Читать книгу Уроки химии - Ольга Ульянова - Страница 3

Вернувшись в Москву, Юля какое-то время была занята делами, накопившимися за время её отсутствия. В немалой степени это были вопросы, связанные с обучением их старшего – на тот момент тринадцатилетнего – сына в крутом физико-математическом лицее «для гениев». Ваня «тянул» учёбу с трудом по целому ряду уважительных причин. И из-за того, что ему приходилось долго добираться от дома до лицея, и из-за того, что много времени после уроков отнимали занятия бальными танцами. А почти каждые выходные необходимо было еще и ездить на танцевальные конкурсы: квалификационная книжка танцора D-класса обязывала.

Ване давно уже обрыдли эти почти ежедневные поездки через полгорода из дома в лицей, из лицея на танцы, из танцевальной студии домой, эти обеды в кафе по дороге «из точки А в точку Б» и выполнение там же, в кафе, «на коленке» домашних заданий. Алексей, Юлин муж, когда у него было время, пробовал возить Ваню на машине, но из-за московских пробок дорога занимала еще больше времени, и Ваня постоянно рисковал опоздать на занятия.

Как бы то ни было, на семейном совете (где, справедливости ради надо сказать, у сына голос был лишь совещательный, да и у Алексея тоже) было решено, что Ваня продолжит заниматься бальными танцами. Во-первых, было жаль многих «инвестированных» лет, да и средств, – вид спорта не из дешёвых. Во-вторых, неудобно перед партнёршей, милой девочкой с не менее милыми родителями. Партнёров вечно не хватает, и родители девочек готовы пылинки с них сдувать и на руках носить, лишь бы мальчики продолжали танцевать с их дочками.

Но главное – Ванины занятия танцами тешили Юлино родительское «эго». Сама она в детстве занималась музыкой, танцевать никогда не умела, но очень любила. А у Ваньки, действительно, классно получалось. Когда Юля смотрела, как сын отстукивает джайв или скользит по залу в вальсе, с прямой спиной и гордо поднятой головой, в душе её тоже зарождалась материнская гордость, да что там гордость – гордыня! Ведь это её сын уже такой взрослый и такой красавец, это её сын поднимается на пьедестал, – вы видели? – это её, её сын!

Чтобы хоть как-то подсластить Ване его действительно нелёгкую участь, Юля с Лёшей выделяли ему еженедельно довольно щедрую сумму на питание и прочие карманные расходы, чтобы мальчик, целый день находясь вне дома, ни в чём себе не отказывал. Таким образом родители покупали Ванькину лояльность, если уж называть вещи своими именами.

Да, в лицее у Ваньки дела шли неважно, но Юля была уверена, что сын справится с временными проблемами, ведь это же её сын! Тем более, что окружение у него было «что надо». Точнее, всего окружения она не видела: поскольку они жили от лицея далеко, то и друзья у Вани бывали нечасто. Но, по крайней мере, самый близкий Ванин друг и одноклассник Паша был прямым олицетворением того самого «гениального ребенка», для которых, по всей видимости, лицей и создавался: мальчик умный, скромный, вежливый, из «профессорской семьи». Ну то есть, это Юля с Лёшей так говорили, несколько упрощая, поскольку Пашины родители были представителями академической среды, что ли. Как бы то ни было, Юля и её муж крепко рассчитывали на положительное влияние Паши на Ваню, что, по их мнению, в конечном счёте должно было привести и к улучшению результатов Ваниной учебы.

***

Но вернемся к Юлиному короткому роману. По мере того, как срочные дела уступали место важным, а важные – повседневным, тоска по Себастиану, ноющее, ни на минуту не отпускающее тягостное чувство, постепенно заволакивала её.

От Себастиана не было вестей, и недели через три после своего возвращения в Москву Юля написала сама. Ответ пришел быстро: оказывается, он, вместо домена «.ru» вычитал из её рукописного указания на визитке «.nu» (вот именно – «ну!», ну какие же они все беспомощные, эти мужики!), и его отправленное сразу же после конференции письмо не дошло до Юлиного почтового ящика.

