Читать книгу Шлюха - Olga Sunchali - Страница 2

Весна. Солнце. Одуванчики. Зеленая трава. Выбегаю из дома и бегу по тропинке вниз, где цветет яблоневый сад на берегу речки. А за речкой лес. Далекая русская деревенька в Курской области. Здесь я впервые увидела мир.

Я родилась в Курске – девочка с голубыми глазами и золотыми волосами. Мама назвала меня Ольгой. Мама говорила, что это имя переводиться с греческого как «святая», а еще, что так звали ее первую дочь, которая умерла и мама назвала меня в честь нее, так как верила, что если назвать новорожденного в честь умершего, то он будет жить долго – за двоих. Я родилась мертвой, не дышала. Меня подключили к аппарату искусственного дыхания, и я ожила через пол часа после рождения. Закричала вместе с воскресным звоном колоколов ровно в десять утра. Я кричала громче всех, и мама узнавала меня по крику, а врачи говорили: певица будет. Это случилось в самую середину зимы, в Курске были лютые крещенские морозы. Мама завернула меня в одеяло с головой, несла на руках по заснеженной дороге и боялась, как бы я не задохнулась в одеяле. Она открыла мне лицо только когда занесла в дом, и с радостью обнаружила что я живая.

Деревянная русская избушка, раскрашенная разными цветами: желтым, розовым, голубым. В ней мы жили втроем – папа, мама и я. Перед избой был палисадник, где росли мальвы, и я их иногда ела, папа говорил, полезно. У них нежный сладковатый вкус. Прямо с дороги вход в дом – маленькое крылечко и дверь в сени, где была кухня: слева столы в ряд, газовая плита, а справа дверь в переднюю. Домик всего из двух комнаток, передней и задней. В передней лежал дед на диване. Дед был очень старый и немного сумасшедший, ну или совсем сумасшедший. Он забывал все и мог пожарить яйца на печи без сковороды. Однажды он поставил на печь хлеб в пластмассовой тарелочке. Тарелочка вся расплавилась и ее отдали мне играться. Я очень боялась горелых вещей, огня, мне снились жуткие сны, где люди с ожогами на коже. Мама рассказывала, что, когда я была младенцем, у нашей избы загорелась крыша и я возможно не помню, но страх огня остался. Дед вскоре умер, почти не помню его.

В передней стоял стол у окна с видом на мальвы и реку вдали. Огромная русская печь занимала пол комнаты, зимой на ней готовили еду. В печи были две печурки, я ставила ногу в одну из них и забиралась на печь. В задней комнате мы все спали, мама на своей кровати, папа на своей, моя кровать стояла за шифоньером. Я засыпала, глядя на самодельные плитки на печи, красные спирали в темноте. Через проходные сени была дверь на задний двор, огороженный сараями со всех сторон. Там жила корова Милка, теленок, собака, куча поросят, пятьдесят курей, стоял инкубатор с цыплятами, хранилось сено, был амбар с зернами и другими запасами. А еще с нами жила кошка Мурка. Вечером каждый день мама доила корову. В это время всегда приходили в сарай несколько кошек и садились в ряд в ожидании парного молока, я завершала ряд. Теплое парное молоко прямо из-под коровы, до сих пор помню его вкус и запах. Мама надаивала два больших ведра, а иногда и больше. А еще были яблоки, вишня, свинина, говядина, сало, яйца, компоты и варенья. Из молока мама делала сметану, сыр, масло, творог. Сывороткой мы поливали огород и купались в ней, чтобы кожа хорошая была. Супы, картошку, зерна я не ела. Скорлупу с яиц счищала вместе с белком, желток съедала, а белок бросала на пол кошке. Иногда дома появлялся мед, и я ела его ложками из большой миски.

– У нее золотуха будет – говорил папа.

Он иногда спускался с удочкой к речке. Приносил рыбу и больших красных раков. Бывало лиса приходила из леса ночью и воровала курей.

– Смотри лиса! – сказала мама.

Я посмотрела в окно, но там было темно, и я лису не разглядела. Зато помню свою лисью шапку и лисью шубу, а еще заячью шапку и заячью шубу.

Мы ездили в город на папином мотоцикле, продавали мясо, яйца, молоко. Везли обратно мешки с арбузами, апельсины, бананы, книжки, игрушки, и другие вещи. Мама работала в магазине, единственном в этой деревне. Там были разные товары, но я помню только конфеты. Конфеты я ела без меры. Как проголодаюсь, бегу в магазин за конфетами.

