Читать книгу И путь порой бескрайний - Ольга Вуд - Страница 2

Лето началось относительно недавно, но бабушкин дом уже полностью зарос бурьяном и крапивой: пришлось с натянутыми рукавами пробираться до входной двери. Дикий виноград скрыл восточное окно, противоположное от леса, в который бабушка не пускала меня без присмотра. Но теперь никаких бабушкиных историй. Никаких советов держаться подальше от чащи.

В доме стояла темнота, которую иногда разгоняли лучи солнца, пробирающиеся через закрытые ставни. Пощёлкав выключателем и не обнаружив света, я вышла на улицу: провода болтались на столбе. Или осенью прошёл ураган, или же зимой сильный снег оборвал их. Жить без света не так страшно, особенно если знать, что в бабушкиных кухонных запасах находится множество свечей, словно давно ожидавших меня.

В доме было душно и затхло. Пришлось пооткрывать окна, чтобы хоть немного проветрить. Свежий воздух начал жадно разносить пыль, которой на удивление было не так много, как я ожидала.

Бросив сумку на кровать в своей комнате, я присела в кресло, разблокировала телефон и зашла в чат «Три девицы под окном».

«Крапиву придумали людям в наказание, да?»

Сообщение сразу отметилось, как прочитанное. Через пару секунд ответила Лиза: всегда поражалась её способности молниеносно печатать на телефоне.

«Она стала наказанием после того, как Элиза шила двенадцати братьям рубашки. До этого люди с крапивой неплохо так дружили».

«Гспди, и как ты умудрилась запомнить имя этой девочки??» – появилась Даша, которая тоже всегда поражалась Лизе, только её способности запоминать большое количество информации, и в нужные моменты вспомнить её.

«Дык её зовут почти как меня. Было легко запомнить».

Даша прислала ржущий стикер и добавила, опередив Лизу:

«Как дом?»

«Стои́т», – коротко ответила я, не зная, что сказать ещё. Бабушки нет? Это они и так прекрасно знают. Здесь всё как раньше? И об этом они знают: что могло измениться в доме за пару лет без меня и за год без бабушки?

«Прикиньте, света в доме нет. Буду как истинный деревенский житель ложиться с закатом и подниматься с рассветом», – оглядев комнату, поспешила я дописать, чтобы не последовало новых неловких вопросов. Чтобы ни Лиза, ни Даша не попытались вновь вывести меня на откровения насчёт исчезновения бабушки. Так не хотелось опять им врать, что всё нормально, что я уже пережила это. Так не хотелось.

«Думала сказать, что тебе повезло и ты сможешь подготовиться к экзаменам, но ты их уже сдала. Автоматом. Задрооот», – и Лиза добавила скривившийся смайлик.

«Завидуй молча», – парировала я, добавив две скобки. И дописала: «Так получилось».

Конечно, просто получилось, правда если не учитывать, что этот год я училась как во сне и только новые знания помогали забыть произошедшее год назад.

«Это светлая зависть», – написала Даша. «Чувствую, матан я буду сдавать раза три».

«Если что обращайся, помогу», – ответила я.

«Да с практикой-то я справляюсь, ты ж знаешь. Вот бы теорию отменили, или упростили, тогда было бы норм», – следом за сообщением Даша прислала молящийся стикер. Сверху появилась надпись о том, что «Лиза пишет…».

«Ээ, слушай, а как же ты будешь телефон заряжать??» – наконец написала Лиза.

Действительно. Про телефон-то, да и остальную технику, я не подумала.

«На первое время у меня есть павербэнк, а завтра поищу какую-нибудь управляющую компанию (или что здесь есть), починить провода», – отписалась я.

Искать никого не хотелось. Осмотревшись, я поняла, что мне уютно в сумрачной комнате. Под кроватью что-то слабо стукнуло, но я не придала этому значения: бабушкин дом всегда полнился стуками, шуршанием, поскрипыванием и стонами – будто дом сам был живой. Поэтому звуки никогда не напрягали меня, а наоборот – успокаивали.

«Эй, слышь, завтра обязательно разберись. Не пропадай», – написала Лиза и быстро добавила: «Мы же будем переживать».

Даша отправила стикер с остервенело кивающей вишенкой.

«Да куда мне пропадать. Вы ж знаете, где меня искать если что», – написала я, добавив две скобки, чтобы не выглядело уныло. Такое ощущение, что девочки переживали, будто я, как и бабушка: просто встану с рассветом и уйду в лес.