Так началась их нескончаемая, почти ежедневная переписка. По мере того, как новости, о которых интересно было писать и читать, иссякали, тематика их писем друг другу сдвигалась в область чувств и эмоций, а сами послания становились всё более и более откровенными.

В одном из писем, не сразу и с оговорками, Себастиан признался, что у него есть женщина, с которой он встречается на постоянной основе. «Хотя, наверное, мои чувства к ней не так сильны, если вспомнить, что случилось между мной и тобой», – беспомощный и излишний комментарий. Юля приняла эту «новость» равнодушно, заверив Себастиана, что рада, что он не одинок.

В общем же вся эта ситуация затягивала их в никуда, поскольку практического пути её разрешения не предвиделось. Юлю как человека, предпочитающего эфемерным фантазиям конкретные действия и чёткие планы, эта неопределенность и отсутствие ответа на вопрос «Что же будет дальше?» не могли не раздражать.

Кроме того, временнấя разница была не в её пользу. Себастиан обычно писал ей поздно вечером, после своего возвращения с работы, где-то около полуночи по Лондону, что соответствовало 3.00 ночи по Москве. И вот Юля так ждала и жаждала его писем, что у неё постепенно выработался условный рефлекс, и каждую ночь она вставала, чтобы проверить почту. Юля перестала нормально спать, не могла ни на чём сосредоточиться, душевное равновесие постепенно покидало её, что усугублялось наступлением поздней осени с её промозглым холодом, слякотью и долгими тёмными сумерками.

В довершение всего этого кошмара – или как раз из-за него? – у Юли начались серьёзные проблемы на работе. Она ходила, как сомнамбула, и всё время думала о Себастиане.

Казалось, она уже не помнила точно, как он выглядел. Стеснялась ли Юля попросить его прислать ей своё фото или намеренно не хотела разрушать очарование образа, созданного в собственном воображении? В целом он представлял собой тип мужчины, всегда её привлекавший: высокий, худощавый, густые волнистые волосы зачёсаны назад. И очки – непременный, в Юлином понимании, атрибут сексуальности мужчины. Больше она ничего особенного не запомнила – цвет глаз или, к примеру, форма его носа стёрлись из памяти.

В конечном итоге внешний образ Себастиана, каким Юля его мысленно составила, оказался некой замысловатой комбинацией черт самого Себастиана, молодого человека, которого она любила в студенческие годы, и… Лёшки, её собственного мужа. Впрочем, размытость визуального образа Юлиного далёкого любовника не мешала ей снова и снова очень живо, будто наяву, переживать тот момент, когда они сидели в пабе, и то, как он смотрел на неё тогда и позже прошептал свое «Да!!».

Сомнений у Юли не было: она крепко влюбилась. Любая песня о любви, тем паче – о любви несчастной, несущаяся из уличного динамика, наполняла глаза её слезами. А ведь Юля с некоторых пор своей биографии была очень жёстким человеком.

В мокром саду осень забыла

Рваный платок желтой листвы.

Лучше бы нам встретиться было

За полчаса до весны.

Опозданием мы наказаны,

Что слова любви прежде сказаны,

Что совсем другим доверяли сны

За полчаса до весны.3

Бесконечно так продолжаться не могло, и Юля решила лететь в Лондон. Время предполагаемой поездки было выбрано так, чтобы можно было воспользоваться её старой полугодовой визой в Великобританию: срок действия истекал аккурат в середине февраля. Себастиан, казалось, был очень рад вестям о Юлином предстоящем приезде.

