Читать книгу Разлуки и встречи. Люди ветра - Ольга Захарина - Страница 6

Жизнь продолжалась, но продолжение это для Анариэль было не радостным. Стоило ей встретиться с Нефом, как возобновилась их незавершённая ссора. Примириться им не удалось. Анариэль, как обычно, решила подождать, пока всё как-нибудь устроится. Но на этот раз у неё возник коварный вопрос: почему любящий мужчина даже не поинтересовался тем, что с ней произошло, и цела ли она вообще, а сразу пошёл в наступление? После встречи с Санси её чувства к Нефу не поменялись. Она всё также любила его, но усталость от бесконечных склок и слабость после поимки шансоловки заставили её по-другому посмотреть на их отношения.

Получалось, что пока всё было хорошо и гладко, был мир и любовь, а как только начались препятствия и испытания – посыпались претензии. Это было обидно, но это было так. Похоже, Неф беззаветно любил только музыку. А её любил в тех случаях, когда она не доставляла ему хлопот. Анариэль вдруг поняла, что с того момента, как она впервые ушла по дорогам ветра, их любовь напоминает театр одного актера. При этом, у Нефа были способности и, если бы он захотел, он мог бы перейти в другой мир вместе с ней, если уж так волновался. Но он об этом ни разу не упомянул. По всему выходило, что её жизнь обязана сосредоточиться на нём, как и было раньше, а он тогда сможет спокойно творить и милостиво принимать её внимание и заботу.

Осознание этого повергло Анариэль в шок. Её воздушный замок таял на глазах. А когда Неф в один прекрасный день вдруг сказал ей, что понял, что она использует его в качестве подушки между своими путешествиями, и это вовсе не любовь, все её мечты разом лопнули.

Это был взрыв, удар в спину. Как будто само сердце разорвалось в груди. Она полумертвым языком объяснила, что на этом их отношения можно считать завершёнными, выслушала тираду о том, что это он уходит, на негнущихся ногах добрела до Эрис и только там почувствовала физическую боль своего разбитого сердца.

Но первая любовь вещь упрямая, она не желает заканчиваться. Депрессия не заставила себя ждать, а вместе с нею пришел ворох сомнений и сожалений. Ведь было же всё хорошо, так, может быть, вернее будет попытаться всё вернуть, любой ценой. И временами ей действительно казалось, что так будет лучше. Но стоило задать себе встречный вопрос: «Лучше для кого?» – и наваждение исчезало.

Дни утекали из рук, а ветер всё не звал в дорогу. Анариэль хотелось с головой нырнуть в работу, отвлечься, забыть, но не получалось. По правде сказать, с «забыть» у неё всегда были проблемы. И, вроде, не первая жизнь, не первое разбитое сердце, но, казалось, что так больно и муторно ещё не было. Маркус где-то пропадал, и даже Санси не приходил к ней во сне, а они как раз могли бы помочь ей разобраться в себе. Отец воспринимал эту ситуацию как неизбежность, а Эрис и Кристиан слишком мало знали её, чтобы увидеть выход там, где не видела она.

Неф же, казалось, продолжал жить совершенно спокойно. Он ни разу не предпринял попытки её вернуть, извиниться, да, хотя бы, просто заговорить первым. И это ещё сильнее ранило. Она же не могла себе простить, что порвала с мужчиной, который сначала стал ей лучшим другом, а затем – первым любовником. Ведь он был ей радостью и поддержкой долгие годы, и казалось, лучше и быть не может, а теперь она его почти… ненавидела.

Анариэль удавалось отвлечься только во сне. Кроме её привычных снов у неё появился ещё один, весьма странный, но снящийся ей чаще всего. В этом сне Анариэль создавала, строила из полупрозрачных каменных блоков какое-то здание. Сначала было совершенно непонятно, что это будет, но по мере того, как росли стены, становилось ясно, что это храм. Небольшое легкое здание с тонкими стенами, стрельчатыми окнами и паутиной изящных переборок вставало перед её глазами, хотя ни в одной из жизней ей не приходилось строить.

А днём снова начиналась каторга сомнений и сожалений, постоянного перебора ушедших дней счастья, как вечных четок. И конца и края этому не было видно. Единственной радостью девушки в те дни был Октавион, где, казалось, даже камни мостовой гладили её подошвы и шептали слова утешения. Анариэль чувствовала поддержку не только друзей, но и города. И, наверное, именно поэтому смогло произойти такое невероятное событие.

