Читать книгу Там, где ломается лед - Ольга Викторовна Дашкова - Страница 4

Кадр встречает меня у двери.

Рыжий, наглый, с вечно недовольной мордой кот. Он сидит в прихожей и смотрит так, словно я опоздала с кормлением на три часа. Хотя автоматическая кормушка работает исправно, и он прекрасно это знает.

– Привет, предатель, – говорю, сбрасывая туфли.

Он моргает. Медленно, презрительно. Разворачивается и уходит в комнату, задрав хвост. Обиделся. Или делает вид. С котами никогда не поймешь.

Запираю дверь на два замка – привычка, от которой я не могу избавиться. Прошло пять лет, а руки все равно тянутся проверить. Закрыто? Закрыто. Цепочка? На месте. Теперь можно выдохнуть.

Сумка летит на диван. Камеру несу в кабинет, в маленькую комнату, которую громко называю студией. Восемь квадратных метров: стол, компьютер, полки с объективами, доска с распечатанными снимками. Мое убежище.

Часы на стене показывают половину второго ночи. Тело гудит от усталости, ноги ноют. Плечи затекли от тяжелой сумки. Нужно принять душ, выпить чаю и лечь спать.

Вместо этого я сажусь за компьютер. Пальцы ложатся на клавиатуру. Никита Волжин.

Enter.

Экран взрывается результатами. Статьи, интервью, фотографии. «Империя Волжина: как построить сеть отелей за десять лет». «Никита Волжин – самый закрытый миллиардер России». «Трагедия магната: гибель жены и нерожденного ребенка».

Я щелкаю на последнюю ссылку.

Статья трехлетней давности. Желтая пресса, но с фактами. Елизавета Волжина, двадцать девять лет, погибла в автокатастрофе. Грузовик выехал на встречную, удар пришелся в водительскую дверь. Смерть мгновенная. Она была на восьмой неделе беременности.

Фотография: он и она на каком-то мероприятии. Она – темные волосы, открытая улыбка, рука на его локте. Он – моложе, мягче, без этой трещины во взгляде. Счастливый.

Был счастливый.

Я закрываю вкладку. Открываю снова. Смотрю на его лицо – тогда и сейчас. Три года. Всего три года, а как будто разные люди. Тот, на фото, еще верил во что-то. Этот, сегодняшний, не верит ни во что.

«Человек, который разучился быть счастливым»

Я сказала ему это в лицо. Зачем? Зачем я вообще открыла рот?

Профессиональная дистанция – первое правило. Не вмешиваться, не комментировать, не лезть в чужую жизнь. Снимай, бери деньги, уходи. Десять лет я соблюдала это правило. Десять лет оно защищало меня от чужой боли, от чужих историй, от чужих темных глаз.

А потом пришел он.

«Меня зовут Никита».

Зачем он это сказал? В договоре – «господин Волжин», в статьях – «Никита Максимович», для сестры – просто «Никита». Но он не обязан был представляться. Не обязан был стоять передо мной, требовать снимок, смотреть так, будто я украла что-то ценное.

Не обязан был заставлять меня чувствовать.

Откидываюсь на спинку кресла. Кадр запрыгивает на стол, укладывается прямо на клавиатуру. На экране появляется строка бессмысленных символов.

– Очень помогаешь.

Он мурлычет, глажу его по спине – автоматически, не думая. Мысли далеко. Никита Волжин. Я знаю это имя. Знаю это лицо. Не из статей – я не читаю деловую прессу. Не из светских новостей – я их избегаю, слишком много воспоминаний о прошлой жизни.

Я видела его.

Лично.

Где?

Память услужливо подбрасывает образы. Мероприятие? Возможно. Я снимала сотни мероприятий, тысячи лиц. Может, он был гостем на какой-то свадьбе, на корпоративе, на презентации. Может, мы сталкивались в коридоре, в лифте, у входа.

Нет. Не то.

Я бы не запомнила случайное лицо в толпе. Я запоминаю только тех, кого снимала. Или тех, кто произвел впечатление. Он не попадал в мой объектив до сегодняшнего дня, это точно. Значит, впечатление.

Но какое? Закрываю глаза. Пытаюсь поймать обрывок, тень воспоминания. Темные волосы, жесткая линия челюсти, взгляд, который давит. Где я это видела? Когда?

Образ ускользает. Как сон, который помнишь секунду после пробуждения, а потом – пустота. Это сводит с ума.

Не люблю загадки. Не люблю, когда что-то не сходится, не складывается в картинку. Профессиональная деформация. Фотограф должен видеть целое, должен понимать, как элементы соединяются в кадр.

А тут – дыра. Черное пятно в памяти.

Кадр спрыгивает со стола и уходит в темноту коридора. Я остаюсь одна. Компьютер мерцает, открываю новую вкладку. Ввожу другой запрос.

Никита Волжин фото.