«Фу, деревня. Нене. Давай как-нибудь сама», – начала упираться Даша.

«Блин, Дашка, ну раз-то можно съездить, чтобы знать от чего отказываешься», – начала Лиза, которая пару раз бывала у бабушки в деревне, пока родители не развелись.

«Как-нибудь потом», – отозвалась Даша. «Или нет».

«И вообще, Ти, вырубай телефон. Вечером возвращайся. Нечего сажать батарейку», – добавила Даша.

«Действительно», – подтвердила Лиза.

«Да, точно. Всё, ушла. Не скучайте», – и я им послала поцелуй.

«Уже», – написали Лиза и Даша одновременно.

Выдох. Телефон заблокировала. Вдох. Снова разблокировала.

Гудок, второй, третий. Трубку подняли.

– Мам, я доехала.

Шуршание.

– Чего так долго?

– С девочками переписывалась. И до двери долго пробиралась – всё заросло.

– Да, – и вздохнула, и усмехнулась мама. – У бабушки на участке всегда трава хорошо росла.

– Это точно, – подтвердила я и тоже усмехнулась.

Мама замолчала, и я тоже не знала, что ещё сказать. Наконец мама спросила:

– Как дом?

– Стоит. Света нет. Мрачный, затхлый. Сейчас буду порядок наводить.

– Молодец, – немного безэмоционально ответила мама. В трубке раздался шум нагреваемого электрического чайника.

– Ага, – только и подтвердила я, рассматривая стену с моими школьными грамотами вперемешку с постерами.

Вновь молчание, более неловкое, чем в первый раз.

– Ну… ладно тогда. Занимайся делами. Звони если что.

Если «что»?

*

Уборка заняла не так много времени, как я рассчитывала. Вначале я прибрала в зале, потом перешла к своей комнате: кровать возле стены, на которой ковёр с оленями меня всегда сопровождал в сны, стол возле окна, книжная полка на стене, но книг на ней не так много – больше мне нравилось слушать бабушкины рассказы или сказки, которыми она меня увлекала каждый вечер. Даже когда я выросла, не уходила спать, пока бабушка, хлопоча перед сном на кухне, не расскажет мне историю про царевну, что хотела обучиться искусно делать вещи из железа, или про потерявшихся в лесу путников, которые спасались дарами богини.

На кухне было меньше всего пыли и грязи. Паутину в углах я не стала трогать: начиналось лето, скоро в дом будут лететь мухи, пусть их лучше ловят пауки, чем я буду головой влезать в липкую ленту.

Бабушкина комната встретила меня вечерним полумраком: света свечи не хватало, чтобы разогнать мглу, да и именно это окно было затянуло снаружи диким виноградом, который будто специально отрезал комнату от внешнего мира.

Всё осталось на своих местах. Только кровать тогда, год назад, заправила мама, потому как только эта деталь выбивалась из порядка, который бабушка любила и сохраняла всеми силами. И именно эта деталь была загвоздкой для милиции: они предполагали, что бабушка сама ушла, по своей инициативе. Мы же доказывали, что такого не может быть: бабушка не оставляла хоть что-нибудь в беспорядке, когда уходила даже просто прогуляться.

Подойдя к кровати, я присела на край. Пружины сразу заскрипели, захрустели. В моей комнате прошуршала мышь. Или нет. На комоде у бабушки стояла моя фотография с выпускного, где я получала серебряную медаль. На стене с обоями в красноватые пышные розы висели фотографии маленького папы с бабушкой, молодого папы, папы и мамы на их свадьбе, маленькой меня с бабушкой и молодой меня. Не верила, я до сих пор не верила, что бабушка сама могла уйти куда-то от нас. Она же любила меня. Или?..

В бабушкиной кладовке, которая соседствовала с её спальней и где она хранила травы, что-то упало, покатилось. Недовольно покачав головой, я открыла дверку. Меня сразу опутал запах сушёных трав. И приятно было улавливать хоть некоторые знакомые запахи: вяжущей полыни, сладковатой липы и горьковатой календулы, раствором которой бабушка заставляла меня полоскать горло, когда оно только-только начинало болеть.

– Что же здесь упало? – проговорила я шёпотом себе под нос.

