Читать книгу Поэтический батл «В Переплет!» - Ольга Семеновна Полещук - Страница 7

Автор книг стихов «Книга жалоб и предложений», «Линзы Шостаковича», а также в качестве поэта и прозаика не раз печатался в толстых журналах. Миссия его творчества – удивлять!

-«Мероприятие необычное. Опыт интересный. Спасибо организаторам за интерес к современной поэзии. Единственно, я уже об этом сказал, я бы не стал сравнивать профессиональных поэтов и актеров, читающих свои стихи» (Сергей Золотарев).

* * *

Наш дом находился вдали от главных

дорог и вблизи одной,

где ход совершался посредством плавных

движений коры земной.

А море лежало в пяти минутах,

и к дому вели следы

путем наложения новых гнутых

подков приливной воды.

Дождь мог показаться москитной сеткой,

зной крышею был и с тем

Анютины книги, мои ракетки

служили основой стен.

Я в кресле-качалке в ветвях ротанга

сидел на веранде, стол

усыпавшей сливой, зашедшей с фланга

и взявшей июль в котел.

Земля под ногами была ничейной,

недвижимость обросла

полезными связями – с назначеньем

подвоя на роль посла.

И после обеда, читая каждый

свое, выпивая тень

цветочных горшков корневою жаждой,

мы долго листали день.

За эти часы проведя бок о бок

друг с другом немало лет,

мы поняли только, насколько робок

в постели шотландский плед.

Прошедший всю школу от садовода

любителя до спеца,

я мог размотать дождевую воду

в начало ее – с конца.

И что заставляло так прыгать капли

лягушками на капот,

поздней открывалось нам в клюве цапли,

«Массандры» набравшей в рот.

Но сколько бы ни хлебнули горя,

никто его не отер.

Она приносила мне рыбу с моря,

а я разводил костер.

Ловил ее руку и, сжав запястье,

в ладонь насыпал ручей

подсолнуха, чтобы жила во власти

деталей и мелочей.

И знаешь, когда б она ни прижалась

ко мне без меня при всех,

надеюсь, что это не будет жалость —

единственный смертный грех.

ЗЕМЛЯ САННИКОВА

Выпустили нас из «обезьянника»

среди ночи. И куда теперь идти?

Тут запел один про землю Санникова,

что пылает у него в груди.

Говорит, что птицы крови устремляются

прямо в Ледовитый океан

жажды, и ничем иным являются,

как опорным пунктом первых христиан.

Говорит, тот остров как Цветаева,

что завесилась в елабужской дали

облаком сиротства, – широта его

под собой не чувствует земли.

Будь мне Далем, говорит товарищ, будь мне

Вициным,

только – кровь из носу – раздобудь

карту удивительной провинции,

где провидцы прозревают путь.

Ладно, говорю, не бзди, отчаянный,

чай, не колумнисты у руля —

остров твой как гриб качает чайный,

но и он по урождению – земля.

Остров твой имеет ту особенность,

что уж никакой Собянин не снесет

собственность, записанную в совестных

книгах – словно киноэпизод.

Образ твой – как гроб стоит хрустальный

в сказочной палатке. В гробе том

на цепях зависимости Даля

спит Олег с полузакрытым ртом.

Вечно спит в холодном изоляторе

содержанья временного – в нем,

словно кислотой в аккумуляторе,

жизни заряжается объем.

Хочешь, повиси пока над бездною.

Я схожу за водкой и вернусь.

Только придержи мне дверь подъездную,

ибо я – на тросике спускающийся груз.

Или вот тебе билеты казначейские.

Выпей. Кстати, помнишь Чумака?

Умер. Разрядился, в том значении,

что нашел покой, наверняка.

* * *

Мать отстроила дитя

без единого гвоздя.

Смерть добавила четыре.

Жизнь повисла, как культя.

Дождь прошел и стало шире,

чем бывало до дождя.

Снег прошил все петли в мире,

как решили загодя.

Свет ушел и, уходя,

свет не выключил в квартире

свет не выключил в квартире

и не гаснет свет, хотя

раз в году дрожит, сходя.