гения – прогибаться под требования ремесленников от искусства? Или мамочка, жаждавшая все больше и больше ярких афиш, шумихи в прессе и тратившая деньги с размахом, требовавшим самых крупных гонораров? Или озверевшие поклонницы, бившиеся в экстазе от вида его идеально красивой рожи? Или проклятые киношные бонзы, которым он чем-то там не угодил? Почему он, находящийся в самом расцвете лет, на пике творческой активности, не катит сейчас по Стамбулу в собственном «Порше Кайен»? А задыхается в пробке в этом проклятом желтом такси с неработающим кондиционером по пути на встречу с бездарными сериальными поденщиками?

Потому что деньги нужны, угрюмо ответил самому себе Беркант. Потому что долги по кредитам сами себя не выплатят. Потому что мамочка купила очередной шедевр очередного гениального начинающего художника. Потому что дилеру, поставляющему ему гашиш, уже два месяца не плачено, и он начал как-то нервничать по этому поводу. Потому что нельзя, чтобы имя его мелькало в прессе только в связи с новым загулом или очередными нелепыми судебными разборками со сто восемнадцатой любовницей. Этак он скоро перестанет быть интересен, его забудут, а напомнить о себе, за волосы вытащить из пропасти безвестности будет очень сложно. Проще не давать себе в нее упасть – притом любой ценой.

Такси наконец добралось до центра города, въехало в район Левент и подкатило к белому зданию постройки XIX века, где располагался офис «Синс продакшн». Беркант вышел из машины, поправил ремень на брюках и уверенной походкой, стараясь ничем не выдать, что голова все еще похмельно кружится и гудит, направился к дверям, у которых дежурил охранник в форме.

* * *

Проблем с контрактом не возникло. Ну, почти. Пришлось немного поторговаться, выбивая себе персональный трейлер и гримера. «Синс продакшн» не хотел брать на себя дополнительные расходы, но Беркант отчетливо дал им понять, что, если они желают, чтобы профессионал его уровня пришел к ним в проект и спас его от полного провала, придется раскошелиться.

– Мне нужно настраиваться на роль, – твердил он, свысока поглядывая на представителей кинокомпании. – Нужно место, чтобы я мог сосредоточиться, посидеть в тишине. Я не могу работать в сутолоке, когда все кругом постоянно говорят, дергают и отвлекают.

– Хорошо, мы выделим вам персональный трейлер, – наконец согласился продюсер.

– Отлично! – кивнул Беркант. – И я очень прошу, чтобы без стука ко мне не входили.

Не хватало еще, чтобы кто-нибудь из руководителей проекта застал его с косяком между дублями. Нет уж, он хочет иметь возможность спокойно пропустить стакан вискаря или сделать пару тяг гашиша, не прячась, как школьник. И имеет на это полное право.

– И еще, – добавил Беркант, подумав. – Вы видели в моем контракте особый пункт? Мои партнеры должны приходить на площадку с выученным текстом. Иначе я работать не могу, они будут меня сбивать.

Беркант отлично представлял себе, кого понабрали в группу эти сериальщики. Наверняка там в полном объеме представлены инстаграмные дивы, медийные рожи и прочие не имеющие никакого отношения к важнейшему из искусств личности, задача которых привлечь к проекту внимание своих поклонников. Ну так и пусть скажут спасибо, что их вообще допустили до съемок, и постараются не мешать работать настоящим актерам.

В конце концов представители «Синc продакшн» согласились на его условия, и бумаги он все-таки подписал. Деньги действительно были нужны очень и очень. А роль виделась Берканту довольно интересной. И несложной – неврастеников и психопатов он за свою творческую жизнь переиграл сотни. Съемки должны были стартовать через несколько дней, и Беркант, обязавшись быть на студии в нужное время, отбыл из «Синс продакшн» решать проблемы с материнской картиной.

