Читать книгу Настроение жить - Ольга Свобода - Страница 3

Дом был безнадёжно стар. Подслеповатые облезлые окна, покрытая ржавчиной, явно протекающая крыша, многочисленные морщины-трещины в стенах, облупившееся до полной потери цвета гниловатое крыльцо – всё говорило о том, что лучшие дни давно позади. Покосившийся, почти вросший в землю сруб ясно давал понять, что даже если бы кто-то захотел, новую жизнь в эту развалину уже не вольёшь. Чувствуя эту молчаливую капитуляцию, лес наступал, отвоёвывая отобранное когда-то у него пространство. Вместо обычных сорняков во дворе пробивались молодые берёзки и ёлочки, стремительно вытягиваясь в гонке за солнечный свет.

Но не зря говорят, что всё в этом мире относительно. Невысокая симпатичная девушка, на вид лет двадцати пяти-тридцати, критически осмотрев строение, крикнула своим спутникам:

– Эй! Идите сюда, тут целый дом сохранился!

И небольшая компания, постепенно подтягиваясь с разных концов заброшенного села, собралась у потрёпанного крыльца.

– Ого, странно! – сказал Пашка, – везде одни развалины, а тут всё так прилично – даже стёкла в окнах целые! И дверь на месте, и колодец во дворе не зарос.

– Вот вечно ты ищешь необычное там, где всё обычно. Развалина как развалина. И с чего ты взял, что колодец не зарос? Сейчас весна, тут вообще ещё ничего и нигде не заросло толком, – недовольно сморщила носик Лиля. Такие места нагоняли на неё тоску, но отрываться от компании ей не хотелось, а все с интересом подхватили идею съездить сюда, после того как Пашка нашёл упоминание о Медведихе на одном из форумов. Они провели тут уже часа два, и обошли почти всё. И вот надо было Наташке забредать так далеко, и найти этот чёртов дом…

– Да точно тебе говорю! Старая трава хоть и сухая, но видно: везде она длинная, а здесь – нет. И около дома, особенно у крыльца, её вообще почти нет, видишь?

Все стали внимательно осматриваться.

– Как думаете, дверь открыта? – спросила Наташа.

– Ну иди и посмотри, – быстро отреагировал Ваня. Он был не из робких, но одно дело – лазить по явным руинам, дыша свежим воздухом и чувствуя себя почти что археологом, и совсем другое – зайти в чей-то дом. Пусть и заброшенный, но практически целый: кто его знает, что там внутри, но вряд ли что-то приятное. Идея его совсем не прельщала, а Ваня крайне редко делал что-то, чего ему не хотелось.

– Неее, да ну на фиг. – Наташа даже отступила назад на пару шагов. – Я ещё помню, как на меня в тот раз летучая мышь врезалась в пещере, когда я первая пошла. И как в прошлом году я в подпол провалилась! Больше я в такие игры не играю. Ты мужчина – ты и проверь.

– Это Пашкина затея была, вот пусть и идёт!

Все закивали. Пашка вздохнул.

– Вот мало того, что я часами в интернете сижу, чтобы для всех нас найти что-то интересное, так чуть что, так «Пашка, Пашка». Вот останетесь без меня, дети инстаграма, будете по выходным в барах пиво пить или в сериалы пялиться…

– Так вот оно, условие счастья! – закатила глаза Лиля, – ты уж смотри там, не осторожничай особо!

Наташа засмеялась, чмокнула Пашку в нос и сказала:

– Не перевелись ещё богатыри на земле русской. Если медведя встретишь – зови.

Пашка осторожно поднялся на изрядно подгнившее крыльцо, с усилием открыл покосившуюся дверь, и скрылся в доме. Не прошло и трёх минут, как оттуда раздался испуганный крик.