Сотни снимков. Он на конференциях, на открытиях отелей, на благотворительных вечерах. Всегда в костюме, всегда с одним и тем же выражением – ледяная вежливость, закрытое лицо, глаза, которые не пускают внутрь.

На некоторых с женой. Она рядом, улыбается за двоих. Он не улыбается, но рука на ее талии, и в этом жесте: собственничество, защита, любовь. Как у волка с волчицей.

Был.

Листаю дальше. После ее смерти фотографий меньше. Он избегает камер, это видно. Появляется только там, где нельзя не появиться. Стоит с краю, уходит первым. Как сегодня.

Он простоял всю свадьбу у колонны. Один. С бокалом, к которому наверно и не притронулся. Смотрел на сестру, единственного человека, который заставлял его лицо чуть-чуть смягчаться.

Я поймала этот момент. И другой, когда он смотрел на молодоженов, и в его глазах было столько боли, что хотелось отвернуться. Но я не отвернулась. Я сняла.

А потом – удалила.

При нем, как обещала. Но образ остался. В голове, под веками, в кончиках пальцев. Я помню каждую линию того кадра. Свет, тень, угол. Его лицо, пойманное в момент абсолютной уязвимости.

«Я бы тоже не удалил»

Он знал. Как-то знал, что я сохранила снимок. Может, видел по глазам, может, почувствовал. Этот человек замечает больше, чем показывает. Как я. Два хищника, которые узнали друг друга.

Трясу головой. Хватит.

Закрываю браузер. Встаю, иду в ванную. Горячая вода льется на плечи, смывает усталость, чужие духи, запах шампанского. Стою под струей и думаю: забудь. Завтра будет новый заказ, новые лица, новые чужие праздники. Он останется в прошлом, как и странный разговор, темные глаза, фраза, которую не надо было произносить.

Забудь.

Но когда я вытираюсь и смотрю в запотевшее зеркало, мне кажется, что я вижу его отражение за своим плечом. Наваждение.

Иду в спальню. Кадр уже лежит на подушке – на моей половине, естественно, ложусь рядом, закрываю глаза. Сон не идет.

Лежу в темноте и перебираю воспоминания, как четки. Последние пять лет – после Павла. Работа, работа, работа. Редкие выходные. Поездка к отцу, когда он еще был жив. Похороны. Год траура. Снова работа.

Где в этой цепочке мог появиться Никита Волжин?

Нигде. И все же… Образ всплывает внезапно.

Не целиком – фрагмент. Его спина в темном пальто, широкие плечи, наклон головы. Он стоит у окна, смотрит на что-то внизу. Я прохожу мимо, случайно поднимаю глаза, вижу его профиль.

Где это было? Больница. Сердце пропускает удар.

Больница. Три года назад. Я приезжала к отцу, он лежал в онкологии, последние недели перед концом. Шла по коридору, искала кофейный автомат. И видела мужчину у окна, неподвижного, как статуя. Он не обернулся, но я запомнила его спину, его неподвижность, его тишину.

Тогда я подумала: человек, который ждет плохих новостей. Или уже получил. Это был он?

Я не уверена. Не могу быть уверена, прошло три года, я видела только спину, только профиль. Но что-то внутри говорит: да. Это был он. Он стоял у того окна, а где-то в палатах его жена умирала или уже умерла, и он не знал, куда деть руки, куда деть себя.

Как я. В тот день мне позвонили в три часа утра. «Ваш отец скончался. Приносим соболезнования». Я не плакала. Просто сидела на кухне до рассвета и смотрела в стену. Кадр терся о мои ноги, мяукал, требовал внимания. А я не могла пошевелиться.

Может, он сидел так же. Может, мы горевали в одном здании, на разных этажах, каждый в своем аду. Странная связь. Невидимая нить между двумя незнакомцами, которые потеряли кого-то в одних стенах.

Или я выдумываю.

Я хороша в этом – выдумывать истории, видеть связи там, где их нет. Профессиональная деформация. Фотограф, тот же рассказчик, просто вместо слов у него кадры.

Но глаза не обманывают. Я видела его до свадьбы. Лично, не на фото. И это что-то значит – или не значит ничего.

Я не знаю. И это злит больше всего.

Кадр мурлычет, устраиваясь под боком. Теплый, живой, настоящий. Единственное существо, которое я подпустила близко за последние пять лет. Ему можно доверять. Он не ударит, не предаст, не исчезнет. Только будет смотреть с презрением и требовать еду.

Идеальные отношения. Единственные, на которые я способна.

Никита Волжин, это проблема, которой у меня нет. Богатый, сломанный, красивый – полный набор красных флагов. Я достаточно умна, чтобы держаться подальше. Достаточно опытна, чтобы не вестись на темные глаза и сильные руки.

Я видела, куда это ведет. Синяки под свадебным платьем. Никогда больше.

Засыпаю с этой мыслью. А снится мне его спина у больничного окна и голос – низкий, хриплый: «Меня зовут Никита».

И я почему-то отвечаю: «Я знаю».