Тишина дома была густой и терпкой. Чувствовалось, дом не хотел слышать у себя много слов, большого говора. Он словно бы до их пор был в трауре по бабушке. Опуская свечу пониже, чтобы ненароком не зацепить травы, что всегда висели под потолком, на полу я заметила яблоко, сушёное. Оно сморщенным, старческим камнем светлело на полу – белый налив, яблоки, которые у бабушки были самыми вкусными. Соседи у неё часто покупали их, да и в город она бывало возила яблоки в ведёрках на продажу, ещё и овощи. Несмотря на большую часть овощей и фруктов, что бабушка растила у себя на участке, были продукты, которые приходилось покупать, а для этого нужны были деньги. Конечно, бабушка подрабатывала гаданием, штопаньем, отшёптыванием и лечением травами, но этого было мало.

В углу кладовки на полу стояла накренённая корзина, наполненная такими же сушёными яблоками, даже просто глянув на них во рту появился медовый, свежий вкус.

– Убежать не получится, – усмехнулась я, взяла яблоко и положила его на место.

«У него не получится, а у бабушки получилось», – уже невесело подумала я.

Несмотря на то, что три человека видели, как перед рассветом бабушка шла через посёлок в сторону леса, она всё равно умудрилась пропасть. Никто даже не додумался позвать её, остановить. Тогда эти три человека оправдывались, говоря: думали, мол, Вила пошла в лес за грибами. Правда, уверяли они, им показалось странным, что она в ночнушке, но с кем не бывает. И как можно было подумать, что старый человек идущий в ночной одежде в сторону леса делает это по собственной воле?!

Вспомнив эти показания и то, как эти три человека перестали со мной и папой здороваться после этого, я зло хлопнула дверью – свеча заколыхалась, пуская кривые тени по стенам. Недовольное шуршание трав было слышно даже через закрытую дверь, дом же прямо встрепенулся, словно до этого и не подозревал, что внутри него есть кто-то живой.

– Простите, – прошептала я себе под нос, сама не понимая, кому и с какой целью это говорю.

Ночь мягко опустилась на посёлок. После уборки половины дома я вышла на крыльцо полюбоваться на закат. Казалось, он играет важную роль сегодня. Ведь прошёл целый день в бабушкином доме, который видел моё взросление, был моим приютом на протяжении восемнадцати лет. И который так легко отпустил её.

– Это я виновата, – тихо проговорила я, посматривая на звёзды, что мерцали над головой. Деревянное крыльцо медленно отдавало мне накопленное за день тепло, отчего сидеть было приятно. – Если бы не учёба, сейчас всё было бы как раньше.

– Ой, Тина, это ты там? – воскликнули за забором. Кучерявая голова соседки тёть Люды показалась над калиткой. – А я думала, показалось, что видела тебя утром. Хотела зайти, да замоталась. Ты как? Чего в темноте сидишь?

– Да вот, – указала я на столб с оборванными проводами. – Свечами обхожусь.

– Ой, как нехорошо, – поцокала тёть Люда, посматривая на столб. – С утра зайди ко мне, я покажу, кому сказать, чтоб починили.

– Хорошо, спасибо большое, – искренне поблагодарила я.

– Да что уж там, – махнула рукой тёть Люда, но я видела, как довольно она заулыбалась. – Ладно, пойду я. А то вот, – она насколько могла подняла вторую руку, в которой я заметила ведро, – Танька дала рассаду маленьких помидорок. Внук их любит, страсть, а я вот забыла. Завтра буду грешок засаживать.

Тёть Люда хохотнула своей шутке, махнула мне рукой и пошла дальше, на соседний участок.

Слушая сверчков, я вновь подняла глаза к небу, над домами прочертила свой путь комета, и пропала. Но я успела быстро, торопливо у себя в голове проговорить: «Хочу, чтобы бабушка нашлась». Эту мантру я повторяла с прошлого августа, с испорченного страшной новостью девятнадцатого дня рождения.

*

Ночь выдалась душной и влажной. Сны были абстрактно-зелёные и коричневатые, словно сам лес пожаловал в мои видения. Между стволов бегала тень и звала меня. Она то удалялась, то возникала под самым ухом и направляла вглубь, в чащу.

Проснулась я в поту, за окном уже светлело от наступающего рассвета. Показалось, что в ногах образовался островок тепла, словно там со мной спало какое-то животное, но я не заострила на этом внимания, потому как переживание, что цветной, насыщенный лесной сон вновь меня настиг, поглотило пучиной.