***

Наташа отпаивала Пашку чаем у себя дома. Признаться честно, она была рада что он не поехал домой, потому как ей и самой было на редкость паршиво. Лиля уехала с Ваней сразу после больницы, безапелляционно заявив, что эта вылазка была её последней, и больше она в заброшенные посёлки ни ногой. И что она ещё может потерпеть развалины, мусор и клещей, но вот везти старика с инсультом и всю дорогу молиться чтоб он не умер по дороге – это уже слишком. Ваня пытался возражать: если бы не они, он бы точно там умер, и они жизнь человеку спасли; но Лиля наградила его таким взглядом, что он быстро попрощался и повёз её домой.

– Я вот всё думаю… как он там оказался, в этом доме? На бомжа не похож, неужели действительно жил там, один? Я, когда его увидел, вообще сначала подумал, что он труп… И ведь умер бы, если бы не мы!

– А я больше в шоке от того, что скорая отказалась туда ехать, – поёжилась Наташа, – в смысле: «мы всё равно туда не доедем вовремя, везите сами»?! а если бы мы отказались, что тогда? А если бы мы на одной машине были, как обычно – в багажнике его везти? Как страшно, когда настолько никому до тебя нет дела…

– Как думаешь, есть у него семья? Родственники там, ну дальние хотя бы?

– Если бы были, вряд ли бы он там жил!

Пашка встал и подошёл к окну, оставив на столе кружку с недопитым чаем и раскрытую, но не съеденную конфету. Его любимую, шоколадную с орехами.

– Ты знаешь, так странно… Вот вроде бы мы доброе дело сделали, можно сказать, даже чудо – оказались в нужное время в нужном месте, до больницы его живым довезли. Но почему мне так погано? Он же мне не родственник, никто… Но как представлю, что никто не переживает о том, выживет он или нет, сможет ли домой вернуться, так прям кошки на душе скребут…

Наташа подошла к Пашке и прижалась к нему плечом.

– Мне тоже не по себе. Давай завтра в больницу позвоним, узнаем, как он?

Пашка улыбнулся и обнял её. Когда таких уже двое – можно считать, что всё в норме.

***

Одним звонком дело не ограничилось. Две недели врачи не были уверены, что старик выкарабкается. И даже когда дело пошло на поправку, стало ясно, что восстановление ему предстоит долгое и непростое – последствиями инсульта стали паралич нижних конечностей и нарушение речи.

Инициатива, как водится, оказалась наказуема – уцепившись за его интерес к больному, Пашку уговорили помочь с опознанием. Пришлось опять ехать в Медведиху. В этот раз в компании ему наотрез отказала даже мягкая и добрая Наташа – ответила, что она только-только спать по ночам нормально начала, и второго визита её психика не вынесет. Лилю было бесполезно и спрашивать, а Ваня выдал ехидное напутствие: если ему, Пашке, так нравится возиться с одинокими стариками, пусть открывает приют, чего мелочиться-то. И не обязательно будет тогда так далеко ездить…

В этот раз дом выглядел ещё хуже, чем в предыдущий. Весна понемногу готовилась уступить лету: прошлогодняя сухая трава полностью скрылась под свежей, которая уверенно доходила до колен; деревья распушились свежей листвой, и ещё сильнее стало видно, как мало времени осталось до полного исчезновения посёлка в недрах леса.

Внутри дома было сыро и противно. Стоял затхлый запах нежилого помещения, повсюду были заметны следы активной деятельности мышей. Превозмогая брезгливость и гадкое чувство, что он без разрешения копается в чужих вещах, Пашка старательно обследовал содержимое шкафов, полок и прочих мест, где по его представлению можно было хранить документы. Потом перешёл к местам, где нельзя. Ничего – ни документов, ни фотографий, ни квитанций, ни писем. Обшаривая последний ветхий шкафчик, оказавшийся местом обитания пауков и консервов, Пашка со злостью хлопнул дверцей, которая отозвалась громким стуком и оторванной петлёй.

– Да твою ж мать, ну должно тут быть хоть что-то!

Ответом ему стал легкий топот у него над головой. «Зашибись – подумал Пашка, – ещё мыши мне на голову не падали». И внезапно заметил на потолке лаз, прикрытый старыми досками.