Год подходил к концу. Он был нелёгким для Юлиной карьеры. Семейные и детские вопросы также потребовали много сил – как и в любой другой год, впрочем. Наконец, Юлино эмоциональное состояние было подорвано нежданно свалившимся на неё чувством влюблённости. Впрочем, ожидание скорой встречи с возлюбленным окрыляло её, невзгоды были забыты, и Юля, в полном соответствии с традиционной нумерологией, собственным эмпирическим путем приходила к выводу, что тридцать шесть (а ей было тридцать шесть) – действительно, один из лучших возрастов.

Мысль о том, что совсем скоро, в начале февраля следующего года, ей стукнет тридцать семь – один из самых опасных возрастов, с точки зрения той же традиционной нумерологии – беспокоила Юлю лишь отчасти, ибо она намеревалась прежде сполна насладиться успешной реализацией своего проекта по поездке в Лондон на 4-5 дней, с единственной целью – увидеться с Себастианом.

Две новогодние недели прошли фантастическим образом! Они всей семьёй путешествовали по одной из экзотических стран Юго-Восточной Азии и в конечном итоге добрались до живописнейшего побережья Индийского океана. Там они провели незабываемые семь дней в просторном бунгало, отстоящем на некотором расстоянии от и без того не сильно развитой в той местности цивилизации. Купались в океане и играли на пляже. Днем покупали местные экзотические фрукты у живописно задрапированных разносчиц, изредка проходящих мимо их жилища. А вечерами отправлялись в облюбованный ими рыбный ресторанчик поблизости, чтобы полакомиться свежевыловленной рыбкой и морскими деликатесами и поболтать с дружелюбным и гостеприимным хозяином о местных нравах и обычаях.

Порой, лежа на пляже под навесом из пальмовых веток и глядя на то, как её загорелый и мускулистый муж играет в океане с детьми, «выбрасывая» их с руки в воду или подсаживая на небольшой утёс, чтобы те могли с него спрыгнуть, Юля думала: «Господи, за что же мне выпало такое счастье! У меня есть вот это всё, эти самые дорогие для меня люди – Алёша, Ваня, Арина и Глаша. …И вдобавок ко всему – Себастиан…»

Давно они с Лёшкой не занимались любовью так страстно и подолгу, как в эти дни, лишь изредка выглядывая в окно и убеждаясь, что дети по-прежнему играют на пляже или барахтаются в океане в пределах видимости.

Во время поездки доступа к Интернету у Юли не было, а приехав домой в середине января, она, как и ожидалось, обнаружила среди прочей электронной корреспонденции и тёплое новогоднее поздравление от Себастиана.

Между тем, побочным эффектом долгого отсутствия у Юли доступа к электронной почте явилось ослабление зависимости от писем Себастиана, что было как нельзя кстати. Так что она как минимум перестала вскакивать по ночам, хотя по утрам продолжала методично проверять почту. Себастиан, вероятно, тоже хорошо отдохнул в рождественские дни, и регулярность его писем снизилась до такой степени, что Юля, быть может, получала от него не более двух коротких посланий в неделю.

Проект, посвященный поездке в Лондон, развивался по плану. Семья была предупреждена о необходимости командировки и о том, что Юля проведёт в Лондоне еще и уикенд – «отдохну, похожу по магазинам…».

Рабочие вопросы подкопились за время Юлиного отпуска, перед поездкой предстояло также пережить собственный день рождения, но в общем после волшебного семейного отдыха и в преддверии не менее волшебного свидания Юля чувствовала себя воодушевлённой. Множество раз она воображала себе предстоящий момент встречи с Себастианом и готовила возлюбленному сюрприз, впрочем, слишком интимный, чтобы о нём здесь писать.

Примерно за неделю до предполагаемой поездки и дня за три до своей тридцать седьмой годовщины рано утром Юля открыла очередное письмо от Себастиана, пришедшее ночью, в котором он в несколько спутанной форме и ссылаясь на некие причины, но не объясняя их, предлагал встретиться где угодно, но только не в Лондоне. Он предлагал ей на выбор Париж, Брюссель или Лиссабон (он, дескать, оплатит стыковочный рейс), и даже (!) допускал возможность для него самого прилететь, скажем, в Санкт-Петербург, чтобы увидеть Юлю, тем более что та столько интересного рассказывала ему об этом городе. В конце письма Себастиан извинялся за «last minute change»4 и просил Юлю ответить ему как можно скорее, чтобы он смог всё организовать.

