Читать книгу В ожидании Божанглза - Оливье Бурдо - Страница 3

– Вы можете присвоить мне любое имя, какое вам по душе! Но только, умоляю, развлеките, позабавьте меня; все эти лощеные людишки до того скучны – сдохнуть можно от тоски! – воскликнула она, схватив со шведского стола два бокала шампанского. – Я здесь только для того, чтобы застраховать себя от убогой жизни! – объявила она и залпом осушила один из бокалов, уставившись на меня слегка ненормальными глазами.

Я было потянулся ко второму бокалу, наивно думая, что он предназначен мне, но она и его лихо опрокинула себе в рот, после чего смерила меня взглядом и, вытирая подбородок, заключила с дерзкой усмешкой:

– По-моему, вы самый подходящий кандидат в этом мрачном сборище!

Благоразумие должно было подсказать мне, что от этой психопатки нужно бежать, бежать без оглядки. В принципе, я и не должен был с ней встретиться.

Но в честь открытия моего десятого гаража мой банкир пригласил меня на Лазурный Берег, в свой палаццо, где он устроил двухдневную тусовку, неизвестно почему названную «уик-энд удачи». Это было нечто вроде коллоквиума для молодых перспективных бизнесменов. Мероприятие с этим дурацким названием собрало довольно унылую компанию деятелей, коим надлежало участвовать во всевозможных семинарах, руководимых дряхлыми учеными мокрицами с морщинистыми лицами, измученными статистикой и прочей полезной ерундистикой. Я с детства привык убивать время, фантазируя, и теперь развлекал товарищей по семинару и их супруг своими вымышленными биографиями. Так, на вчерашнем ужине, как только подали закуски, я выдал присутствующим историю о своем родстве с неким венгерским князем, чей дальний предок водил знакомство с графом Дракулой:

– Не верьте тому, что о нем болтают! Этот человек был наделен редкостной учтивостью и тонкостью чувств! У меня есть письменные свидетельства того, что несчастный стал жертвой возмутительной клеветнической кампании и низкой зависти.

В такой ситуации главное – игнорировать иронические взгляды скептиков и обращаться к наиболее легковерным гостям. А зацепив самого наивного из всех, обрушить на него массу в высшей степени правдоподобных деталей, чтобы вызвать ответную реакцию, достойную этого вранья. Та к вот, тем вечером моей жертвой стала супруга винодела из Бордо, которая усердно кивала при каждом моем слове и наконец объявила:

– Ну вот, я так и знала, что эта история шита белыми нитками, слишком уж она чудовищна, чтобы быть правдой!

Муж поддакнул ей и вовлек в дискуссию всех сидевших за столом, так что последующая беседа вертелась исключительно вокруг этого сюжета. Каждый давал свою оценку событиям, высказывал сомнения, которые якобы всегда его мучили, горячо убеждал других в своей правоте, дополнял мое вранье собственными комментариями, – словом, к концу ужина никто уже не смел признаться, что когда-нибудь хоть на миг поверил истории – между прочим, подлинной! – Дракулы, графа-колосажателя[10]. На следующий день, за обедом, опьяненный вчерашним успехом, я пустился на новые измышления перед новыми подопытными. На сей раз я представился сыном богатого американского промышленника, владельца автомобильных заводов в Детройте, и рассказал, что мое детство прошло в цехах, под грохот станков. Свою выдумку я украсил рассказом о глубоком аутизме, который поразил меня немотой, продолжавшейся до семилетнего возраста. Нет ничего слаще, чем трогать чувствительные сердца подобными упражнениями в мифомании.

– И каким же было ваше первое слово? – взволнованно спросила моя соседка по столу, забыв об остывающем морском языке на своей тарелке.

– Шина! – ответил я с полной серьезностью.

– Шина?! – повторили хором мои сотрапезники.

– Да, шина, – подтвердил я, – трудно поверить, не правда ли?

– Ах, так вот почему вы занялись гаражами! Нет, все-таки судьба есть судьба, ее не обойдешь! – восхищенно промолвила моя соседка, даже не заметив, что ее невредимый морской язык уплыл на тарелке обратно в кухню.