– Это у неё аллергия на конфеты – говорил папа и мазал меня зеленкой. Отчего я вся была как леопард.

Он прятал конфеты и жвачки в шифоньер, закрывал его на ключ, а ключ клал на шифоньер. Но когда дома никого не было, я залезала на стол, потом поднимала стул на стол, вставала на него и брала ключ. Набирала конфет и жвачек, потом клала ключ обратно.

Мама варила из молока сгущенку и шербет, я его тоже ела ложками из миски. Она готовила очень вкусно. Как-то приготовила манты. Соседка попробовала и ей очень понравилась. Потом в деревне все говорили, про вкусное азиатское блюдо «манды». Соседки приходили к нам и просили маму:

– Научи готовить «манды»!

В деревушке было очень мало людей, не больше ста. Маленьких детей моего возраста только четыре девочки. Одна из них цыганочка Нина, смуглая с черными волосами и большими черными глазами. Мы с ней родились почти в один день. Другие две девочки немного постарше нас, на год или два. Лена и Вика. Лена была пухлой с кудрявыми белыми волосами, красивая как кукла, но мне нравилась цыганочка. Мы с Ниной дружили, и бегали вместе по деревне. За домами были зеленые холмы, на вершине холмов черная дорога (так мы ее называли) и еще дальше белая дорога. Белая- потому что там были меловые белые горы, мы катались по меловой горке, рисовали мелом на стенах, ели этот мел.

– Ешь мел, у тебя хрупкие кости, уже два раза ломала, тебе нужен кальций, мел – это чистый кальций – говорил папа.

Я потом свою куклу мелом кормила, и говорила:

– Ешь! Мел –это чистый кальций.

Однажды мы шли, шли по белой дороге, разговаривали, Нина расчесывала мне волосы пальцами. Мы зашли так далеко, что оказалось вся деревня нас уже ищет. Нинин папа нашел нас, посадил на своего черного коня и привез домой. Мы с Ниной бегали по зелёным холмам каждый день, валялись на траве, собирали цветы: маленькие голубые анютины глазки, красные маки, ромашки, васильки. Пытались поймать бабочек, брали в руки гусениц, божьих коровок, разных милых насекомых. Вечером, когда начинало темнеть, мы расходились, не отрывая взгляда друг от друга пятились назад, она в сторону своего дома, я в сторону своего, махали руками и кричали: «Пока! Пока!». За домами была старая машина без колес и стекол, мы сидели в этой машине. Там Нина научила меня петь. Моя первая песня была такой:

Напилась я пьяна, не дойду до дома

Довела меня тропка до берега крутого

Там кукушка кукует, мое сердце волнует…

Когда я исполнила «это» дома, мама ахнула, сказала, что песня ужасна, и пою я ужасно.

Иногда мы бегали вместе с другими девочками вчетвером. Лена жила за белой горкой. Её отец всегда мастерил что-то из дерева на станке, кажется, доски делал, а мы играли с опилками. Однажды он отхлестал нас крапивой, кожу долго жгло, но не помню уже за что. Вика была с темными волосами, она меня не любила, обзывалась всегда, и дралась даже, поэтому с ней мы редко играли.

Папа купил мне трех колесный велосипед, и я каталась на нем по деревне. Мы играли с утра до вечера, но в два часа дня у меня обязательно был урок. Мама учила меня буквам, числам, английскому языку по детским книжкам. Она заставляла меня повторять слова, я учила два языка почти одновременно. Даже некоторые русские слова я узнала позже. Один раз я так разозлилась, не хотела больше заниматься.

– Я не буду!!! Не буду больше повторять I am painting the door, I am painting the door, I am painting the door, I am painting the door…. – кричала я в ярости повторяя эту фразу бесконечно)))

По вечерам мама читала мне сказки, про Буратино, Мальвину, про синюю бороду, Айболита и еще много всего. Я просила ее лечь рядом со мной и теребила ей ухо. Мама читала пока я не засну. На праздники она всегда дарила мне красивые детские книжки с яркими картинками, а еще карандаши, краски, цветной пластилин. Однажды она привезла мне большую тигрицу с тигренком.

