Читать книгу Когда падают яблоки - Ольга Ярошинская - Страница 5

***

– Завтра я уйду.

Бабушка расчесывала Вале волосы перед сном, и девушка снова чувствовала себя ребенком. Она видела отражение в зеркале – себя, сидящую на стуле, и бабушку позади. Небо почернело, слышались далекие раскаты грома, и они не стали включать свет – зажгли свечи, и комната в деревянном доме стала еще меньше и уютней.

– Куда ты пойдешь? Можно, я с тобой?

– Нет, солнышко, – вздохнула бабушка. – Если бы ты только знала, как мне не хочется оставлять тебя одну…

Она бросила быстрый взгляд на фотографию, с которой серьезно смотрела Валина мать.

– Долго тебя не будет? – заволновалась Валя.

Бабушка промолчала в ответ, снова и снова проводя щеткой по светлым прядям, струящимся в ее руках.

– Ты ведь знаешь, я всегда с тобой, – сказала она наконец.

Валя нахмурилась, дернула плечами, и бабушка выпустила волосы, мягкой волной укрывшие спину.

– Ладно, поезжай, – сухо разрешила девушка. – Если тебе так уж нужно.

Небо прорезало молнией, и Валя вдруг схватила всю картину целиком – деревянные стены, дубовый стол, три стула – один задвинут, рядом с полосатым половичком узкая кровать, подушка в белой наволочке с вышитой в уголке бабочкой, на тяжелом комоде фотография матери, обернутая траурной ленточкой. Бабушка стоит у окна, русые волосы, побитые сединой, собраны в узел, пальцы перебирают янтарные бусы, висящие на шее – подарок деда. Вспышка молнии подсветила бабушку, и на миг показалось, что ее окружает серебристый кокон. Свет пронизывал ее волосы, отражался в глазах, скользил по складкам длинной юбки, превращая женщину в неземное существо.

Утром Валя нашла бабушку мертвой в ее постели.

Следующие месяцы девушка жила будто заводная кукла. Она вставала, умывалась, занималась хозяйством, а когда дел не оставалось – садилась на камень в заливе и просто смотрела на небо. Солнце прокладывало один и тот же путь, облака мчались как в ускоренной перемотке. Когда темнело, Валя шла домой и падала на кровать. Ночью она отключалась и не помнила снов. До тех пор, пока к ней не пришла Люба.

Сны дали ей цель в жизни, заставили двигаться дальше. В интернете Валя нашла подробности дела, узнала, куда ей ехать. Потом был поезд, в котором Валя чуть не рехнулась от обилия людей, желающих открыться перед первым встречным. Она бросалась искренне сопереживать и восторгаться удивительными перипетиями судеб, но потом поняла, что для ее попутчиков это просто игра, возможность прожить выдуманную жизнь, самоутвердиться перед наивной девочкой из глухой провинции. Валя быстро научилась отделять выдумки от истины. Так что, выходя из вагона в Москве, Валя думала, что готова к встрече со столицей. Но Москва оглушила ее – ритмом, звуками, запахами. Девушка на автопилоте села в такси и попросила отвезти ее в ближайшую гостиницу. Она надеялась отдохнуть от впечатлений, но когда легла в гостиничную кровать, ее голова наполнилась голосами. «Хоть бы не забеременеть, хоть бы не забеременеть…» «Вот козлы эти япошки, почти сошлись на двадцати, нет же – восемнадцать. Уже язву себе заработал на суши проклятых…» «Не хочу домой возвращаться, дети, вопли, тут хоть высплюсь, заказать проститутку? Дорого. Что там по телику…»

Домашний адрес Павла Острова Валя не смогла найти, не смотря на обилие заметок об убийстве его жены. Сработала журналистская этика. Зато его офис легко вычислила с помощью интернета. Но вот пробиться к Павлу оказалось невозможно. Валю завернули еще на входе в здание, и она бросила эту затею. Ей надо было не просто поговорить с ним, но и заставить выслушать. К тому же только он мог дать ей личную информацию о Любе – о ее привычках, друзьях, врагах…

Огромный черный джип Павла вылетал из подземной парковки офиса с утробным ревом, сверкая полированными боками, и быстро отрывался от импровизированной погони – таксисты на раздолбанных тачках не могли угнаться за ним по кольцевой. Только по четвергам машина сворачивала с обычного маршрута и, покрутившись по московским улицам, пряталась под развесистым кленом у стрип-клуба «Танцующие ангелы», про который поговаривали, что девушки там не только танцуют. Валя, стоя под мигающей неоновой вывеской с нежно-розовым крылатым созданием, устроила перебранку с охранником, отсеявшим ее на фейс-контроле. Видите ли, нельзя туда в джинсах.

– Да и вообще, ты сюда лучше не суйся, у нас девчонки свои, клиенты давно поделены, пришлых не любят. Сколько выносили отсюда – с выдранными волосами и расцарапанными рожами – вспомнить страшно, – отговаривал ее охранник, видя решимость девушки. – Небось, не поступила, да? У нас первая волна таких студенток-неудачниц в августе идет, ты еще долго продержалась. Ты вот что, если решила этим заняться, то приходи на следующей неделе в среду, хозяин кастинг проводит после обеда. А нет – так можешь в кафешку напротив попробовать устроиться, там посуду мыть некому уже вторую неделю.

К счастью, Валя, прожив большую часть жизни в тесной связи с природой, не стеснялась раздеваться и не видела ничего постыдного в обнаженном теле. Она часто купалась голышом, а потом обсыхала на солнце, растянувшись на горячих камнях, как ящерица. В среду она легко прошла в клубе кастинг, благодаря естественности и крепкому ладному телу, а ночью с четверга на пятницу уже лежала в постели в Пашином доме и размышляла о том, что ей наверняка помогают какие-то неведомые силы, ангел-хранитель или судьба, которой она не побоялась следовать.

Валя закрыла глаза и перенеслась домой – плавное течение реки, камыши перешептываются у пологих берегов. В излучине реки улыбается полоска желтого песка, на которой бородавкой выделяется бурый валун, заросший водорослями. Берег бежит вверх, расцветает одуванчиками и клевером, упирается в добротный дощатый забор. Сюда редко приходят без острой надобности, хотя к калитке приделан аккуратный деревянный молоточек, деревья в саду пахнут медом, а из очага тянет свежим хлебом. В деревне, что раскинулась на другом берегу реки, знают, что это ведьмин двор.

Деревянный дом, выглядывающий из-за забора, выстроил еще Валин прадед. Узкие оконца со ставнями, украшенными резьбой, массивные двери – дом выглядел крепким и основательным, такой простоит еще лет пятьдесят.