Письмо его повергло Юлю в шок. Мечты, столь близкие к осуществлению, рушились на глазах. Несчастному инфантильному гражданину Бельгии и Европейского Союза, казалось, и в голову не приходило, что россиянке для посещения любой из перечисленных им столиц необходима шенгенская виза. А вот именно её-то у Юли в тот момент и не было!

Вариант же с Санкт-Петербургом она отмела сама. Причина тому, лежащая на поверхности, заключалась в том, что в России зима того года выдалась очень холодной, и Юля сомневалась, что Себастиан получит удовольствие от прогулок по тридцатиградусному морозу. Не будут же они заниматься любовью в номере гостиницы сутки напролёт!

Однако было и более глубокое соображение, которое трудно поддавалось формулировке, и в котором Юля на тот момент не решалась сознаться даже самой себе. Дело в том, что она-то как раз прекрасно понимала, что Себастиану для поездки в Россию тоже необходима виза. И внутренне опасалась, что если они договорятся встретиться в Санкт-Петербурге, а позднее на его пути возникнут какие-либо административные препоны, то ему будет легче отказаться и от самой идеи встречи, объясняя это непредвиденными и не зависящими от него обстоятельствами. Приходилось признать, что здесь, как и всегда и везде, Юля желала полностью контролировать ситуацию, из чего следовало, что совершать действия (получать визу, лететь и т.д.) должна была она сама.

Впрочем, в момент получения того самого послания от Себастиана все вышеперечисленные мысли роились у Юли в голове бессистемно, и по прочтении письма она впала в ступор, неспособная сходу выстроить алгоритм своих действий, которые отвечали бы новым условиям задачи. К тому же, она была немало оскорблена таким поворотом в его отношении к ней, какими бы там причинами он ни руководствовался.

Ох, эти мужские причины, эти замысловатые фантазии, рождённые в жалкой попытке объяснить, почему они, мужчины, не выполняют своих обещаний. Причины эти по наивности и неправдоподобию схожи со сбивчивыми объяснениями подростка, не выполнившего домашнее задание. Как любим и ценим мы, женщины, когда мужчина честен и конкретен в своих комментариях относительно «причин»: застрял в пробке, проспал, не хотелось, не пустила жена.

Но как только «причины» усложняются: «болел и поэтому не смог приехать» (вы когда-нибудь видели, чтобы мужчина отказал себе в удовольствии, даже если болеет? а может, «удовольствие» перестало быть таковым?), «сложный проект» (при этом ничего конкретного о природе сложностей) или же просто «были важные причины» (когда лень выдумывать или нет на это времени), – услышав такие объяснения, милые дамы, бегите от мужчины без оглядки. Если только Вы не любите его больше жизни и не готовы допустить малую вероятность действительного существования уважительной причины. Или если Вы не думаете, что сможете исправить, «починить» партнёра или ситуацию. Да ничто тут обычно не чинится, только порой понимаем мы это слишком поздно!

Итак, Юля не знала, как ей реагировать на письмо Себастиана. И потому замолчала и затаилась, не отвечая вовсе. Так тянулся день, другой и третий, причём Себастиан бомбардировал её тревожными вопросами («Получила ли ты мое письмо?», «Почему ты молчишь?», «Напиши, пожалуйста») сначала по личной почте, а потом и по рабочей.

Наконец, Юля очнулась и написала ему, предложив срочно созвониться. Одновременно она начала в спешном порядке собирать документы на французскую визу, ибо сроки её получения были наикратчайшими по сравнению со всеми прочими вариантами. С приложением известных усилий и при удачном стечении обстоятельств можно было рассчитывать на то, что виза будет ей выдана в аккурат за день до планировавшегося ранее дня поездки.