Анариэль снился залитый лунным светом город. Темные улицы и посеребренные очертания домов, белёсая трава и цветы, бледные светлячки, кружащие вокруг напоминающих сплетения теней деревьев. Она шла по улицам этого незнакомого города мимо призрачных прохожих, под ночным небом, полным звёзд, но без луны. Иногда её путь пересекали чернильные, с гораздо более четкими очертаниями, чем встречные люди, тени. Чутье подсказывало Анариэль, что наступать на них ни в коем случае нельзя, и приходилось их обходить стороной, а где-то и перепрыгивать. И ещё тут царила тишина. Такая плотная, бархатная, что не было слышно даже звука шагов. Только то и дело доносился тихий хрустальный звон, как будто это город тихо шевелился во сне, и звенели серебристые стены домов.

Она долго шла по перепутанным улицам, пока не почувствовала, что дошла. Подняв глаза, Анариэль увидела легкий, упирающийся тонкими шпилями в небо, храм. Невесомые стены, узорчатые переплёты окон, кружево переборок, мучительно острые башни, – всё это было так знакомо ей, ведь она много ночей подряд строила это здание. Внутри было светло и пусто. Мраморный с сверкающими серебряными прожилками пол холодил ноги. Анариэль улеглась прямо на него, глядя в потолок, и почувствовала, что очень устала, что хочет уснуть здесь навсегда, чтобы вместе с ней уснула в этих стенах её тоска. А когда придет утро, солнечные острые лучи сотрут сотканный из лунного света город, вместе с ней и её болью.

Через какое-то время она почувствовала, как солнце бьёт по натянутой коже век, и решила открыть глаза. Она всё также лежала на холодном каменном полу построенного ею храма, только он, казалось, обрел плоть. Белый камень стен, изрезанный кружевом узоров, белый камень пола с золотистыми и розовыми прожилками, и солнечный цвет, разукрашенный как радуга витражами окон. Такой красоты в её сне не было, кроме того, она не чувствовала, что спит. Её тело было здесь, в храме, и храм этот, хоть и пустой, был совершенно реальным. Анариэль села, чтобы получше оглядеться, и увидела, как открывается входная дверь. Через пару мгновений в неё осторожно вошел Кристиан и замер, увидев подругу, сидящую на полу посреди пустого здания.

– Крис, а ты как сюда попал, и что это за мир? – удивленно спросила она.

– Зашёл с улицы, – не менее удивленно отозвался клирик. Он, вообще-то не был склонен к проявлению эмоций, но на этот раз всё, что он чувствовал, было огромными буквами написано у него на лице. – Я почувствовал, что произошло что-то странное, и решил прогуляться по городу. И не ошибся: на углу Золотой улицы и улицы Вискерин появился этот храм. Как будто он всегда здесь был, хотя ещё вчера его тут не стояло.

– Бред какой-то. А дома?

– Подвинулись! Как птицы на ветке. Палисадники и дворики стали чуть меньше, но жители, я полагаю, этого даже не заметили. Судя по их спокойствию, они считают, что ничего не изменилось.

– Хочешь сказать, что посреди Октавиона выросло здание, а этого никто, кроме тебя не заметил?

– Именно. Великолепный трюк, я преклоняюсь пред твоим талантом.

– Да я-то тут при чём? Мне просто снились странные сны, как я строю это здание, а потом я зашла в него в другом своем сне, легла на пол и проснулась тут. Я ничего не сделала.

Это было крайне редкое зрелище. Кристиан, холодный клирик с вытравленными эмоциями, хохотал. Он смеялся так, что звенели стекла, долго, искренне и совершенно не понятно, над чем.

– Ты невозможна, – отсмеявшись, севшим голосом, начал говорить он. – Ты подарила Октавиону храм, который возвела силою своей души и наполнила любовью к этому городу. Ты смогла, походя, впихнуть его в существующий порядок вещей, и ещё говоришь, что ты здесь абсолютно ни при чём. Анариэль, не пытайся обмануть себя, это целиком и полностью твоё творение, твой подарок городу восьми дорог.

– Но разве такое возможно? – в её голове эта мысль никак не умещалась.

– Возможно, раз тебе это удалось. А как – этого я не знаю, но очень хочу выяснить, так что, считай, что смотритель у этого храма уже есть.

– Ну да, как же клирик и без церкви. Ради тебя, небось, и старалась. Только вот, я думала, что всё случится наоборот, – задумчиво произнесла девушка.

– Что наоборот, объясни, пожалуйста.

И Анариэль рассказала про свою ночную прогулку по призрачному городу и про невесёлые мысли, которые пришли к ней, когда она решила уснуть в призрачном храме.

– Я слышал о таких городах, – тихо проговорил Крис. – Они действительно опасны для путешественников, и если заснуть в таком городе, то, говорят, умрёшь. Но точно этого никто не знает, потому что даже те, кто просто оставались в таких городах до утра, исчезали бесследно. А уж спали они при этом или нет, свидетелей не нашлось.

– А у тебя, выходит, получилось с точность до наоборот, – помолчав, продолжил клирик.

Он помог девушке подняться на ноги и, поддерживая её, повёл к выходу:

– Пойдем, похвастаешься отцу своим творением, нечего весь день валяться на мраморном полу.