Вот здесь все оказалось не так просто. Выяснилось, что мать, во-первых, не оплатила покупку сразу, во-вторых, как-то неточно назвала адрес. Беркант, медленно зверея, обзванивал устроителей аукциона, контрагентов, отвечающих за доставку, галерею, где картина выставлялась до начала торгов… В итоге все-таки съездил сам, проследил, чтобы уникальный арт-объект был доставлен мамочке лично в руки. Та, впрочем, никакого восторга по поводу его рвения не выказала. Когда Беркант вошел в дом, неся на вытянутых руках упакованную картину, маман, сидевшая на диване с книгой, едва обернулась в его сторону.

– Куда нести? – вопросил он.

И матушка раздраженно отмахнулась:

– Ах, ну поставь там где-нибудь…

Похоже за несколько часов, прошедших с утреннего разговора, она уже совершенно утратила к картине интерес.

Беркант попытался было поиронизировать на тему того, что даже спасибо за свои труды не получил. И тут же нарвался на очередную драматическую сцену от несостоявшейся актрисы больших и малых театров. Маман, трагически вздыхая, холодно заявила, что у нее расшалились нервы, что доктор прописал ей полный покой, и Беркант, будь он внимательным сыном, а не невоспитанным эгоистичным выскочкой, сам бы взял на себя все ее бытовые проблемы и решал бы их тихо и деликатно. Ей же приходится сначала молить его о помощи, а затем выслушивать недовольство…

Беркант с детства привык, что во всех материнских неурядицах оказывался виноват именно он. А потому, мысленно выматерив себя за то, что не промолчал, а для чего-то полез со своим сарказмом, стоически выслушал все упреки матери, а потом еще несколько часов утешал, увещевал и успокаивал расстроенную диву.

Когда он наконец уехал от нее, над городом уже раскинула крылья ночь. Темная, по-весеннему прохладная, пахнущая пряностями и морем. Выпить после утомительного дня хотелось нещадно. А еще лучше – уединиться где-нибудь с самокруткой, набитой хорошей порцией крепкого гашиша. Уходить в отрыв перед стартом съемок, конечно, не стоило… С другой стороны, впереди было еще пять дней…

В конце концов, рассудив, что немного расслабиться ему не помешает, Беркант поймал такси и продиктовал водителю адрес любимого бара «Corridor», этакого небольшого, не особенно шумного заведения, куда обычно не добирались громкоголосые туристы.

Свет в баре был красноватый, теплыми бликами ложился на декоративно-грубые бурые кирпичные стены. На развешанных тут и там плоских экранах беззвучно крутились новейшие музыкальные клипы. Из колонок же лилась тихая ненавязчивая музыка. Деревянные столики, расположенные в уютных нишах, так и манили угнездиться за ними в теплой компании. Но к ним Беркант не пошел, обосновался у стойки.

Он как раз цедил из бокала вино, смакуя глубокий терпкий вкус на кончике языка, когда дверь за спиной хлопнула и у входа послышались звонкие голоса. Беркант поморщился. День и так выдался раздражающе людным, и соседства веселых компаний сегодня вечером ему не хотелось совершенно. К счастью, новые посетители к стойке не пошли, оккупировали один из дальних столиков. Скосив глаза, Беркант разглядел троих парней в черной коже. На локте одного из них болтался мотоциклетный шлем. Четвертой в компании была женщина. Эта показалась Берканту самой тихой. Но вела она себя так не оттого, что робела в мужской компании. Нет, сразу было видно, что если перед кем в этой группе терялись и, возможно, заискивали, так это как раз перед ней. Просто, видимо, у этой бабы не было необходимости повышать голос, чтобы быть услышанной, каждому ее слову внимали и так.

Беркант продолжал все так же исподтишка смотреть на рассаживающуюся у столика компанию. Видел, как один из парней отпустил какую-то шутку, два других загоготали было, но тут же взглянули на женщину, видимо, ожидая ее реакции и одобрения. Женщина же дернула уголком рта и сказала что-то короткое и хлесткое, после чего шутник тут же стушевался и уставился в винную карту. А его спутница подняла голову и, не утруждая себя лишними движениями, окриками, умудрилась как-то одним ясным пристальным взглядом подозвать официанта.