Продолжение обеда было полностью посвящено чудесам, которые дарит нам жизнь, жребию каждого из нас, грузу наследственности, тяготеющей над всеми нами, а я тем временем смаковал коньяк с миндалем, упиваясь шальной, эгоистической радостью фантазера, добившегося хоть короткого, но фурора с помощью историй – якобы достоверных, а на самом деле в высшей степени эфемерных.

Я уже собирался откланяться, пока мои безумные вымыслы не привели к конфронтации с гостями, толпившимися вокруг бассейна – традиционного места наших сборищ, – как вдруг перед нами закружилась в танце молодая женщина в белом воздушном платье, с перьями на голове. Ее глаза были закрыты, левая рука с поднятым локтем и поникшей кистью, затянутой в перчатку, держала длинную, тонкую, незажженную сигарету, а правая играла с белой льняной шалью, которую резкие взмахи уподобляли живому танцующему партнеру. Я был зачарован грациозными изгибами ее тела, мерными поворотами головы, заставлявшими колебаться пышный эгрет, этот странный султан, бесшумно реявший над ней. Ее танец, где чередовались, повинуясь ритму, плавные движения лебедя и хищное проворство ястреба, привел меня в такое изумление, что я застыл на месте как идиот, вытаращив глаза и разинув рот.

Сперва я решил, что это наемная танцовщица, заказанная банком для развлечения публики, – верный способ расшевелить всех этих зануд и внести оживление в смертельно скучный коктейль. Я смотрел на эту помесь кокотки из «безумных лет» и шайенны, одурманенной пейотлем[11], которая порхала от группы к группе, принимая рискованные соблазнительные позы, заставлявшие мужчин краснеть от вожделения, а женщин – зеленеть от унижения. Она хватала за руку то одного, то другого гостя, не спрашивая согласия, с минуту кружила его в танце и возвращала назад, к его убогой семейной жизни. Не помню, сколько времени я простоял там, под навесом из листвы, в оцепенении, затягиваясь трубкой и машинально осушая бокал за бокалом, которые услужливым хороводом подносили мне официанты в ливреях. Но помню, что был уже порядком навеселе, когда ее взгляд встретился с моим, робким и, вероятно, остекленевшим. Зато ее нежно-зеленые глаза были достаточно широко открыты и ясны; в них бесследно растаяла вся моя напускная оригинальность, после чего меня хватило лишь на позорную банальность в виде вопроса:

– Как вас зовут?

– У меня дома, над камином, висит портрет красивого прусского кавалериста, и, представьте себе, вы причесаны точь-в-точь как он! Я знакома с целым светом и могу вас заверить, что после войны такую прическу никто больше не носит. Как это вы ухитряетесь стричься тем же манером спустя столько лет – ведь Пруссии давно уже нет!

– А у меня волосы не растут… и никогда не росли! Знайте, что я родился с этой дурацкой стрижкой несколько веков назад… В детстве я выглядел из-за нее стариком, но теперь чем дальше, тем больше эта чертова стрижка соответствует моему возрасту. Вся моя надежда на смену циклов моды, я мечтаю умереть с прической, отвечающей модным поветриям.

– Я не шучу! Вы точная копия моего кавалериста, в которого я безумно влюблена с самого детства, я уже тысячу раз выходила за него замуж. Видите ли, поскольку день свадьбы – самый прекрасный день в жизни, мы с ним решили жениться ежедневно, чтобы превратить наш брак в нескончаемое блаженство.

– Вот теперь, когда вы это сказали, я смутно припоминаю военную кампанию, во время которой сражался в кавалерии… Именно тогда, после одной битвы, увенчавшейся победой, я и заказал свой портрет. Поверьте, я счастлив, что смотрю с этого холста над камином именно на вас, и уж тем более рад, что удостоился стать вашим мужем тысячу раз!