Итак, в Октавионе появилась ещё одна легенда – белостенный, устремленный в небо, храм с чудесными витражами и гуляющим под сводами хрустальным перезвоном. Как и предполагал Крис, только несколько человек в городе заметили его внезапное возникновение. Для всех остальных – этот храм был возведён волшебством леди Анариэль в память о первом маге Фредерике Вискерине в первую годовщину его смерти.

Однако жизнь самой Анариэль от этого веселее не стала. Она чувствовала себя ужасно. Или, по крайней мере, знала, что должна себя так чувствовать. В груди ныла пустота. Какая-то часть её души все ещё бурно оплакивала светлое прошлое и предлагала вернуться. Вернуться к кому? К человеку, которого больше нет? Или к тому, кто на поверку оказался ничем не лучше миллионов, а может и похуже некоторых. К тому, кто предал её любовь? Эти мысли снова и снова роились в голове девушки, как и вчера, и позавчера, и месяц назад. Ей никак не удавалось забыть и отрешиться от этого.

Ей всё чаще приходило в голову, что хоть она и сумела подарить Октавиону чудесный храм, часть её умерла, а часть – сбежала в это самое невероятное здание. Обычно весёлая и жизнерадостная, она напоминала ангела печали. Вот и сейчас, сидя на балконе в доме Эрис, она замерла, уставившись в одну точку, как будто рассматривала что-то внутри себя, и Эрис в который раз захотелось писать с неё аллегорию печали.

В двадцать пять лет Анариэль выглядела на все свои восемнадцать, и она явно не собиралась прощаться с этим внешним возрастом. Эрис тоже выглядела младше своих лет, из их компании только Кристиан озаботился повзрослеть, но девушки подозревали, что он сделал это специально, для пущей солидности.

– О чём задумалась, о, луноликая, – язвительно поинтересовалась рыжая Эрис.

Дело в том, что благородные мужи соседних государств всё также считали Анариэль завидной невестой и периодически слали ей романтические письма. Письма эти обычно читали втроем, озвучивая на разные голоса самые впечатляющие пассажи, а потом девушки то и дело подкалывали друг друга наиболее цветистыми обращениями оттуда. И при сочетании с эффектом неожиданности они были подобны ушату ледяной воды.

Вот и сейчас, Анариэль мгновенно ожила, тряхнула волнистыми прядями серебристых волос, хрустнула тонкими пальцами, разминая кисти рук, и после этого соизволила ответить.

– Мне сегодня снился необычный сон.

– Опять трудилась, не покладая рук? – оживился сидящий рядом Кристиан.

– Не угадал. Я давно не бывала на перекрестках линий судеб. И вот, видишь ли, сегодня ночью один такой перекресток сам лёг мне под ноги, – она снова замолчала, её темно-синие глаза сосредоточенно рассматривали что-то в кружке янтарного чая. Друзья не торопили, чувствуя, что сегодня в её ставшей привычной какофонии чувств и мыслей появились новые голоса.

– Я уже тысячу лет не читала линии судеб и решила попрактиковаться, раз выдался повод. И у меня получилось, даже больше, я не просто прочитала их. Я услышала их, они заиграли в унисон, и я услышала их песню, – девушка передернула плечами под просторной серебряной блузой.

– Бред какой-то. Мотив простой, стихи паршивые, Неф бы за такое из дома выгнал, не к ночи будь помянут. Но теперь у меня появились нехорошие предчувствия, что всё «самое веселое» только начинается. К тому же, сегодня я почувствовала, что меня зовёт ветер. Зов пока что слаб и не определён, но это значит, что я снова могу ступить на тропы ветра и унестись… да куда угодно унестись, лишь бы перестать страдать от разрыва с Нефом, – она говорила это твердо и даже сердито. И друзья ни на секунду не сомневались, что как только закончится их чаепитие, она уйдёт, может быть, даже прямо с этого балкона, в ветер. И кто знает, что она в таком настроении найдёт на его дорогах.

– Что за стихи-то? – Эрис твердо знала, что этот вопрос она может задать без явного риска для жизни.

– Я же говорю, бред, – отмахнулась Анариэль, и тихо, почти шёпотом, прочитала:

Его ты встретила случайно,

Он незнакомый, молодой,

Он режет белыми путями

Отрезок века золотой.

Его глаза не ищут встречи,

Ведь ты нужна ему одна.

Ты знаешь бархатные речи,

Но он возьмёт тебя до дна.

Твой яд его погубит нежно,

И горький мед в твоей крови

Захватит жизнь его в безбрежный

И вечно юный шторм любви,

Той, что не ведает преграды,

Разлук и бед сметает пыль.

Его узнаешь ты по взгляду,

Твою мечту вписавшем в быль.

Вам будет многое дано…