«Да, зря Наташка со мной не поехала… Как она обижалась на нас, что мы ржали, когда в неё мышь летучая в пещере врезалась. Вот сейчас моя личная карма за тот случай».

Подставив хлипкий стул, с огромной осторожностью, одну за одной, он вынул доски. С каждой сыпалась изрядная порция пыли и мышиного помёта. Подумав, Пашка постучал по потолку, чтобы наверняка распугать всех жителей чердака, и, зачем-то задержав дыхание, сунул голову в лаз.

На удивление, на чердаке был относительный порядок. Несколько банных веников, кучка старого тряпья, и небольшой деревянный сундучок, который можно было достать, не залезая далеко. Взяв сундучок, Пашка с облегчением вынырнул из пыльной темноты.

Внутри сундучка оказалось всё, что он так старательно искал – документы на дом, совсем ветхое свидетельство о рождении хозяина, почти такой же ветхий аттестат, диплом технического училища, паспорт, старые квитанции и пожелтевшая фотография семьи из четырёх человек: двоих взрослых и парочки детей – девочки лет пяти, и совсем маленького мальчика. Родители были молодые и красивые, и узнать седого, худого и сморщенного хозяина дома Пашка не смог ни в вихрастом отце, ни, тем более, в круглощёком сынишке.

Взяв паспорт и, немного поразмыслив – фотографию, Пашка аккуратно положил остальное в сундучок и убрал его на место.

«Интересно, пригодится ли это хозяину ещё когда-нибудь?»

***

Больше Пашка в больницу не звонил – жизнь старика была уже вне опасности, документы доставлены. Но мерзостная смесь тревоги, стыда, вины и ещё каких-то смутных, незнакомых и непонятных ему ощущений крепко засела у него в груди, не давая вернуться его обычному состоянию – веселья и уверенности, что жизнь прекрасна. Не хотелось искать идеи для новой вылазки, да и вообще ничего не хотелось.

Пашка любил Высоцкого, и, конечно, слышал и раньше «Балладу о борьбе»:

«И когда pядом pухнет изpаненный дpуг,

И над пеpвой потеpей ты взвоешь, скоpбя,

И когда ты без кожи останешься вдpуг,

Оттого, что убили его, не тебя…»

Но вот только он не знал, что «синдром выжившего» бывает не только у военных. И никогда раньше не испытывал изматывающую, разъедающую вину сильного перед слабым.

***

– Паша, а ты не заболел? – подозрительно спросила мама, когда он заехал к ней в гости. Мама пригласила не просто так, а на пироги, его любимые – с вишней. Но обычного интереса к ним он проявить так и не смог, хоть и сильно старался, чтобы не обидеть маму.

– Нет, не заболел. Мам, ты помнишь ту историю про деда в Медведихе?

– Конечно. Как он, кстати?

– На поправку пошёл. Врачи говорят, что речь невнятная, и ходить заново надо будет учиться, но выжил, хотя вполне мог и умереть – если б ещё немного полежал там. Чудо, что всё вот так получилось.

– Да, повезло ему, что вы там оказались, – мама вздохнула, отвела глаза, а потом встала из-за стола и начала мыть посуду.

– Мам, да ты чего, оставь, я помою! – Пашка попытался оттеснить мать от раковины, и вдруг заметил, что у неё глаза на мокром месте. – Мам, ты что, плачешь? Случилось что-то?

– Да ничего, – виновато улыбнулась она, – старость, видимо, случилась.

– Мам, да какая старость! Ты же молодая совсем у меня!

– Молодая-то молодая, но на пенсию хоть завтра выйти уже могу… Я вот всё думала, как же он там оказался, один. Разве у него семьи нет? А потом поняла, а много ли надо – одной остаться? Отец твой вот до пенсии не дожил, а ты… Я ведь знаю, что ты за границей пожить мечтал пару лет, мир посмотреть. Может и переехать куда захочешь… Да это и правильно, ты молодой, тебе своей жизнью жить надо. И я не в лесу, как тот дед, но так тоскливо что-то стало…

Пашка выключил воду, отобрал недомытую тарелку и крепко обнял мать.