– О, вы смеетесь надо мной, а ведь это чистая правда! Но по причинам, которые вы легко поймете, наш брак так и остался фиктивным, а я – девственницей. И хотя я постоянно танцевала голой перед камином, мой бедный кавалер, несмотря на свою бравую внешность, оказался ни на что не годным: его зовет невеста, а он, бедняга, ни с места!

– Вы меня удивляете: я думал, что такой танец, как ваш, способен расшевелить целую армию! А ваш бравый вояка ведет себя как евнух. Кстати, позвольте спросить, откуда у вас этот потрясающий талант к танцам и пластике?

– О, вы меня совсем смутили, теперь придется сделать вам новое ужасное признание! Представьте себе, дорогой друг, что мой отец – незаконный сын Жозефины Бейкер! [12]

– Клянусь Зевсом, я прекрасно знал Жозефину Бейкер. Хотите верьте, хотите нет, но во время войны мы с ней жили в Париже в одном отеле.

– Ой, только не говорите мне, что вы с Жозефиной… ну… надеюсь, вы меня понимаете?

– Увы, именно так. Однажды вечером, точнее, одной прекрасной летней ночью, когда начался артналет, она вбежала ко мне, и вот… тьма и жара, не считая испуга, бросили нас в объятья друг друга…

– Иисусе сладчайший, значит, вы вполне можете быть моим дедушкой?! Давайте отметим это событие фейерверком коктейлей! – воскликнула она и хлопнула в ладоши, подзывая официанта.

Весь остаток дня мы просидели вдвоем не сходя с места, соревнуясь в бредовых измышлениях, в сомнительных и неоспоримых теориях, скрывая при этом смех под серьезностью и притворяясь, будто каждый из нас верит фантазиям другого. За ее спиной я видел солнце, медленно, но верно клонившееся к горизонту, – в какой-то момент оно даже увенчало ее голову огненной диадемой, после чего скрылось за утесами, любезно оставив нам пурпурный шлейф своего царственного наряда. После многих безуспешных попыток завладеть бокалами шампанского в эфемерной надежде, что они предназначены мне, я решил позаботиться о себе сам и, поскольку она неизменно брала с подноса сразу два бокала, начал делать то же самое, заказывая виски парочками. Этот адский темп быстро навел ее на мысль устроить мне допрос наизнанку, то есть произносить самым что ни на есть утвердительным тоном все, что ей хотелось услышать от меня, добавляя в конце вопросительный оборот, например:

– Вы в восторге от нашего знакомства, не правда ли?

Или:

– Из меня получится прекрасная жена, вы ведь тоже так думаете?

И наконец:

– Я уверена, что вы сейчас прикидываете, хватит ли у вас средств, чтобы ввести меня в светское общество, – или я ошибаюсь? Но не переживайте, мой дорогой, ради вас я добьюсь скидки на входной билет, у меня есть льготы до полуночи, не упускайте же случая, воспользуйтесь своим шансом! – объявила она тоном рыночного зазывалы, принимая попутно соблазнительные позы, чтобы продемонстрировать мне в самом выгодном свете содержимое своего декольте.