У Берканта что-то дернулось и предвкушающее заныло в груди. Еще не осознавая собственных намерений, он весь подтянулся, расправил плечи и словно бы мгновенно переключился в боевой режим. Черт его знает почему, но такие сильные, властные, уверенные в себе женщины всегда притягивали его словно магнитом. Ужасно хотелось подобраться поближе, рассмотреть такую, как сложную головоломку, определить, в чем же ее секрет, как работает этот хитрый механизм, что прячет внутри. Если же удавалось заставить подобную женщину сбросить маску, стать в его руках нежной, послушной и уязвимой, это можно было считать полной победой. Изысканным, ни с чем более не сравнимым удовольствием.

Его психоаналитик… Беркант, как любая модная знаменитость, разумеется, посещал какое-то время психоаналитика и любил в интервью козырнуть жалобами на расшатанные нервы и так и не побежденную депрессию. Правда, через пару месяцев сеансов таскаться в уютный кабинет и беседовать с унылой очкастой дылдой о своем детстве ему надоело. Так вот, его психоаналитика эта тема почему-то сильно интересовала. Она что-то такое твердила про властную мать, внимание которой в детстве ему еще нужно было заслужить, про первый любовный опыт, про незакрытый гештальт, заставляющий Берканта снова и снова возвращаться к одному сценарию в отношениях… Он, если честно, не особенно вслушивался в ее слова, втайне полагая, что все с ним, конечно же, в порядке. А то, что его тянет к стервозным сукам, – ну так что же, у каждого свой вкус. Жизнь ему это маленькое пристрастие, в общем, не осложняет.

Беркант понаблюдал еще немного за женщиной, затем обернулся к бармену, деловито протиравшему полотенцем пивные кружки.

– Знаешь ее?

– Кого? – уточнил тот. Проследил за его взглядом и усмехнулся в этакой свойственной всем ушлым барменам всезнающей манере. – А, это София…

– Часто тут бывает? – продолжил выяснять информацию Беркант.

– Не то чтобы. Но так, заходит иногда с друзьями. Они вроде экстремальщики… Уличные гонки или что-то в этом роде.

– Экстремальщики… – присвистнул Беркант.

Что ж, это вполне вписывалось в сложившийся у него в голове образ. Дерзкая отвязная пацанка верхом на мотоцикле или за рулем ревущего болида. Мм-м… Интересно!

– Она ведь не местная? – на всякий случай уточнил он.

– Не турчанка точно, – подтвердил бармен. – Может, американка или немка… Точно не знаю, она не особенно общительная. А что, – он подмигнул Берканту, – ты уже, я вижу, нацелился?

– Занимайся своим делом! – отбрил Беркант и соскочил с барного стула.

Всю необходимую информацию он уже получил, а откровенничать с барменом не собирался. Не того полета птица.

Беркант несколько раз прошелся мимо стола, за которым обосновалась компания. Один раз даже невзначай задел сидевшего напротив женщины парня локтем и извинился. Обычно такая политика срабатывала безотказно. На него обращали внимание, узнавали, начинали зазывать за стол, просить автограф, ну или, по крайней мере, за дальнейшими его действиями наблюдали уже с интересом. Сейчас же привлекшая его внимание экстремалка даже не повернула головы в его сторону, занятая разговором.

Нужно было переходить к более решительным действиям. Однако обращаться к женщине при ее спутниках Берканту не хотелось. Он еще некоторое время послонялся по бару, выждал момент, когда незнакомка поднялась из-за стола и выскользнула в коридорчик, где находилась уборная, метнулся вслед за ней и занял выгодную позицию у арки, ведущей из коридорчика обратно в зал. Через несколько минут дверь уборной хлопнула, Беркант услышал за своей спиной уверенные шаги и, дождавшись, пока женщина поравняется с ним, негромко окликнул:

– София!