Мама и сама постоянно учила английский по программе «ЕШКО», слушала кассеты с английским, и одновременно делала домашние дела. Я любила только музыку между уроками. Мама много работала: дома, в поле, в магазине, в госстрахе. Она полола свеклу, ходила собирать деньги за страховку, ездила с отчетами из магазина в город. Мы ходили мимо леса по земляной дороге к асфальтированной, где ловили попутку. Я любила ездить на машине и пела всю дорогу выдуманные мелодии глядя на мелькающие березки за окном. Мама никогда не отдыхала и очень гордилась этим. Она наполовину татарка, наполовину украинка. Ниже папы на голову, с темными волосами и карими глазами. Вся деревня называла маму барыней, за её гордый характер.

Однажды утром папа сварил какую-то кашу, разбудил меня и позвал завтракать. Мама проснулась и увидев меня за столом, начала:

– Она же еще не одета, не умыта – она вывела меня из-за стола – сначала нужно умыться, почистить, зубы, а потом уже завтракать. А папка твой дурак!

Она постоянно это повторяла, и всегда находила причины почему все вокруг дураки.

– Что он тут сварил, бурду какую-то! Пойду свиньям вылью!

Папа был ветеринарный врач, любил животных. А еще он был геолог по первому образованию. Помню, как папа лежал на кровати, лечил простуду, читал что-то, а мама его ругала:

– Здоровущий мужик лежит, ничего не делает, как не стыдно человеку.

Папа действительно был высокий, худой, здоровый русский мужик, не пил, не курил и почти не выходил из дома.

– Сидит как сыч дома, ни с кем не общается – говорила мама – сумасшедший!

Всю зиму было много снега. Нерастаявшие куски снега оставались даже в мае. Мы с Ниной валялись в снегу и катались на санках. Когда снега становилось слишком много санки застревали в нем. И тогда мы откапывали маленькие елочки, чтобы они не замерзли. Цыганочка любила повторять сцены из сериала.

– Давай я буду злая Лаура, а ты добрая Мэри – говорила она

В конце самолет Лауры разбился, и Нина покатилась по снегу с холма вниз. А я осталась на вершине обняв добрую елочку, которая Лукас.

Но большую часть времени были очень морозные дни и меня не выпускали из дома. На маленьких окошках замерзали красивые узоры. Я сидела и рисовала выдуманные истории цветными карандашами: кошки летят на воздушных шариках, кошачье семейство живет в причудливом замке с крыльями.

– Художницей будет! – говорила мама.

– Нет. Она станет врачом – отвечал папа.

О том, чтобы стать врачом я никогда не думала, но лечила своих игрушечных зверей, делала им уколы и давала лекарства. Засыпала обняв большую тигрицу, представляя, что она болеет, а я ее согреваю. Ниночка приходила ко мне в гости, смотрела мои рисунки. У нас был черно-белый телевизор в передней, и Нина сказала:

– А у нас телевизор цветной, двенадцать цветов! Приходи в нашу хату!

Ниночкина мама молодая цыганка, родила ее в шестнадцать лет. Она пела, а Нинин папа играл на гармошке. Веселые у неё родители были. А когда цыганка танцевала на улице перед домом, вся деревня собиралась посмотреть на этот концерт. Люди садились на обочину дороги, смеялись и аплодировали. Однажды моя мама спросила Нину:

– Твой папа пьет?

– Когда пьяный пьет. Когда не пьяный не пьет.

Вся деревня еще долго смеялась над этой фразой. Ниночка вообще веселая была, как и её молодая мама. Однажды она ещё один прикол выдала:

– Лучше синица в руках, чем дятел в жопе.

Я потом эту поговорку стала повторять и смеяться.

– Какой ужас! Чтобы я больше этого от тебя не слышала! – говорила мама.

В деревне почти все мужики пили, кроме моего папы. Он никогда. Вставал рано утром, читал молитву и делал зарядку.

Когда мне исполнилось четыре я научилась читать и писать, и начала записывать свои выдуманные истории, хоть и с ошибками. Писала письма в Америку, своей тете, маминой сестре. В ответ они присылали кучу фотографий и открыток. Небоскрёбы, большие мосты, ночной Нью-Йорк. Некоторые были подписаны с обратной стороны: «Это мы на сто втором этаже. twin towers. NY»; «В музее восковых фигур»; «На ниагарском водопаде» и т.п. Я рисовала эти башни потом, резала бумагу и строила домики, брала сигареты из магазина и делала из них белые колонны.

– Что это? – спросила мама как- то.

– Колхоз.

– Все разрушают колхозы, а она строит – говорит мама.