– Мамочка, милая моя, родная, ну не плачь! Ты же знаешь, я никогда тебя не брошу! Ну что ты глупости говоришь, никогда ты одна не останешься! И не будешь ты одна жить, я хоть сегодня тебя к себе заберу, только скажи!

Мама немного задержалась в объятиях сына – такого взрослого, сильного и совсем уже мужчины. А потом вздохнула, вытерла слёзы и сказала:

– Да ну тебя, я столько лет за тобой носки собирала по всей квартире, теперь для этого жену заводи, – улыбнулась, – сама не знаю, что я вдруг так расклеилась… Зато ясно, чего на тебе лица-то до сих пор нет. Верно говорят про осинки и апельсинки! Только знаешь что, а навести ты того деда. Ну просто так, один раз. Я варенья передам, малинового. Ну не дело, когда человек один на всём белом свете остаётся. А за меня не переживай, глядишь, я ещё раньше твоего свадьбу сыграю! Как, кстати, у Наташи дела?

– Хорошо дела, – улыбнулся повеселевший Пашка, – она, правда, тоже расстроена до сих пор. Навещу. И Наташку, и деда. А можно мне два варенья? И пирожков с собой!

Мама засмеялась.

***

Евгений Петрович Калинин, хоть и был владельцем недвижимости в Медведихе, из больницы выписался в дом престарелых – по причине отсутствия возможности к дальнейшему самостоятельному проживанию.

Дом престарелых носил гордое название «Усадьба «Лапино» для пожилых людей». Что, впрочем, не меняло сути ни на грамм – последнее пристанище для тех, кому больше некуда податься. Конечная остановка на пути, откуда большинство постояльцев переезжают по одному адресу – на ближайшее кладбище.

Пашка и Наташа нерешительно мялись у входа. В руках у Пашки была тяжёлая сумка с гостинцами, про добрую половину из которых он вообще сомневался – а можно ли такое старику после инсульта.

– Молодые люди, здравствуйте! Вы к кому? – к ним подошла немолодая, полная, но приятная женщина в белом халате.

– К Калинину Евгению Петровичу! – хором ответили они.

– Родственники? – приветливо улыбнулась женщина. – То-то он про детей своих всё время говорил, а мы ещё удивлялись, как же они ни разу к нему не приехали. Живёте, наверное, далеко?

– Мы, вообще-то, не его дети, – смутился Пашка. Пока он подбирал слова, его выручила Наташа:

– Мы просто знакомые. Помогали ему в больницу попасть, когда он заболел.

– Понятно. Ну что же, тоже хорошо – нашим постояльцам общение только на пользу. Я Вера Васильевна. Пойдёмте, провожу вас.

Внутри здания возникло ощущение, что они не через дверь прошли, а через портал машины времени. И вернулись десятилетия на четыре назад. По крайней мере, большинству предметов мебели и обстановки было именно столько лет.

«Бедные, но гордые» – подумал Пашка, осматриваясь. Впрочем, по постояльцам нельзя было сказать, что их это сильно тревожит. Может им и комфортнее было в обстановке, в которой они прожили лучшие свои годы. В вестибюле два азартных старичка увлечённо резались в шахматы, совершенно не обращая внимания на местами облупленную краску на стенах; по коридорам, застеленным старым, истёртым, но чистым линолеумом, неторопливо прогуливались старушки, сбиваясь в компании по двое-трое. Персонал вежливо и доброжелательно общался с проживающими, и Пашка понял, что его представление о домах престарелых несколько… устарело?

Вера Васильевна привела их в комнату с номером 28 на двери. Постучалась и тут же вошла, не дожидаясь ответа.

– Евгений Петрович, к вам пришли!

Комната оказалась небольшой и аскетичной – две кровати, застеленные синими, видавшими виды покрывалами, две кривоногие тумбочки, потертый шкаф и окно с простенькими занавесками.