Помню, после пропажи бабушки у меня не было ни ночи, чтобы лес не пришёл, не позвал меня к себе, не стал нарушать мои личные границы. И только после успокоительного, что мне прописал врач, я перестала пугаться чащи, которая словно бы с каждым разом всё ближе ко мне подходила, в меня, глубже.

Содрогнувшись, я поднялась. Прохладный, от соседства с погребом, пол пронял прохладой, заставил прийти в себя, понять, что сон закончился. Но одновременно начался вновь.

В зале на улице я услышала неясные шорохи, будто бы кто-то ходил под окнами. Но окна выходили на огород, который правда зарос так, что в траве с лёгкостью мог спрятаться кто угодно, но одновременно этот кто-то сам бы там потерялся. А дальше, через несколько улиц, был лес. Уж не он ли мне снился?

На кухне щёлкнуло, прошуршало в бабушкиной комнате. На лице моём тотчас расцвела ностальгическая улыбка: несмотря на таинственные шорохи, дом всегда спасал меня, начиная от соседских мальчишек и заканчивая тенями, что гнались за мной из кустов, когда я была мала и впечатлительна.

Быстрое умывание. Одинокий завтрак и солнце, что старалось пробиться сквозь наполовину затянутое травой окно. Свет играл с пылинками, мечущимися по кухне, отражался от чая в кружке и смешно дёргался солнечным зайчиком на потолке, гладил меня по рукам, успокаивая. Но тщетно. В голове до сих пор стоял отдающийся в ушах шёпот леса из сна: «Приходи, у меня есть то, что ты ищешь».

С тёть Людой мы столкнулись у неё на крыльце.

– Ой, Тина, – воскликнула она, как и вчера вечером. Но в этот раз я её хотя бы яснее видела. Тёть Люда глянула на наручные часы, ремешок которых натянувшейся цепью опутал её пухлое запястье. – Уже пришла? Рановато. Мужики только к девяти, а то и к десяти сыщутся.

Тёть Люда выносила из прихожей то самое ведро с саженцами помидоров.

– Помочь? – попыталась я навязаться, только чтобы не оставаться с шелестящим, словно опавшие листья, шёпотом в голове.

– Что ты! Не стоит, – ответила после секундного замешательства тёть Люда. И внезапно она потупила глаза, замялась, переложила ведро из одной руки в другую. – Только… ты не знаешь, у твоей бабушки не осталось подкормки для посадки? Такую она хорошую подкормку разводила, м-м-м: огурцы росли крепенькими и хрустящими, а на помидорки ни одна тля не зарилась.

Чтобы понять сказанное, мне пришлось ещё раз прокрутить в голове слова тёть Люды. И второй раз, и на третий я поняла, но смогла только ошарашенно промямлить:

– Н-нет, не знаю.

– Ну ничего страшного, – заторопилась тёть Люда с крыльца, мягко отстраняя меня назад, как бы намекая, что пора уходить. – Это я так, на всякий случай спросила. Ты это, позже заходи.

У меня получилось кивнуть, слова не шли на язык, а если и шли, то не хорошие: подкормка ей нужна? а может ей ещё бабушкины рецепты принести? или дом отписать, раз бабушки нет? или часть участка отпилить?

– Да! Конечно! – негодовала я, заходя в дом. Дверь тяжело хлопнула за мной, дом недовольно ухнул. – И подкормку я нашла! И с травами разобралась! И дневник бабушкин отыскала, в котором она говорит куда и зачем ушла! Чтобы не волновались родные! Ага!

Меня колотило от злости и раздражения. Люди! Только и думают о своей выгоде. Никогда не ставят себя на место других. Никогда не думают о своих словах. Никогда не сопереживают по-настоящему. Только и радуются в душе, что не их постигло горе. А потом прибегают на раздачу богатства, пытаясь ухватить кусок пожирнее.

«Приходи… найдёшь…»

Шум в ушах нарастал. Он меня пугал, и чтобы не впасть в панику, я включила телефон, а потом и музыку. Пришло уведомление о тонне сообщений в чате.

«Что там, как?» – писала Даша. И дальше: «В туалет ещё не провалилась?»

«Она же рассказывала, что у них там фигня приделана, на которой удобно сидеть. Сложно будет провалиться», – защищала меня Лиза.

«Всё равно есть опасность утопнуть, если задуматься, или замечтаться. Хотя о каких мечтах может идти речь, когда вокруг такая вонь», – отвечала Даша с неловко-ржущим смайликом.