Юлин день рождения прошёл, как в кошмарном сне: утром она ездила подавать документы во французский визовый центр, потом что-то закупала в супермаркете по соседству с офисом, чтобы «проставиться» перед коллегами, потом ждала звонка от Себастиана… А ведь существовала еще и работа.

Он позвонил во второй половине дня. Юля сообщила ему, что решила получать французскую визу и, таким образом, если всё пройдёт удачно, они смогут встретиться в Париже. На что он довольно вяло заметил, что, поскольку она не отвечала все эти дни и никак не информировала его о своих намерениях, его планы тоже поменялись, и теперь он не уверен, смогут ли они вообще встретиться в оговорённые ранее дни.

Юля была ошеломлена: столько усилий, и всё – напрасно! Однако формально Себастиан был прав: она, действительно, хранила молчание все те дни, когда он настойчиво просил её откликнуться. В конце концов, то ли от разочарования, то ли от того, что впервые за много месяцев она снова услышала его голос, Юля разрыдалась. Он тактично выразил сожаление и пообещал, что со своей стороны посмотрит, что можно было бы сделать, чтобы они всё же могли встретиться. На этом они попрощались.

В таком настроении входила Юля в свое тридцатисемилетие…

Прошло два дня, а от Себастиана не было ни слуху, ни духу. Между тем, приближался предполагаемый день поездки, билеты «Москва-Лондон-Москва» давно уже были обменяны на «Москва-Париж-Москва». Французский визовый центр не подкачал, и виза была выдана в срок, о чём Юля и уведомила Себастиана смс-кой за день до вылета. В ответ – не сразу, впрочем – пришло сообщение, что, к сожалению, он не смог внести необходимые коррективы в свои планы и, таким образом, им не удастся встретиться в назначенные дни. «Я очень сожалею».

Вечером Юля без сил доплелась до дома, кинула в ящик комода загранпаспорт с некогда столь вожделенной, а теперь – более не нужной французской визой («Только предпоследнюю чистую страницу паспорта испортила, придётся новый получать»), вяло пообщалась с семейством, пожаловалась на плохое самочувствие, а оказавшись у себя в спальне – упала на кровать и прорыдала всю ночь.

Наутро она сделала то, чего не делала уже много лет: попросила совета у подруги. Позвонила ей и всё в слезах рассказала. И услышала свежий и нетипичный взгляд на произошедшее, который её – вот уж действительно! – несколько взбодрил: «Юлёк, тебя что – первый раз в жизни кинул любимый человек? Ну так добро пожаловать в мир реальности! Ну влюбилась, ну и что? – ты тем самым обогащаешь прежде всего себя! Но никто не обязан нянчиться с твоими чувствами или отвечать тебе взаимностью. Влюбиться – это право каждого, но оно не налагает никакой дополнительной ответственности на противоположную сторону. Давай, Юлька, успокаивайся там, не куксись и продолжай наслаждаться своим чувством, пусть и неразделённым».

Юля была ошарашена новизной подхода. Была ли это своеобразная шоко-психотерапия или Алька её и вправду так думала и применяла аналогичный подход, когда влюблялась сама, – это так и осталось для неё загадкой. Но суть Алькиной «терапии» была ею усвоена и состояла примерно в следующем: любимые мужчины иногда «кидают», это происходит так часто, что уже становится «нормальным», происходит со многими, и никто от этого ещё не умирал.

Через неделю или чуть более того пришло письмо от Себастиана, где он ещё раз выражал сожаление в связи с тем, как неудачно всё сложилось с их так долго готовившейся встречей. «Когда я не получил от тебя никакого ответа на свои предложения, я подумал, что ты не приедешь, и тогда пообещал своему сыну, что проведу эти дни с ним. Ты должна меня понять, у тебя ведь у самой есть дети. Надеюсь, ты не обижаешься на меня». Ну что Юле было с ним делать? – объяснять, что если бы он не менял планов, то не последовало бы и никакого недопонимания?