Одна тумбочка была завалена книгами и журналами, а стена у кровати рядом с ней щедро заклеена фотографиями и газетными вырезками. Старик сидел в инвалидной коляске возле другой кровати, ближе к окну. На его тумбочке сиротливо расположилось только одно пожелтевшее фото – то самое, которое взял в доме Пашка. Выглядел Евгений Петрович куда лучше, чем в первую встречу – ушла мёртвенная бледность, и, кажется, он даже немного поправился. Но сидел он один, сгорбившись, и по всей видимости уже долго просто глядя в окно. Загоревшиеся было при виде посетителей глаза тут же погасли. «Не нас он ждал» – подумал Пашка.

– Ну, я вас тут оставлю, – сказала Вера Васильевна и ушла.

В комнате повисла неловкая тишина.

– Здравствуйте, Евгений Петрович! – первой взяла себя в руки Наташа, – вы нас, наверное, не помните. Это мы вас тогда нашли, в Медведихе. Очень рады, что вы идёте на поправку! Мы решили навестить вас, и гостинцы привезли, – Наташа сильно пихнула Пашку в бок, и он начал неловко и суетливо выкладывать на тумбочку продукты – варенье, пирожки, конфеты, сухую колбасу, пряники… Поверхность тумбочки быстро закончилась. Припасы – нет. Мама постаралась… Не зная, что делать с остальным, Пашка просто прислонил сумку к ножке кровати.

Евгений Петрович попытался что-то сказать, но слова плохо подчинялись ему, застревая невнятной кашей из звуков на непослушном теперь языке и губах. Он явно смутился и замолчал.

Наташа торопливо защебетала обо всём подряд – погоде, природе, дороге сюда, виде из окна – перескакивая с темы на тему. Пашка знал, что она всегда много говорит, когда ей неловко. Не любит гнетущие паузы. Её талантов хватило минут на десять, после чего она затихла, ещё сильнее пнула его локтем в бок и прошептала: «Пашка, не молчи, я не знаю, что ещё сказать!».

– Евгений Петрович, – собрался с мыслями Паша, – я понимаю, что вам сейчас непросто. Вы не переживайте, с домом всё в порядке – я там был, когда искал документы. Убрал всё на место, и, кроме меня, туда явно никто не приезжал. А в больнице мне говорили, что и способность ходить, и речь восстановить можно. Главное, что вы живы! – неловко-пафосно закончил он свою мотивирующую речь. И натолкнулся на взгляд старика.

В нём явно читалось, что он этой жизни совсем не рад.

Схватив Наташу, желая всяческих благ и здоровья, Пашка торопливо попрощался и выскочил из комнаты.

– Паш, а ничего, что мы так мало побыли? Это не было невежливо? – спросила смущённая Наташа.

– Да похеру, – неожиданно грубо ответил Пашка, – я теперь не уверен, что мы были вежливы, когда его в больницу повезли.

Наташа не обиделась на грубость и промолчала. Она тоже заметила тот взгляд.

– Молодые люди! – донеслось до них со спины. Можно было и не сомневаться, что это им. Они остановились.

– Молодые люди! – догоняющий их пожилой мужчина чуть запыхался. – Это же вы к Калинину приходили?

– Мы

Мужчина остановился и замолчал, выравнивая дыхание. Седые волосы чуть растрепались, рубашка, явно старательно заправленная в брюки, от спешки местами неаккуратно выползла наружу. Мужчина пригладил волосы, сделал строгое лицо и спросил Пашку:

– Это вы – Сергей Калинин?

– Нет, – уже почти не удивился Пашка. – Я – Павел. А это – Наталья. Мы не дети, просто знакомые.

Лицо мужчины сменило выражение со строгого на чуть растерянное.

– Тогда прошу прощения, – он протянул Пашке руку, – Александр. Сосед Евгения, – Паша молча пожал протянутую руку. Она оказалась сухой и шершавой, а пожатие – неожиданно крепким.

