Читать книгу Почувствуй - Ольга Вечная - Страница 8

Бах-бах-бах. Пульс ускоряется, в глазах на миг темнеет.

Вся жизнь пролетает перед глазами. Прошлое и будущее. Он сейчас скажет, что был с другой и что нас больше ничего не связывает. Я на месте умру, и больше меня никогда не будет.

Не хочу выходить в коридор. Не желаю ничего знать!

Страшно.

Так сильно страшно, что голова кружится. Закрываю глаза и шепчу: «Я люблю его, я не представляю, как жить без него. Пожалуйста, Боже, пожалуйста. Я не хочу без него жить».

Тут же обрываю себя, разозлившись на то, как жалко выгляжу. Угораздило же втрескаться! В восемнадцать лет, когда вся жизнь впереди, когда столько всего еще будет! Уже засыпаю и просыпаюсь с мыслями, где Дом и с кем.

Мы вместе с девятого класса. Процент того, что поженимся и проживем длинную жизнь душа в душу, стремится к нулю. Я все это понимаю. У нас не может быть будущего, да мы о нем никогда и не задумывались всерьез. Замуж Матвей меня не звал. Да я бы и не пошла в ближайшие годы.

У нас обоих есть цели, и семья стоит далеко не на первом месте. Просто так вышло, что мы с Матвеем рано встретились.

Выбираюсь из ванны и наскоро промокаю тело полотенцем. Бросаю взгляд в зеркало и отворачиваюсь: не нравлюсь я себе. Пресловутый предменструальный синдром стократно усугубляет ситуацию. Всё не так, всё плохо.

Надеваю шорты, майку и, настроившись, выхожу в коридор. Но там только папа.

Пару секунд я тупо пялюсь на входную дверь, борясь с разочарованием. Потом плетусь в свою комнату, высмеивая собственную противоречивость.

– Пап, никто не приходил? – спрашиваю, оглянувшись. – Я слышала хлопок двери.

– Приходил, Юль, да, – отвечает тот из кухни.

Я округляю глаза и меняю маршрут.

– Кто?

– Матвей. Я его развернул аккуратно. Сказал, что тебя нет, как ты и просила. – Потом заговорщически успокаивает: – Он все понял. Попытался хамить, как обычно. Но со мной такое не проходит. Что-то не так?

– А. Я просила разве?

– Рано утром, за завтраком.

Точно. Это было на эмоциях. Мама начала спрашивать, как я вечер провела, с кем виделась. Что там Матвей? Любопытство родителей понятно: они переживают. Я крайне редко куда-то хожу одна. А тут еще и вернулась в полночь! Ответила, что мы с Матвеем поссорились и что видеть его не хочу. Потом, правда, заверила, что мы не расстались и что он не наркоман. А то мало ли.

– Юля, Юль… – Отец смотрит на меня внимательно, – ты у меня девочка взрослая и мудрая, но послушай мой совет. Есть вещи, которые прощать нельзя…

– Зная, знаю, – перебиваю я.

Папа сдаваться не собирается и продолжает говорить, проигнорировав мой выпад:

– Для всех остальных ситуаций существует правило: не сдавайся быстро. Пусть пару раз побеседует с закрытой дверью, с его гонором и характером полезно. Ничего с твоим литовцем не случится.

– Думаешь?

– Уверен. Ты ничего толком не рассказываешь, но я же вижу, что он опять что-то натворил. Да, он мне не нравится. Я вообще ничему не удивлюсь в его случае.

– Пап…

– Не будем ссориться. Тебе он нравится, допустим. Хорошо, встречайтесь, гуляйте, лишь бы на моих глазах. Буду рад ошибиться в его случае. Но пока Матвей Адо-что-то-там на испытательном сроке.

Я смеюсь нервно.

– Адомайтис. Па-ап, признайся, даже спустя тридцать лет брака и пятерых детей ты будешь ждать от него подвоха.

– Буду! И что? Ты мой единственный ребенок. Моя малышка. Конечно, я от всех жду подвоха!

– Папа. – Не удерживаюсь и улыбаюсь. – Я не глупая. Сама всё вижу.

– Всё, да не всё. Не прощай его быстро. Мужчины не ценят доступность. Я не в курсе, что он выкинул, но одно тебе скажу точно: если тебе было обидно и ты его легко простишь – он сделает это снова.