Там ещё были сообщения про подготовку к философии, про парня из параллельной группы, который нравился Даше, про скорую премьеру фильма с динозаврами, которые нравились Лизе, и много чего отстранённо-успокаивающего.

«Свет будет позже», – написала я. «Телефон пока даже не разрядился. Павербэнк в готовности».

«А чем ты там занята без телефона?» – как будто настороженно поинтересовалась Лиза. «Не знаю, что бы я делала без него».

«Читает небось», – встряла Даша, а потом добавила с ржущим смайликом: «Или как бабушка начала колдовать».

Быстро отправив закатывающий глаза стикер, я ответила:

«Вчера убиралась. И сейчас продолжу», – две скобки в конце и всё. Добавлять что-либо связанное с бабушкой и её ремеслом не хотелось, опять могли возникнуть наводящие на откровенные разговоры вопросы. Нет уж, спасибо. На сегодня упоминания бабушки хватит.

«Не переусердствуй, а то опять тебе потом спину мять придётся. Как в тот раз, после уборки листьев возле инста» – написала Даша.

«Они незаконно заставили нас это делать!» – быстро среагировала Лиза на больную тему. Мы отправили смеющиеся смайлики, а Даша ещё добавила:

«Говорю, тебе надо было на юриста идти, а не на всяких там инженеров».

«Да ну, здесь хотя бы пацанов больше. А в юридическом одни бабы. Мне и вас-то много», – Лиза добавила в конце улыбающийся смайлик.

«Единоличница», – улыбнулась скобками Даша.

«Если повезёт, свет сделают к вечеру. Если нет, то я ненадолго зайду позже. А сейчас пошла дальше наводить порядки», – написала я, заметив покрасневший, словно смутившаяся барышня, значок батареи в углу экрана.

«Принято», – быстро отозвалась Лиза.

Даша отправила стикер «ок» и написала:

«Не скучай».

«Уже», – ответила я и вернулась в жестокий реальный мир.

*

Не успела я прибрать на кухне, а затем в прихожей, как наступил обед. Консервы и лапша быстрого приготовления спасли меня от голодной смерти и бессилия.

Чуть отдохнув, я отыскала в сарае за домом косу и пошла ею работать. Было сложно вспомнить, как правильно ставить ноги и держать спину, да и страшно было рассечь себе голень. Но через пару махов я приноровилась, и в сумерках с приятной усталостью, с натёртыми, горящими руками закончила расчищать участок: теперь никто не сможет спрятаться в бурьяне, теперь через окно я буду видеть каждого, кто захочет приблизиться к дому. В воздухе витал запах свежескошенной травы, который всегда был для меня лучше любых духов, роднее был только бабушкин запах: чуть вязкий и тяжёлый, с лёгким привкусом дыма и горечи полыни, маленький веник которой она всегда носила в кармане.

Вечер сгущался, делал звуки звонкими и яркими, птичьи трели восторженными и многообещающими. И только зайдя в дом я вспомнила, что не сходила к тёть Люде. А она видимо постеснялась – наконец-таки! – сама зайти ко мне. Ну и ладно. Ещё день без света? Легко.

Ужин при свечах горячим чаем с печенками, которые я привезла с запасом, меня порадовал своей камерностью и уютностью. Коридор, комнаты, зал – всё полнилось звуками хоть и странными, необъяснимыми, но родными. Где-то до семи лет бабушка говорила мне, что это домовой ходит, стонет, шуршит, но, когда однажды я заговорила о том, что хочу как бабушка: знать травы, уметь зашёптывать недуги, делать настойки – она перестала упоминать домового, рассказывать про лешего, перестала при мне гадать и отшёптывать людей. С этого момента у меня началась ничем не примечательная человеческая жизнь, которую бабушка пыталась скрасить обычными, как она говорила, сказками.

«Найдёшь?..» – чётко и громко прозвучало за кухонным окном, отчего я вздрогнула. Под столом пискнула мышь и шумно засеменила в сторону печи: совсем обнаглели за год! Заторопившись в коридор, я схватила фонарь и выбежала на улицу, собираясь поймать того, кто шатается под окнами и пугает меня.

Но там никого не было. Вообще на участке никого не нашлось. Только мужские голоса глухо раздавались где-то в стороне, на другом конце улицы. Может это парни проходили мимо и решили пошутить? Решив, что так и было, я пошла спать.