Читать книгу Еврейка Нина - Ольга Владимировна Гончарова - Страница 3

Отец Нины преподавал математику в пединституте. Переехали они в Ворошиловск из Ленинграда, когда Нина была ещё маленькой. Истинная причина переезда ей была неизвестна. Кажется, папа с кем-то там поссорился и их отправили в провинцию. В Ленинграде отец заведовал кафедрой в каком-то большом институте, а здесь был просто старшим преподавателем. Эту тему почти никогда не затрагивали, Нина узнала подробности только из случайно услышанных разговоров родителей.

Конечно же, девочка хорошо училась, была воспитанной и прилежной. Для еврейки Нина была слишком светлокожей, волосы прямые, темно-серого цвета, глаза светло-карие. Фигура у Нины была скорее мальчишеская, узкие бедра и маленькая грудь. Человек, не знающий наверняка, что Нина еврейка, легко мог спутать ее с чеченкой, осетинкой и даже с русской. Несмотря на аттестат с отличием, Нина не стала поступать в институт. Ее мать Анна Абрамовна начала болеть: постоянные простуды, ангины с осложнениями. Поэтому девушка решила остаться дома и ухаживать за больной матерью. Она устроилась на полставки в библиотеку, а свободное от работы время проводила с мамой.

Отец Нины, Михаил Яковлевич, был человеком строгим и немногословным. Он требовал идеальной чистоты в доме и не терпел слёз. Поэтому, когда Анна Абрамовна умерла, он запретил Нине горевать. А всего через три месяца нашёл дочери жениха. Это был учитель истории Давид Александрович, обычный еврейский юноша, с волнистыми черными волосами, среднего роста, худощавого телосложения и в очках. Для отца Нины главное, что будущий зять – еврей с высшим образованием.

Сама Нина сначала сопротивлялась браку. Во-первых, она ещё оплакивала мать втайне от отца; во-вторых, не испытывала к Давиду никаких чувств, хоть он и был хорошим, порядочным молодым человеком. Не было у Нины к нему ни влечения, ни даже интереса как к человеку. Просто обычный парень, каких сотни. Со временем девушка изменила мнение. Точнее, это было желание не столько сочетаться с Давидом браком, сколько уйти из родительского дома.

Михаил Яковлевич, не продержав положенного годичного траура по усопшей жене, женился во второй раз. Его женой стала лаборантка с кафедры, пышногрудая еврейка Сара, на десять лет младше. Нину это глубоко ранило. Она не могла простить отцу, что тот так быстро забыл ее мать. К тому же временами ей казалось, что отец сошелся с этой Сарой намного раньше законного брака и еще до смерти Анны Абрамовны. Сначала новоиспеченная жена пыталась найти взаимопонимание с падчерицей, но Нина её игнорировала. В итоге им обеим стало проще не разговаривать друг с другом.

Нина засиживалась в библиотеке допоздна, пару раз даже оставалась там ночевать. Состояние её было удрученное, она не понимала, что делать дальше и как жить вместе с отцом и его женой.

Однажды вечером, когда Нина медленно шла домой, она встретила Давида. Он вызвался ее проводить, так как было уже темно. Нина почему-то рассказала ему об обиде на отца, о тоске по матери, о том, что жизнь совсем не такая, как она себе представляла. До этого девушка никому не рассказывала о своих чувствах. Давид оказался в нужном месте и в нужное для Нины время.

На следующий день Давид уже ждал ее возле библиотеки, а через три дня сделал предложение. Нина согласилась, чем очень обрадовала отца. Он и сам тяготился общением с дочерью, в глубине души чувствуя вину перед ней и умершей супругой.

Брак с Давидом стал для Нины спасением. Она шла не к Давиду, она уходила из родительского дома, от отца. К Давиду она испытывала глубокое уважение и благодарность. Любви, страсти или чего-то подобного в их отношениях не наблюдалось. Давид был скромен и сдержан. К тому же жили они с матерью Давида Диной Владимировной. Она тоже была сдержанной, если не сказать холодной. С Ниной практически не разговаривала, целыми днями сидела в кресле-качалке и вышивала. В ее присутствии Нина лишний раз стеснялась говорить с мужем, не говоря уже о прикосновениях.