Он ждал, что она удивится, начнет выспрашивать, откуда он знает ее имя. Может быть, возмутится или рассмеется. Но вышло не так. Женщина обернулась на голос, встретилась с ним глазами и вдруг, он готов был поклясться в этом, резко переменилась в лице и побледнела. Это вовсе не было похоже на изумление: «О боже, передо мной известный актер!», или на озадаченность: «Где-то я видела это лицо, но не могу вспомнить где», или на растерянность: «Кто этот мужчина и откуда он знает мое имя?». Женщина смотрела на него так, словно знала его, знала давно, но много лет не видела и уже отчаялась когда-нибудь повстречаться вновь. Между бровями ее пролегла тонкая морщинка, губы чуть приоткрылись, остановившийся взгляд, казалось, прожигал Берканта насквозь.

От всего этого его как-то… пробрало. Что-то больно заныло в груди, захлестнула мутная тоска – по чему-то несбывшемуся, упущенному, по жизни, что так много обещала и не сбылась. И Беркант поразился охватившим его чувствам. Ничего подобного, подкатывая к незнакомой женщине в баре, он никогда не испытывал. Ему стало неуютно и как-то… страшно, что ли. Нужно было по-быстрому разобраться с этим, непонятным, вывести ситуацию на привычные рельсы.

Английский у него был достаточно неплохой – беглый, разговорный. Матушка в свое время не поскупилась на образование – по большей части ради того, чтобы потом кичиться своим приобретшим европейский лоск сыном. Правда, избавиться от певучего турецкого акцента так и не удалось, но в жизни ему это особо не мешало. Теперь же, вспомнив слова бармена о том, что экстремалка точно не местная, он обратился к ней по-английски:

– Я весь вечер смотрю на вас… и думаю…

Но женщина, не дослушав, перебила его, шагнула ближе и требовательно, почти грубо спросила:

– Как вас зовут?

Ясно. Он и не предполагал, что подобную оторопь могла вызвать случайная встреча со знакомым актером, и, конечно, оказался прав. Эта самая София его не узнала. А может, вообще не знала. Судя по ее волевому, сильному, жесткому лицу, она не была из тех женщин, что увлекаются сериалами. Но ведь оставались еще те прогремевшие фильмы, в которых он снимался в юности… В тех она могла бы его видеть – глаза у экстремалки были умные, цепкие, можно было предположить, что подкована она неплохо и в современном искусстве должна разбираться. Если, конечно, оно в принципе интересует ее – современное искусство. Может, она вообще со своего мотоцикла никогда не слезает.

– Беркант, – представился он и, торопясь взять ситуацию под контроль, быстро добавил: – Вижу, у вас тоже появилось это ощущение, правда? Такое чувство, будто мы когда-то встречались…

Женщина не ответила, все продолжала смотреть на него пристально и неотрывно. Только в лице ее что-то дрогнуло и захлопнулось. Будто бы она, на секунду выбитая из колеи, уже взяла себя в руки, усилием воли заставила успокоиться. Берканта, однако, это мгновенно мелькнувшее в ее глазах выражение некой затаенной боли, смятения раздразнило не на шутку. Он уже чувствовал, что пойдет на что угодно, лишь бы увидеть его снова.

– Не хочу показаться бестактным, – снова заговорил он, – но здесь, по-моему, не лучшее место для продолжения знакомства. Если вы в этом продолжении заинтересованы, как и я, я предложил бы вам переместиться куда-нибудь. Вы ведь откуда-то приехали, верно? Из Соединенных Штатов?

– Нет, – коротко ответила София.

Но Берканта это не остановило:

– Я неплохо знаю ночную жизнь Стамбула и мог бы…

– Хорошо, я поеду с вами, – снова перебила София.

Беркант, не рассчитывавший на такую легкую победу, поначалу опешил, заморгал, но быстро нашелся.

– Вот так вот просто? – тонко улыбнулся он и поиграл бровями. – Даже не спросите, куда я вас приглашаю?

– Все равно, – повела плечом София.

Окинула его цепким взглядом, и Беркант невольно поежился под ним. Создавалось стойкое ощущение, что она видит его насквозь, каким-то адским чутьем считывает все его мысли. И словно для того, чтобы усилить его оторопь, женщина мягко улыбнулась и произнесла вкрадчиво:

– Не нужно так нервничать. Я поеду с вами. Куда угодно.