Настал тот судьбоносный момент, когда еще можно было сделать выбор, – момент, когда еще можно было определиться со своими чувствами. Образно говоря, я находился на самом верху тобоггана[13], но все еще мог передумать и благоразумно спуститься по лестнице, уйти, сбежать от нее подальше под любым предлогом, хоть надуманным, хоть реальным. А мог, напротив, покориться, шагнуть через барьер и безвольно заскользить вниз с приятным ощущением, что больше не нужно ничего решать, что этот спуск уже неостановим, что остается слепо вверить свою судьбу дороге, о которой не знал, не ведал, и в конечном счете бухнуться в трясину, в зыбучие пески, такие золотистые и ласковые на вид. Мне было совершенно ясно, что у этой прелестной молодой женщины, с виду цветущей и веселой, не все дома, что ее шалые зеленые глаза скрывают темные провалы в сознании, а по-детски округлые щеки маскируют прошлое – мрачное и бурное прошлое забитой девчонки-подростка. И я подумал: наверно, она и танцует с таким буйным самозабвением, чтобы избавиться от грустных воспоминаний, вот и все. Но тут же трусливо сказал себе: ты, милый мой, кажется, сам слегка подвинулся умом; твоя профессиональная жизнь увенчалась успехом, ты почти богат, в общем-то вполне привлекателен как мужчина и легко мог бы найти себе нормальную жену, чтобы вести с ней нормальную жизнь, ровно в семь вечера выпивать аперитив перед ужином и ровно в полночь ложиться спать. И еще сказал себе, что если я и сам слегка чокнутый, то не стоит влюбляться в женщину, которая чокнулась полностью, иначе наш брак уподобится союзу одноногого мужчины с безногой женщиной, и эта совместная жизнь пойдет кувырком, по какой-то сумасшедшей параболе. Я уже был готов трусливо уклониться, меня пугал этот набросок будущего, этот неостановимый вихрь наслаждений, который она намеревалась получить со скидкой, как в рекламе, пылко демонстрируя мне свои прелести. Но вдруг, при первых звуках какого-то джазового мотива, она обвила мою шею своей ажурной шалью и рывком притянула к себе вплотную, щекой к щеке. И тут я понял, что все еще размышляю над проблемой, которая безвозвратно решена. Меня неодолимо влекло к этой красавице брюнетке, я уже скользил вниз, уже готов был погрузиться в туман, в трясину, в зыбучие пески, забыв о том, как ловко и решительно меня туда заманили.

– Увы, природа напоминает о себе, я переполнена коктейлями, только дождитесь меня, не сходите с места! – умоляюще воззвала она ко мне, нервно теребя свое длинное жемчужное ожерелье, поеживаясь и нетерпеливо сжимая колени, до того ей было невмоготу.

– А чего мне сходить с места, я еще никогда в жизни не был в лучшем месте, чем это! – успокоил я ее, подманивая пальцем официанта, чтобы он в энный раз увлажнил мою пересохшую глотку. Я глядел ей вслед, пока она торопливой, но танцующей походкой шла к туалету, как вдруг на меня налетела давешняя соседка по столу. Дама была пьяна в дым, выглядела разъяренной и грозно тыкала в меня пальцем.

– Ага-а-а! Значит, вы общались с Дракулой?! – взвыла она так громко, что к нам стали подходить остальные гости.

– Н-ну… не совсем так… – растерянно промямлил я.

– А еще вы, оказывается, аутист и князь! Который приехал из Венгрии, а потом из США! Да вы просто псих ненормальный! Зачем вы нам все это наплели? – яростно орала она, а я пятился от нее, стараясь не подпускать к себе.

– Да он просто больной, этот тип! – крикнул кто-то из гостей.

– Послушайте, все это как-то нелепо… – пробормотал я, застигнутый врасплох со своим враньем.

Потом, осознав, что меня разоблачили, разразился беззаботным, торжествующим хохотом.

– Да он и впрямь сумасшедший, вы только поглядите, он же насмехается над нами! – воскликнула, вполне справедливо, моя обвинительница, надвигаясь на меня.

– Я никого не заставлял верить в мои рассказы – они вам понравились, и вы их приняли за правду! Я вас разыграл, и вы проиграли! – ответил я с ехидной усмешкой, отступая назад с двумя бокалами виски – по одному в каждой руке – и не замечая, что у меня за спиной бассейн.

Я уже был в опасной близости от бортика, как вдруг моя обвинительница оторвалась от земли, взвилась в воздух, вошла в пике и со страшным шумом плюхнулась в хлорированную воду.

– Я не прошу у вас прощения, дамы и господа, я просто не могла поступить иначе! Этот человек – мой дедушка, любовник Жозефины Бейкер, прусский кавалерист и мой будущий муж, все в одном флаконе, и я ему верю!

Итак, достаточно было одной вечеринки и одного танца, чтобы эта безумная, увенчанная перьями женщина пробудила во мне безумную любовь, заставив разделить с ней ее безумие.