К счастью для всего семейства, Нина очень скоро родила девочку. Назвали ее в честь матери Нины, Анечкой. Эта крошка стала связующим звеном для всей семьи. Свекровь теперь больше разговаривала с Ниной, хоть эти разговоры и касались только детей: она сравнивала маленькую Анечку с сыном Давидом и находила их очень похожими, сравнивала внучку с покойным мужем, с собой и всеми остальными родственниками. Нина не возражала. Ей было абсолютно всё равно, чьи глаза, нос и губы унаследовала дочь. Всю свою любовь, копившуюся годами, она отдавала малышке. Нина была благодарна свекрови, что та обожала Анечку, и благодарна мужу, что забрал ее, Нину, от отца и подарил смысл жизни, который девушка утратила со смертью матери.

Они жили спокойной и даже счастливой жизнью до июня 1941-го.

Когда по радио объявили о нападении Германии, Дина Владимировна, как обычно, сидела в кресле-качалке. Нина кормила Анечку овсяной кашей, а Давид ушёл на рынок. Услышав обращение, Нина застыла с ложкой каши в руках, а Дина Владимировна выронила вышивку. Так они и сидели, глядя друг на друга широко распахнутыми глазами, пока не расплакалась Аня. Конечно, ребёнок двух лет не понимал, что такое война и где находится Германия. Обе женщины кинулись к девочке. Они гладили ее по голове, по очереди брали на руки.

– Где Давид? Что же теперь делать? Как быть? – причитала Дина Владимировна.

Как назло, Давида не было до самого вечера. Нина уже собралась идти на поиски, как вдруг дверь открылась и вошёл муж. Нина сразу почувствовала в нем перемену. Он выглядел озабоченным, но одновременно спокойным. Как будто решил какой-то очень важный вопрос. Дина Владимировна бросилась к нему со словами:

– Давидушка, где же ты был так долго? Такая беда случилась! Мы не знаем, что делать… Давид, что с тобой?

Давид медленно снял туфли, не реагируя на мать, подошёл к Нине, на руках у которой всхлипывала Анечка. Протянул руки к ребёнку. Аня сначала посмотрела на маму, затем снова на отца и ответила ему улыбкой.

Дина Владимировна так и застыла посредине комнаты. Уловила какую-то перемену в сыне и никак не могла понять, что это.

Подержав дочку на руках несколько минут, Давид присел на стул и посадил ее на колени. Он поцеловал ее в макушку и задержался губами дольше обычного. Поднял глаза на Нину, потом перевёл их на мать и вполне буднично сообщил:

– Я записался добровольцем на фронт. Через три дня отбываем. Нужно взять с собой сухпаёк и смену чистого белья.

Дина Владимировна еле-еле сделала три шага до ближайшего стула и медленно опустилась. Ее лицо побледнело. В другой ситуации она бы сразу начала причитать и отговаривать. Но сейчас тон Давида, его выражение лица – всё указывало на то, что он принял решение и отговаривать его – пустая затея. Таким же тоном когда-то он сообщил матери, что хочет быть учителем, потом – что женится на Нине.

– Давид… – начала Нина. Но осеклась. Она не знала, что сказать. То ли отговаривать, то ли поддержать его смелый поступок.

Давид сам нарушил молчание:

– Что на ужин? Не ел весь день.

Нина начала накрывать на стол. А Дина Владимировна продолжала сидеть, закрыв лицо руками. Она понимала, что, скорее всего, сына больше не увидит. Давид либо погибнет под пулями, либо умрет от какого-то заболевания типа пневмонии или дизентерии. Он никогда не отличался крепким здоровьем и переболел всем, чем только можно. Умудрялся подхватить грипп даже летом, что уж говорить про холодные и сырые окопы. Из-за слабого здоровья почти всегда был освобождён от физкультуры. Он не мог подтянуться и трёх раз. Как же он будет преодолевать большие расстояния и идти в атаку? А если рукопашка? Он же боится крови! Все эти мысли проносились в голове у бедной матери.

Следующие три дня пролетели быстро. Женщины собрали своего единственного мужчину на войну. Обе понимали, что Давид вряд ли вернётся. Провожать на вокзал его пошли только Нина с Аней. Дину Владимировну сын уговорил остаться дома, она не вынесла бы долгого прощания.

На вокзальной площади было полно народу. Мужчины храбрились, особенно молодые, те, у которых ещё не было жён и детей. Они широко улыбались и громко смеялись, хвастаясь друг перед другом, как будут улюлюкать убегающим от них немцам. Их матери стояли неподалеку. Женщины были встревожены, некоторые не могли сдержать слёз. В тот момент, казалось, мало кто из присутствующих понимал, что происходит, что такое война и как долго она продлится. Сводки с фронта поступали противоречивые. Одни шептались, что немцы уже чуть ли не до Москвы дошли, другие уверяли, что они застряли на границе возле Бреста и никак не могут продвинуться дальше.