Читать книгу Подвиг санинструктора - Ольга Романовская - Страница 3

В Астрахани было много рыбы. Так много, что запах ее разносился по всем окрестностям и почти никогда не выветривался, разве что зимой в сильный мороз, но такое тут случалось редко. На пристанях, тянувшихся на многие километры вдоль левого, городского берега Волги, круглый год толпились люди. Сюда привозили рыбу, здесь ее сортировали, а чуть поодаль разделывали, сушили, солили, коптили, закатывали в огромные бочки, укладывали в короба и мешки.

Степан устроился плотником в артель – собирали они бочки для засола каспийской сельди. Называли ее тут чудным словом – залом. Потому что рыбины целиком не помещались в бочку, их приходилось заламывать. Алексей, которому в то время было почти 27 лет, сразу пошел помогать отцу. Но постепенно заманила его другая профессия – решил он делать обувь.

Намучился в детстве босиком по горячей степи гонять с мальчишками. То на колючку налетит, то на острый камень. Потому, когда стукнуло ему 16 годов, стал Алексей у одного мастера, что жил в их селе, на обувщика учиться. Профессию освоил хорошо, да потом силы приложить было некуда. Обнищал народ после войны да в Гражданскую. Вот и пришлось сначала хлеб сеять, а потом с рыбой возиться.

Лишь к 27 годам, вспомнив о любимой профессии, Алексей устроился работать на обувную фабрику, а после встретил свою Маню, как ласково он ее называл. Поженились они и первое время ютились в комнате при общежитии, которое выделили Алексею на производстве.

Когда же отец Степан умер (не выдержало сердце, на долю которого выпало столько испытаний), они перебрались в маленький частный деревянный дом на окраине города, где осталась жить мать Алексея – Дарья. Ненадолго она пережила своего мужа – ушла вслед за ним через пару лет.

К тому времени три сестры Алексея вышли замуж и разъехались кто куда. Так они с Марией остались вдвоем. Но недолго. Спустя полгода родилась Валентина, а через три года Ольга. Или, как с первых месяцев ее стали все ласково называть – Лёля. И вот теперь эта Лёля сидела и взирала на молчащее радио с лихорадочно и зло сверкавшими глазами. Так, словно там, за гранью этой черной «тарелки», сидел супостат, напавший на ее Родину.