– А я был уверен, что дети. Женька постоянно про них бубнит – про Сергея и Катюшку. Почти ничего, правда, не понятно, но видно, что скучает очень. Ни с кем не знакомится, ничего не хочет. Я уж и кровать ему у окна уступил, и книги подсовывал – бесполезно. Никуда из комнаты не выходит, и с людьми разговаривать стесняется, хотя у нас кого только нет – и совсем из ума выживших, и глухих, а его-то ещё хоть как-то понять можно… Но нет – только сам с собой, и только про детей. Ну хорошо хоть вы пришли. Если вдруг знаете их – передайте, что нехорошо так вот отца бросать. Не по-человечески.

– Обязательно передадим, – заверил его Пашка. Этим визитом он был сыт по горло.

Дорога домой прошла в напряжённом молчании. Наташа даже не поцеловала его на прощание, как обычно – просто вышла из машины, погруженная в свои мысли. Пашка мог поклясться, что ни одна из них не была приятной.

***

– Вань, привет!

– Привет! – весело ответил мобильник, – что, ждём очередную вылазку? Давненько ты нас никуда не вытаскивал!

– Если честно, то нет. Мне твоя суперспособность нужна. Ты можешь что-нибудь узнать про семью Калининых? Евгений Петрович, 1951 года, и Сергей Евгеньевич, сын, год рождения не знаю. Ещё там дочь была, Екатерина, год тоже не знаю, но на 3-4 старше Сергея.

– Только не говори мне, что это тот дед из Медведихи, – Пашка ясно представил, как Ваня закатил глаза. И понял, почему Ване нравится Лиля. Непонятно только, почему оба они до сих пор дружат с Пашкой. – Ну ты прям конкретно в той истории застрял. Базара нет, ситуация неприятная, но уж пора как-то её пережить. Ты, конечно, натура сентиментальная и романтическая, но неужто к исходу третьего десятка так и не понял, что жизнь – боль, а большинство людей – те ещё говнюки?

– Вань, я не проповедь просил. Можешь или нет?

– Да могу, конечно. Какие там ещё данные есть? И подожди ты, я ж записываю…

***

Дождливым вечером после работы Пашка сидел на диване с кружкой остывающего чая и размышлял о том, что давно он не виделся с Наташей. После той поездки их отношения как-то неуловимо изменились.

Раньше с ней всегда было легко. Пашка уже и со счёта сбился, который год они были вместе. Началось всё с дружбы, потом плавно и незаметно переросло во что-то большее. Они вместе учились, защищали дипломы, одновременно искали работу. Даже от родителей съезжали с небольшой разницей – сначала Пашке досталась в наследство квартира от бабушки, а через полгода и Наташа взяла небольшую ипотеку – с остальным родители помогли. И никогда не было ничего неловкого между ними – они имели одинаковые вкусы в музыке и кино, похожий взгляд на многие вещи, любили одну и ту же еду. Такое ощущение, что она у него всегда просто была. Правда, с ней в комплекте шла высокомерная и жеманная Лиля, но, на счастье, она понравилась Пашкиному старому другу – Ване. Вот так и сколотилась их компания. А теперь куда что делось – и компания, и былая лёгкость с Наташей. Пашка впервые задумался: а почему они до сих пор не живут вместе? Хотя его и так всё устраивало, а она об этом и не заговаривала никогда… Он задумчиво крутил в руках телефон, который внезапно зазвонил.

– Здорово, экстрасенс!

– Не понял, почему экстрасенс-то? – удивился Пашка.

– А щас поймёшь! – Ваня был ещё бодрее, чем обычно. – В общем, нашёл я информацию по семье этой. Там ничего особенного, он, она, двое детей. Старшая дочка, правда, у них умерла рано – в пять лет. А жена деда этого ещё через пять. Сыну тогда семь где-то было, и, судя по платежам, они жили в Медведихе, где твой дед и оставался до сих пор, несмотря на то, что всё село давно поразъехалось кто куда. Настырный, видать. Сын его смылся, как только девять классов закончил – сначала в техникум, потом в институт, и так и не вернулся.