Я застываю. Фотография с брюнеткой моментально всплывает в памяти.

– Думаешь, повторит, пап?

– Сто процентов. Вы сейчас прощупываете границы дозволенного, пределы допустимого.

– Я хочу, чтобы Матвей понял: так делать нельзя! Но при этом волнуюсь. Вдруг переборщу и потеряю его?

– И слава богу!

Я поджимаю губы. Молчу. Отец продолжает спокойнее:

– Юля, ты не должна демонстрировать, что боишься его потерять. Это относится не только к Матвею, а к абсолютно любому молодому человеку. Ты должна быть гордой. Тогда парни рядом будут держать себя в постоянном тонусе. Никаких компромиссов.

– А вдруг он тогда уйдет? К другой, которая будет… ну не знаю, трястись вокруг него.

– Не уйдет, – усмехается отец. – Если ты его зацепила, никуда твой Матвей не денется. И чем будешь равнодушнее, тем активнее он завиляет хвостом. Простая мужская психология.

Вдох-выдох.

– Значит, динамить его сегодня?

– Максимально долго и дерзко. Он должен вытесать себе на подкорке: повторит свой поступок, будет так же и хуже. Мужики в своем большинстве (я, конечно, исключение) понимают лишь грубую силу. Почему в казармах на всех орут? Если прапор скажет: «Пожалуйста, ребятушки, – папа пародирует кота Леопольда, – встаньте завтра в шесть утра…», его пошлют далеко и надолго. А если тех, кто не поднялся, отправят пять километров в противогазе бежать, а заодно и весь отряд, – в следующий раз как миленькие соскочат. Армия таких борзых, как твой Матвей, ломает на раз. Но он ведь туда не собирается.

Я сглатываю. Папа в армии не был, но спорить нет желания.

– Ладно. Выкину телефон в окно, дабы избавить себя от соблазна.

– Просто отдай его мне на хранение. Пока я покупаю тебе технику, ломать ее разрешается лишь с разрешения.

– Ты его забанишь, – смеюсь я наконец-то. Смягчаюсь. – Не буду ломать, обещаю.

Мы с папой пьем чай, болтаем еще некоторое время. От Матвея падает на сотовый:

«Я приходил. Вдруг тебе не сказали».

Включаю всю свою силу воли и игнорирую.

* * *

Следующим утром я просыпаюсь в дурном настроении.

«Выдра, доброе утро», – уже на телефоне от Матвея.

Глаза закатываю.

Я должна очертить границы. Как там в отцовой психологии? Жизнь – казарма. И мужики вокруг нее должны бежать кросс.

Иначе при каждой ссоре Дом будет превращаться в вооруженного до зубов терминатора. А я – в жертву.

Собираюсь на учебу дольше привычного. Голова побаливает, живот тянет, я словно размазня! Выпиваю пару таблеток обезболивающего заранее, иначе быть беде: первый день цикла зачастую оборачивается адом. Раз на раз не приходится, но иногда бывает, что сознание теряю.

Не исключено, что у меня какие-то врожденные проблемы по-женски. Как-то мы с мамой даже ходили на прием к Любиной тете, которая работает гинекологом в частной клинике. Та сказала, что месячные – процесс естественный и такие сильные боли ненормальны. Выписала направления на анализы. Правда, я так и не собралась их сдать, а прошло уже больше года.

В то время я была девственницей, а потом в течение месяца перестала ею быть. Упс.

Идти с мамой резко стало неловко. Я ощущала вину и стыд, ведь мы так часто обсуждали, что я не стану торопиться и прыгать по койкам.

Денег на прием не хватало. У Матвея просить постеснялась. Да и надобность будто пропала. Не знаю, совпадение или нет, но после начала регулярной половой жизни боли практически исчезли. А может, дело в том, что я повзрослела и репродуктивная система заработала как надо? В любом случае эта тема стала у нас с Домом поводом для пошлых шуток.

Домик… Эх. О чем бы я ни подумала, каждый раз цепочка приводит к нему.

Итак, универ. Добираюсь на автобусе, не опаздываю. Первая лента проходит более-менее. Мы с Любой сидим вместе, пишем лекцию. Я даже успеваю несколько раз найти у преподавателя ошибку в формуле, за что получаю уважительные кивки.