На полках возле папиной кровати было много книг, я залезала на стол, чтобы их достать. Папа был ветеринарный врач и там были книги с цветными картинками, изображениями животных в разрезе. Собака в разрезе сбоку: внутри сердце, печень еще какие-то органы. В основном все книги по медицине, и еще разные книги с непонятными чертежами. Я не помню этого, но я упала с того стола и сломала ключицу. Зато помню, как мама часто ругала папу:

– Ты тут лежал, и не видел, что она упала и орет! Я приехала, а у нее ключица сломана! Как можно быть таким! Спать, когда ребенок так орет!

Однажды я взяла простыни и вырезала из них два круга: большой и поменьше, получилось платье белое, балахон такой. Убежала в нем на улицу, бегала по деревне, а потом начался дождь, и я спряталась в гараже. Каталась там на качелях, которые папа для меня сделал, смотрела на дождь через ворота сарая. Мама нашла меня и повела в дом.

– О! ты вся промокла. Что это на тебе? Уже осень в платье холодно ходить.

– А платье теперь испортилось? – спросила я маму.

– Да, конечно – ответила она, и я поверила, что от дождя платье испортилось.

После этого все ножницы и ножи спрятали от меня. Платьев там было у меня много, переодевалась иногда несколько раз в день. Однажды я подумала: «это платье одевала, это тоже, что бы еще такое придумать… ммм… голой еще не выходила!». И побежала на улицу без одежды, такая, королева эпатажа))

– Голой нельзя ходить! – кричали женщины со скамейки – иди домой оденься!

Иногда к нам в гости приезжала тетя Зина, папина сестра. Она привозила полные сумки гостинцев, пирожки, конфеты и еще начинала готовить: месила тесто, жарила блины.

– Два блина испекла, а всю кухню забрызгала, свинья! – сказала мама, когда гостья ушла – все русские свиньи! Мы татары чистоплотные. Мусульмане. Свиней не держим.

Весной огромные сугробы снега таяли, речка разливалась и наш яблоневый сад оказывался в речке, как будто деревья растут прямо из воды. Перед садом был огород, а еще огород за домом и огород возле дома. Мама с папой там работали. Вырастали огурцы, тыква, картошка, еще что-то. Я собирала в банку колорадских жуков с картофельных кустиков. Помню помидоры черные.

– Это чернобыль – говорили они.

Мы с мамой гуляли летом по лесу, собирали грибы и ягоды. Помню высокие сосны, кусты, узенькие тропинки, полянку посреди леса залитую солнцем, я собираю в корзинку землянику. Мама учила меня какие грибы съедобные, а какие ядовитые.

– Мухомор самый ядовитый, – говорила она – всё яркое, красивое, самое опасное.

Однажды мы заблудились, шли, шли и не могли найти выход из леса. Вдруг из норы из-под листьев вылезло чудище: заросший грязный человек! Мама закричала, и мы побежали со всех ног! Бежали пока не устали, потом шли, шли, наверное, весь день. Но к счастью мы вышли на дорогу в соседнюю деревню.

– Это тот мужик, который после чернобыля сошел с ума и сбежал в лес – рассказывала мама всем – я когда по страховке работала, зашла в один дом, а там обезьянка, думаю, ну обезьянка. А потом она как вдруг заговорила: «тетенька, дайте мне эту красную ручку» Ой! Кошмар! Я так перепугалась. Оказывается, это девочка такая волосатая! И она с другими детьми играет, как нормальный ребёнок!

Папа был верующий, православный христианин. Помню, как он становился на колени перед иконой и молился по вечерам. На шифоньере было много книжек с красивыми картинками, по которым папа рассказывал мне библию.

– Вот это Бог, а это люди. Это люди, которые любят и верят, и они попадут в рай, – рай в книжке был похож на наш яблоневый сад – А вот эти грешники: злые, жадные, плохие люди, их черти забирают, и они горят в аду. Видишь?

– Богатство, от слова Бог, – говорил папа- если будешь доброй, будешь любить, Бог будет слушать тебя, Бог будет рядом.