– А при чём тут экстрасенс?

– Да я хрен вас разбери, как это называется! Но по-другому я тебе конец истории объяснить не могу. Я адрес нашёл Сергея Калинина. Он – твой сосед.

Пашка сразу понял, о ком говорит Ваня. В квартире напротив действительно жил Сергей – точнее, Серёга, хороший мужик, лет на пятнадцать старше его самого. Они не то чтобы дружили, но часто курили вместе на лестничной клетке, пока Пашка не бросил, и периодически помогали друг другу с починкой техники, ремонтом или сборкой мебели. Выходит, Серёга и есть та сволочь, которая бросила отца умирать в заброшенной деревне?

– А ты точно уверен? Мало ли Сергеев Калининых в стране?

– Сто пудов! Больше рассказать ничего не могу. А, нет, у Калинина-старшего ещё несколько приводов есть по пьянке. Но дольше 15 суток не сидел. В общем, если тебе подробности нужны – у соседа своего и спроси. Нет, ну какова вероятность! Огооонь! – Ваня был рад явно больше Пашки. Пашка же до сих пор не мог поверить, что Серёга способен вот так забить на пожилого отца. – Паш, мы все с нетерпением ждём нового выезда, не пропадай! Давай только в этот раз вот без всей этой Санта-Барбары! Пещеры, реки, что там ещё – мы только «за» будем. Бывай!

Пашка встал, подошёл к шкафу и достал пачку сигарет. Хоть он и бросил, но запас для гостей имел. Оставалось только ждать.

Услышав шум на лестничной клетке, посмотрел в глазок. Да, это он. Пашка вышел из квартиры, поздоровался, закурил. Заготовленный пылкий театральный монолог про несчастного умирающего старика, ожидающего своего блудного сына в доме престарелых, застрял в горле. Вырвался только один вопрос:

– Серёга… А за что ты отца в Медведихе бросил?

Серёга долго и молча смотрел на него, переваривая услышанное. В какой-то момент Пашка уже был уверен, что сейчас получит по лицу за то, что полез не в своё дело, но, видимо, десятки закрученных вместе шурупов взяли своё.

– Зайдешь ко мне? Мои как раз на дачу уехали. Такие разговоры насухую не ведутся.

Квартира была ровно такой, какой её помнил Пашка. Обыкновенной. Ничем не примечательная мебель из известного бюджетного гипермаркета, разбросанные по полу игрушки Серёгиных двоих маленьких сыновей. Семейные фотографии в разномастных рамках, которые явно дарили разные люди на разные праздники. Чуть криво поклеенные обои, которые он же, Пашка, помогал клеить. Совершенно обыкновенная квартира самой обычной семьи, никак не вяжущаяся со стариком в «Усадьбе». Которая, как ты её не назови, остаётся домом престарелых, где ни разу не был ни Серёга, ни его домашние.

Хозяин квартиры молча достал из недр холодильника непочатую бутылку водки и нарезал колбасы на закуску. Откупорил, разлил. Выпили не чокаясь и молча, будто за покойника.

– Не знаю, как вы познакомились, и не знаю, что он тебе наплёл. Наверное, что-то душещипательное, о том, как бедного старика все бросили. – Серёга налил ещё по одной и выпил, не дожидаясь Пашку. И уже второй раз не закусил. Раньше Пашка никогда не видел, чтобы он так пил. Да и вообще чтобы пил крепкие напитки – хозяйственные работы они всегда завершали максимум пивом, чаще – домашним ужином в исполнении Серёгиной жены.

– Ты знаешь, что у меня была сестра? – Пашка кивнул. – А я вот долго не знал. Мне не говорил никто. Мать умерла, когда мне было семь, а отец всё время пил. – Серёга было потянулся за третьей, но передумал. – Трезвым я его почти никогда не видел. После маминой смерти стало совсем худо. Дома никогда не было нормальной еды – только водка и закуска. Несколько лет меня соседка подкармливала, Настасья Семёновна, добрая ей память. А потом её дети в город забрали, так как в возрасте она уже тогда была. Выживал я как мог. Летом ещё ничего было – грибы, ягоды, рыбалка. А вот зимой хоть волком вой. А ещё он меня до четырнадцати бил. Он бы и потом бил, но я тогда подрос заметно, и сильно пьяному уже отпор мог дать.

