Читать книгу Русь сидящая - Ольга Романова - Страница 4

Вовка парень серьезный и самостоятельный. Таких пацанов в кино про войну режиссеры всех времен и народов снимают: подбирает его партизанский отряд на родном пепелище, а в следующем кадре он сидит чумазый, во взрослой спадающей телогрейке, подпоясанной чужим ремнем, и дует на свежеиспеченную картоху, а командир отряда в трехдневной щетине смотрит на него, прислонившись к березке, глаза его затуманиваются, и вспоминает он о далекой семье и таком же вот пацанчике, и скупая мужская слеза предательски блестит в его суровом глазу, а в слезе тускло отражается орден боевого Красного знамени, потому что оператор молодец.

Не слишком много было в Вовкиной жизни отцов-командиров. Был в деревне участковый, был потом другой, потом еще один, заходили они в дом, где Вовка рос все восемь лет у бабули. Заходили с целью профилактических бесед, когда соседи жаловались. Да это только говорится так – “соседи жаловались”, а на деле звонили на мобильник участковому: мол, к Зойке Танька приехала, посуду бьют, как бы они там друг друга не прирезали. Потом следователи были, даже прокурор один раз, но они все почему-то оказались тетками. Ну и в опеке, понятное дело, сплошь тетки, и в детском доме тоже.

В детском доме, конечно, хорошо. Зимой тепло, летом не жарко, детей не так, чтоб очень много, 26 душ всего. Вовка в средней группе: не так, чтоб очень маленький, но и гормон пока не играет и усы не пробиваются. Кормят на убой, подарков от спонсоров девать некуда, каждый месяц к ним во Владимирскую глубинку приезжает кто-нибудь с шефской помощью, чаще ветераны боевых действий с рассказами про любовь к Родине, реже актеры с певцами, с ними веселее, их по телевизору показывают. Все с ними фотографируются, а кому потом фотки послать, кому показать, Вовка еще не придумал. Ребята, что помельче, верят, что артисты приедут еще раз, а то и два, и будут дружить с нашим детским домом, а у кого уже усы пробиваются, те потом актеров матерят, а про актрис совсем плохое говорят, но Вовка им тоже не верит. Хотя, конечно, интересно, кто там как на самом деле. А самое скучное – депутаты, те приезжают, под камеру по голове гладят лягушкиной рукой, а ты, значит, стой смирно и улыбайся, как дурак. Но если честно, то Вовке даже с депутатами пока интересно, он в детдоме недавно, всего-то год, а в родную Вовкину деревню ни депутаты, ни актеры, ни боевые ветераны не приезжали. Да и фотографировали его не так чтоб слишком часто. Вовка как-то задумался, что фоточек его совсем детских, младенческих не было у него никогда вроде, и когда в первый раз в первый класс пошел – вроде бы бабуля фоткала, да где ж теперь тот мобильник. Жалко, конечно, но тут у всех так.

Зато у Вовки есть мамина фоточка, старая, это когда еще и его на свете не было. Она у них с бабулей в секретере за стеклом стояла, там мама с подругой на выпускном, это в школе еще. Подруга толстая и некрасивая, и платье дурацкое, считай, что и нет ее на фоточке, там и не видно ее за красивой мамой совсем. Мама мало изменилась, да и чего ей меняться? Вот сколько ей на фотке? Ну, пусть 17, а сейчас, наверное, 26. Да, 17 плюс восемь это 25, и еще женщины какое-то время беременными ходят. Нет, это ему восемь было, когда маму посадили, а он уже здесь год, значит, 27 ей сейчас. А когда выйдет, будет 40. Надежда Васильевна, директор детдома, говорит, что 40 – это молодая. Ей, Надежде Васильевне, больше. Это мало утешает, потому что Надежда Васильевна старая. Может быть, ей уже 50.

Бабуля же у Вовы старая была? Ну вот, а ей как раз 50 было, когда ее убили. Так-то Вовке сроду бы в голову не пришло считать, кому сколько лет, разницы-то никакой, когда ты уже старый. Просто запомнил, когда следовательница в протокол писала с бабулиного паспорта: “Зоя Николаевна, полных лет – 50”.

Вовка не любит, когда его про это спрашивают. Но здесь в детдоме и не спрашивают, здесь у всех истории – как начнут рассказывать, сначала ж веришь, а потом кто-то обязательно скажет: “Да врет все Васька про папашу своего, никакой он у него не авторитетный вор, обычный петух на зоне”. Да и замучили его тетки год назад, когда все выспрашивали с опекой и без опеки, что там было, когда мама пришла поздно, когда бабуля ругалась и кричать стала, голоса еще были мужские, вот кто-то из них бабулю и зарезал. А почему мама сказала, что это он, Вовка, бабулю ножиком пихнул, это ей виднее. Правильно сказала. Если б ей поверили, Вовку бы все равно не посадили, он маленький еще. Оставили бы с мамой жить. Вовка с мамой и не жил никогда, бабуля ее не пускала, все ругалась на нее шалавой и еще хуже, а мама Вовку любила, как-то он в этом был уверен, она теплая и красивая.

Жалко, конечно, и бабулю. Но не может быть, чтоб ее мама убила, она же дочка ей родная и единственная. Слышал же он, сидя в своей комнате, там еще мужик какой-то был, он потом видел одного страшного, это у следователей уже. Почему его отпустили, почему маму сделали виноватой? Он вырастет и что-нибудь сделает, придумает, когда большой будет, оно само придумается. Наверное, это мужик тот заставил маму сказать, будто это не он, а Вовка бабулю ножиком пихнул. А потом маму сделали виноватой.

Главное, маму про это спрашивать не надо. Вообще не надо ее ни про что спрашивать, а просто прижаться. Ну и посмотреть, какие еще на зоне тетки бывают, ребята разное рассказывали. Сейчас какие-то придурошные волонтеры везут Вовку с Надеждой Васильевной к маме на длительное свидание в зону, разрешили на три дня. Надежда Васильевна – это, конечно, лишнее между мамой и Вовкой, но Вовку одного в тюрьму без педагога не запустят.

…Пока ехали, Надежда Васильевна все рассказывала волонтерам, какой Вовка хороший мальчик. И рассказала еще, что у Вовки есть маленький братик. Ах да, Вовка и забыл совсем, Надежда Васильевна ему говорила с полгода назад, что у него братик родился. Какой братик, откуда братик? У мамы родился еще один мальчик, в тюрьме. Никогда его Вовка не видел, да и видеть не особо ему надо. Он в доме малютки сейчас, там до трех лет, а у них в детдоме – там наоборот, с трех. Может, к ним потом переведут, может, и нет. “Как братика зовут, Вова?” – спрашивает глупая волонтериха. Не знает Вова, как его зовут. И Надежда Васильевна что-то покраснела и засуетилась. “Может, Миша?” Вот с чего вдруг – Миша? А может, и Миша. Может, мама от него откажется, кто знает, откуда этот Миша взялся, пусть этого Мишу усыновят, да пусть хоть в Америку, а маму выпустят из тюрьмы и заживут они с Вовкой вдвоем, хорошо заживут, как и не жили никогда.