Иногда он катал меня на велосипеде, иногда на мотоцикле, а то просто на руках. Возле дома был старинный колодец, папа опускал туда ведро на цепи, крутил ручку и поднимал воду. Помню, как возле этого колодца он играл со мной, поднимал меня высоко и подкидывал вверх, брал за ноги и кружил, кружил, а я смеялась. Он сажал меня верхом на корову, и я каталась, держась за рога. Корова Милка родила телушку, весной в Марте, мы назвали ее Мартой. Марта жила прямо в доме в передней за загородкой возле печи, пока не стало достаточно тепло и у неё не выросли рожки. Мы с папой иногда ходили пасти стадо коров. В деревне пасли коров по очереди. Мы просто валялись весь день на лугу. Однажды на обратном пути корова завернула в чей-то сад и начала есть яблоки. Потом ее долго не могли выгнать из сада. Помню, как мы с папой ходили косить траву, трава высокая, выше меня. Папа заготавливал громадные копны сена – корм коровам на зиму. Он выбирал колючки из сена и только потом относил его коровам в сарай.

– Колючки выбирает, хоспади, ради скотины! Она сама выберет! – мама как всегда находила, что сказать.

Осенью Марта выросла и ее зарезали на заднем дворе. Я смотрела из окна как папа и сосед взяли телушку за ноги, она визжит, они режут.

– Не смотри на это! – сказала мама.

Но я тогда не понимала, что такое боль и что такое смерть. Позже папа научил меня любить животных и понимать других. Мне даже не было страшно. Просто интересно, что внутри теленка: мясо, кости, рёбра, печень, сердце… Я увидела вживую всю анатомию.

– А что внутри головы? – спросила я папу.

– Мозг – то чем корова думает. Мы из головы холодец сделаем))

Папа теленка разделал, разрубил на маленькие кусочки, и набил мясом полный холодильник. Я кусочек откусила.

– Сырое мясо не едят, его сначала готовят – сказал папа.

– Ну мы же сало сырое едим, селедку сырую едим – сказала я.

– Ну ешь. Если тебе нравиться. Мясо свежее, телушка здоровая.

Мама прибежала, взволнованная, говорит:

– Там Милка плачет! Настоящими слезами! Оказывается, коровы тоже могут плакать. Телёнка зарезали, слёзы из глаз капают.

Свинья родила кучу поросяток. Они по двору бегали, а я ловила их.

– Папа, один поросёнок убежал, я ворота открыла, а он выбежал.

Поросёнка мы долго ловили. Маленький, толстый, ножки короткие, а так быстро бегает, не поймаешь. Папа канат петлёй завязал и кидал на поросёнка, поросёнок зацепился и упал. Вот так поймали. Я поросенка взяла и хлыстом бью.

– Не бей поросёнка – сказал папа – а что если тебя хлыстом?

– Папа он противный, голый. Давай его зарежем и съедим.

– Подрастёт зарежем. Я шашлыки сделаю.

Шашлыки свиные очень вкусные были, жирные, сочные.

Как-то я привязала кошку как собаку за шею к кровати, тогда папа схватил меня за горло и сказал:

– А что если тебя привязать за шею к кровати? Кошке больно. Ты чувствуешь, как больно кошке?!

– Ты дурак совсем ничего не соображаешь!!! – закричала мама в ужасе – То кошка, а это ребенок!

Потом мама припоминала ему это, каждый раз, когда они ругались.

– Ты сумасшедший! Чуть не задушил ее! – говорила она.

Я иногда дарила свои игрушки Лене и Нине, раздавала им конфеты и шоколадки из магазина. Мама заметила и накричала на меня. Я сидела под прилавком магазина и ревела. Слушала как они опять ругаются.

– Это хорошо – говорит папа – пусть угощает подружек, вырастет хорошей, доброй девочкой.

– У меня недостача будет! Дурак! – кричала мама.

Она кричала пока голос не охрипнет:

– Скотина неблагодарная! Я с утра до вечера на тебя вкалываю, а ты для меня даже пальцем не пошевелил! Ты мне должен за все эти годы, которые я на тебя работаю! За вот эти три мешка сахара, которые я каторжным трудом заработала в поле, ты мне даже спасибо не сказал!!!

– Ну, спасибо. – ответил папа и вышел из комнаты.

Они постоянно ругались. Один раз помню даже, как мы шли по дороге с мамой, и она спросила:

– У меня глаз синий?

– Немного мам. Кажется, фиолетовый.

– Так дал! Искры из глаз посыпались! – мама жаловалась своей подруге, когда мы сидели у них в гостях и пили чай.

Мама рассказывала людям, что есть один маленький город в Кыргызстане, и там у нее свой дом.

Помню тот день, когда мама решила уехать. Солнечный майский день. Папа вез на велосипеде большую черную сумку. Таким я видела его в последний раз. Мы шли втроем к большой дороге. Был 2000 год.