Оправдания Себастиана напомнили ей старый анекдот, в котором кредитор, несколько дней кряду посещающий дом должника и неизменно находящий в двери записку «Приходи завтра», в конце концов пропускает один день. А придя к должнику на следующий, видит уже новое послание: «Приходи вчера». Если всё время манипулировать партнёром и совместными планами, думала Юля с горечью, то рано или поздно обязательно представится возможность свалить всю вину за нереализованный совместный проект (пусть даже и любовный, какая разница?) на партнёра. Таким образом, она отнеслась к последнему письму Себастиана как к продолжению «кидалова» и не стала ничего отвечать.

Между тем, Юлина жизнь текла своим чередом. И именно в эти нелёгкие дни Господь ниспослал ей утешение, привнёсшее лучик иного, истинного света в её жизнь. Юля сделалась крёстной мамой маленькой полугодовалой девочки, которая стала ей очень дорога.

Кто из них двоих был более нужен другому в тот момент – Юля, разделившая ответственность за будущее этой крохи с её родителями, или малышка, озарившая Юлино насквозь греховное существование радостью новой жизни и растормошившая её несколько заветрившиеся материнские чувства, разбудившая желание оберегать и защищать крохотное невинное существо, – кто кому был нужнее, это вопрос. Однако появление в Юлиной жизни этого ребёнка, так же, как ранее – появление её собственных детей, заставило Юлю заново переосмыслить свои жизненные приоритеты и ценности. Нечто, когда-то называемое ею «любовью», вскоре было понижено рангом до разряда «интрижка», а истинная любовь в её очищенном понимании приобрела оттенок вселенского чувства любви к ближнему.

Так материнская природа женщины всегда – или почти всегда – побеждает её животную сексуальность, и если не подавляет последнюю, то возносит её на такую высоту, когда женщина и в отношениях с любым мужчиной чувствует себя всевластной госпожой, а не зависимой рабыней. И потому, как бы мужчина ни повел себя с ней, «кинуть» женщину ему по определению не удастся, ибо главный плод, главная для женщины награда в этих отношениях – её ребёнок – остаётся с ней.

Если же развивать и обобщать эти размышления далее, то можно прийти к выводу, что ребёнок для матери – не меньшая защита, чем она для него. Да, мать защищает своего малыша от воздействия неблагоприятных внешних факторов, учит его адаптироваться к требованиям общества, прививает, по мере собственной способности, нормы морали. Но порой кажется, что психика у любого ребёнка, те самые пресловутые «нервные клетки, которые не восстанавливаются», покрепче будет, чем у нас, взрослых. Недаром же дети склонны быстрее прощать и забывать плохое.

Ребёнок, благодаря своей открытости и непосредственности, способен создать для матери своеобразный эмоциональный защитный барьер. А та, в свою очередь, чувствуя долгосрочную ответственность за жизнь и здоровье сына или дочери, часто отодвигает на второй план собственные эмоциональные потрясения, какими бы сильными они ни были. Она слышит инстинктивный зов материнства и вынуждена – хочет она того или нет – выполнять вполне конкретные, регулярные, часто монотонные, но не терпящие отлагательства шаги, – спасительная рутина!

Иногда мне кажется, что, когда у моих дочерей появятся их собственные дети, я стану чуть меньше беспокоиться за них самих и за их женскую судьбу, ибо сама ответственность за детей будет удерживать их от необдуманных поступков и эмоциональных срывов, а инстинкт самосохранения усилится благодаря осознанию своей нужности и незаменимости для маленького, беспомощного существа. Впрочем, моя собственная мама утверждает, что с появлением у меня детей она не стала меньше беспокоиться обо мне самой.