Ко второй начинаю чувствовать себя значительно хуже. Голова кружится. Боль внизу живота нарастает. Она зарождается ниже пупка, а потом стреляет в поясницу с каждой минутой все сильнее, пока спину не начинает натуральным образом ломить. Да так, что чернота волнами перед глазами.

Было так же. На школьном экзамене по химии. Я выпила таблетки, но все равно стало плохо. Писала на пределе возможностей. Мне вызвали скорую и сделали укол. Я вернулась в кабинет и решала, сколько могла. И сколько оставалось времени. Увы, четверка не позволила поступить туда, куда мечтала.

Поднимаю руку и прошусь выйти.

Пошатывает. Оказавшись в коридоре, я прижимаюсь спиной к стене и закрываю глаза. Кажется, забыла тетрадки в аудитории… Надо написать Любе, чтобы собрала их.

Надо.

Дальше как в тумане: медицинский кабинет, скорая, папа.

Мы едем домой, я лежу, свернувшись калачиком на заднем сиденье. В таком положении боль хоть чуть-чуть меньше.

Подъезд, лифт. Папа поддерживает и помогает разуться. Наконец, моя комната.

Пью воду и забираюсь в постель. Закрываю глаза. Отец оставляет меня одну, попросив попытаться поспать. Обезболивающее должно подействовать. Вот-вот, надеюсь.

Но уснуть не удается. Я крепко зажмуриваюсь и считаю удары сердца. Мне холодно и одиноко. Очень одиноко. Я вспоминаю, как в тот день быстро прилетел Матвей. ЕГЭ сдается в чужих школах, как повезет. И мы с ним писали на противоположных концах города. Он сдал свой экзамен и пулей ко мне! Хотя его одноклассники собирались вместе и отмечали. Матвей встретил меня у выхода и отвез домой. А потом был рядом до ночи, пока не вернулся отец и не выгнал его.

Открываю глаза резко, услышав знакомый голос:

– Я просто хочу ее увидеть. Пожалуйста.

Волна жара прокатывается по коже. Аж волоски дыбом! Матвей говорит громко, но по тону понятно: максимально терпеливо.

Старается.

Дух захватывает. Я знаю его расписание наизусть. Бросаю взгляд на часы – у Мота должны быть пары. Что он здесь делает?

– Юля спит, и я не буду ее будить, – на тон ниже говорит отец. – Матвей, я скажу, что ты приходил, и передам эклеры. Спасибо за вещи. Все, езжай.

Я не спала. Боль такая сильная, что в забытье уйти не вышло. Я вспоминала, как Дом меня жалел. Мне было одиноко.

– Я просто посмотрю на нее одним глазком, – просит Матвей.

– Нет.

– Пожалуйста. Я не видел ее с субботы. Я… очень вас прошу. Я на цыпочках.

Мурашки по коже от его голоса.

– С субботы? Это когда вы поругались и ты вылетел, как безумный?

– Да, и мне стыдно. Мы поругались, я был не прав. А сегодня Юле стало плохо и она даже не написала.

– А кто в этом виноват?

Папа, блин!

Я зову:

– Пусть зайдет! Пап!

Выходит тише, чем планировала. Пульс ускорятся. Вдруг понимаю, что мне нужно сейчас.

Он.

Мой Матвей рядом. Да, это определенно очень сильно облегчило бы ситуацию.

– Матвей! – кричу громче.

– Не знаю, – говорит Матвей. – Может, и я. Ну не могу я так, Виктор Арсеньевич. Мне надо ее увидеть. Я никуда не уйду. Выгоните – буду сидеть на ступеньках.

– У тебя по расписанию пары. Езжай на учебу. Вылетишь – кому ты нужен будешь?

– Пока Юлю не увижу, никуда не поеду.

– Вот что с тобой делать?

Я никак не могу найти телефон. Кое-как, Господи помоги, присаживаюсь. А потом встаю на ноги. Дальше по стеночке, по стеночке. Голова кружится, и тошнота подкатывает.

Мужчины! Самые мои важные и любимые. Ну что они так меня мучают?! Еще хуже ведь делают!