Серёга всё же налил третью. Пашке даже не предложил – тот не притронулся ещё и ко второй. Просто сидел и молчал, не зная, что сказать.

– А когда я в девятом классе учился, мне добрые люди рассказали про сестру. И как она умерла. Он её по синему делу, в метель, пока мать на работе была, повёз в лес – на санках кататься. И потерял. Санки домой привёз, а сестру – нет. Пока мать с работы вернулась, пока всем селом искали, она насмерть и замёрзла. Дело не открывали – будто она сама убежала. Но мать-то знала правду. У неё тогда проблемы с сердцем начались, а отец ещё сильнее запил. До этого он не сильно больше других мужиков в деревне пил, а тут совсем с катушек поехал. Мать бить стал, соседи даже милицию несколько раз вызывали. Сгорела мама быстро. Я не помню, от чего она умерла. Помню только, что один раз не проснулась – я её будил, ревел, орал, пинал даже – а она не вставала. Потом какие-то люди пришли, а дальше не помню уже.

Помню зато, как школу заканчивал. Я не хотел, чтобы он на вручение аттестатов приходил, а он пришёл. Потому что всё село там было. Он уже туда навеселе пришёл, а там ещё по случаю с другими отцами выпил, потом со знакомыми, с родственниками, с одноклассниками… и к концу уже на ногах не стоял. Я тогда на выпускной не попал – пришлось его домой на себе тащить. А он ещё и обоссался по дороге. Вот таким я его и запомнил. Взял аттестат и уехал оттуда. Не знаю, когда он пить бросил – а точно бросил, раз не сдох до сих пор. И знать не хочу.

Серёга закрутил пробку, убрал бутылку подальше в холодильник, и поставил чайник на плиту. Вода, нагреваясь, тихонько шумела, разбавляя давящую тишину.

– Серёг… ты прости, что влез не в своё дело. Я не знал.

– Теперь знаешь. – Помрачневший хозяин квартиры долго молчал, тяжело глядя куда-то перед собой. – Где он сейчас?

– В доме престарелых.

– Хорошо, – Сергей кивнул и немного расслабился. – Я знаю, что из Медведихи народ давно поразъехался. Уже когда я там жил, разговоры были, что школу надо закрывать – детей мало. А уж когда колхоз закрыли, и не представляю даже, как быстро там всё развалилось… Хорошо, что он не там. Дрянь он, а не человек, но такого греха мне на душу не надо. Одно дело – я его тогда оставил, молодого ещё. И совсем другое, когда он теперь… такой. – Серёга чуть помолчал. – Что за дом престарелых?

Пашка начал описывать «Усадьбу»: как там всё хорошо устроено, какие душевные люди, и что переживать не о чем, но вдруг осёкся и понял – не о том его спросили. И что второй раз Серёга не переспросит – ему и первый дался тяжело.

– «Усадьба «Лапино»», в райцентре, – в ответном взгляде Серёги были и благодарность, и сожаление.

– Пойду я. – Пашка встал, не зная, как правильно закончить этот разговор. Непонятно, на что он рассчитывал, придя сюда, но явно не на это вот всё.

Ему казалось, что за этот вечер он постарел лет на десять. А ещё ему было о чём подумать.

Дома, часом позже, он взял телефон, и, несмотря на довольно позднее время, отправил маме сообщение: «Я тебя люблю. Очень».

Немного подумав, написал ещё одно, Наташе: «А почему мы не живём вместе?»

«Потому что ты не предлагал» – быстро пришёл ответ.

«Предлагаю»

Через две минуты телефон тихонько тренькнул. Пашка крепко зажмурился, перед тем как прочитать.

На экране светилось: «Я согласна».