Читать книгу Дело не в генах: Почему (на самом деле) мы похожи на родителей - Оливер Джеймс - Страница 7

Наряду с тремя вышеупомянутыми факторами (обучение, подражание и идентификация) плохое обращение представляет собой самую существенную причину, по которой дети становятся похожими на родителей, ибо оно порождает отчаянное и навязчивое стремление повторять прошлое{26}.

Воздействие обучения и склонность к подражанию можно сознательно выявить в себе, став взрослыми, и выбрать альтернативы. Избавиться от идентификации сложно, так как это часть нас самих. Но влияние плохого обращения преодолеть труднее всего.

Говоря попросту, плохое обращение вызывает у ребенка такой же стресс, что испытывает родитель. Если у меня депрессия, я могу способствовать депрессии у моего ребенка. Если родитель расстраивает вас конкретным образом, это вызывает у вас аналогичный стресс, иногда его точную копию. Содержание депрессивных мыслей может быть идентичным{27}. Если родитель огорчен своим весом или недостатком ума, он может посеять такие же мысли в голове у ребенка с помощью одной из форм принудительного обучения – «Ты толстый, ты глупый». Родитель может передавать эти мысли сыну или дочери поступками, например, если, доказывая, что ребенок недостаточно умен, он станет унижать его перед другими. «Я в порядке, – говорит себе после этого родитель, – а ты нет».

Плохое обращение – это эмоциональное насилие (когда ребенок оказывается в положении жертвы, подвергается жестокому обращению или видит, что родители предпочитают ему других детей в семье), отсутствие эмоциональной поддержки или физической заботы и физическое или сексуальное насилие. Если с нами плохо обращаются, это вызывает у нас сильный стресс, который трансформируется в способ восприятия мира. Он упрямо остается частью нашего существа, ведь ребенок справляется со стрессом, воспроизводя его в отношениях с другими людьми, включая братьев и сестер, ровесников, а позже – в любви, работе и дружбе.

Девочке постоянно указывали на ее якобы отрицательные качества. Отец регулярно унижал ее, демонстрируя, насколько он умнее. Мать критиковала за лишний вес, хотя сама способствовала ему, поощряя дочь к перееданию. В результате у девушки сложилось отрицательное мнение и о себе, и она все время ожидала, что ее будут считать толстой и глупой. И в детстве, и во взрослой жизни она привлекала людей, которые продолжали плохо обращаться с ней, называя толстой и считая никчемной. Такие отношения не приносили ей удовлетворения, но были знакомыми и удобными, а альтернативы – нет. Однако втайне она надеялась, что, может быть, на этот раз с новым человеком все будет по-другому.

Как показывают исследования, подобное эмоциональное насилие выступает в качестве наиболее разрушительного вида плохого обращения{28}. Если я стану твердить своим детям, что они глупые, уродливые или отвратительные, это будет разрушительно действовать на их психику. Если я начну оказывать предпочтение кому-то из двух детей, нахваливать одного и ругать другого, я нанесу второму глубокую рану, залечить которую будет нелегко. Хотя это и тяжело признавать, но так или иначе все родители иногда ненарочно плохо обращаются с детьми и большинство из них даже не отдает себе в этом отчета. Плохое обращение можно обнаружить в любых отношениях, в том числе в рабочем коллективе и среди друзей. Но оно особенно пагубно, когда практикуется регулярно и прежде всего родителями по отношению к детям из-за детского стокгольмского синдрома и дисбаланса сил{29}.

Я называю проецирование нежелательных отрицательных мыслей на других людей механизмом «Я в порядке, ты – нет». Если я сержусь или подавлен, то могу пытаться избавиться от этих эмоций, вызывая их у других. Мы ежедневно используем друг друга в качестве мусорного ведра для нежелательных эмоций{30}.

Если такое воздействие происходит нечасто или мягко и быстро, оно не наносит долгосрочного вреда. Поэтому если у вас на работе плохое настроение, вы можете послать электронное письмо находящемуся в состоянии стресса сотруднику, требуя документ, которые он давно должен был вам прислать. Вы думаете, что просто выполняете свою работу; но, выбирая именно этот момент, чтобы надавить на него, вы бессознательно создаете раздражитель, который, как вы понимаете в глубине души, увеличит его уровень стресса, уменьшив ваш собственный, если вы перебросите свое напряжение на коллегу. На подсознательном уровне вы знаете, что, прочтя ваше сообщение, он чертыхнется и ему станет еще тяжелее из-за дополнительной проблемы. Вы чувствуете себя немного лучше, нажимая кнопку «Отправить», зная, что после того как сослуживец откроет ваше письмо, у него участится пульс, повысится кровяное давление и исказится лицо. Ваше же тело немного расслабится, и настроение немного и ненадолго улучшится.

Во всех семьях каждый так иногда поступает по отношению к другим. Например, мне скучно, и вместо того чтобы писать эту книгу, я посылаю жене SMS, спрашивая, не забыла ли она договориться о техосмотре ее машины, тем самым вызывая у нее раздражение. Это часть семейной жизни, которую с юмором обыгрывают в телесериале «Современная семья». В основном подобная «тактика» безвредна и способна лишь ненадолго испортить настроение, но такое поведение родителей по отношению к детям оказывает гораздо более серьезное влияние из-за соотношения сил.

Если я вижу, что мой ребенок устал, у него был трудный день и он до сих пор не сделал домашнюю работу, можно либо мягко сообщить ему о необходимости сесть за уроки, либо только усилить стресс. Я могу применить метод «Я в порядке, а ты – нет», а могу удержаться от того, чтобы вывалить на него свой мусор. Если я предложу позаниматься, когда дети только уселись смотреть долгожданную новую серию «Симпсонов», моя просьба расстроит их. Если я спешу или устал после трудного рабочего дня, я могу бессознательно выбрать самый неподходящий момент, потому что я родитель и обладаю возможностью навязать детям свое плохое настроение, выключив телевизор и заставив их делать уроки. Они не могут ответить мне тем же, хотя их яростные крики и будут сердить меня. Родителям легче использовать детей в качестве мусорного ведра для отрицательных эмоций.

Вроде бы мелочь, но если такие ситуации станут частым явлением в семье, дети научатся предвидеть подобные сбросы токсичных отходов на свои головы. При регулярном повторении они способны обернуться формой эмоционального насилия. Если я буду воспроизводить модель «выключите телевизор» во время разных занятий, дети будут жить в невольном страхе перед моим плохим настроением. Я также могу использовать еду, чтобы вызывать у них негативное эмоциональное состояние – «Пап, ты же знаешь, что я не люблю слишком много соуса на пасте». Я могу вести машину слишком быстро, и детей будет тошнить или им будет страшно, могу с опозданием забирать их из школы, таскать за собой по полю для игры в гольф, когда они охотнее остались бы дома, придумать десятки домашних правил, чтобы потихоньку мучить их. Это превращается в домашний терроризм{31}, и теперь стоит мне использовать специальное слово или жест, как дети понимают, что сейчас произойдет что-то неприятное. Они начинают ходить на цыпочках, искать признаки приближающейся грозы, живя в страхе.

Такое поведение отца или матери обычно следствие того, что он или она испытывали аналогичное отношение к себе со стороны своих родителей{32}. Один из моих клиентов был жертвой плохого обращения в семье. Благодаря нашей совместной работе он не стал так же вести себя с собственными детьми. Однако иногда его детский опыт проявляется во взрослых отношениях. Он сдал комнату женщине, которая напоминает ему его мать. Обнаружилось, что жилица приводит его в ярость. Главная проблема с его матерью заключалась в том, что та всегда была права. Мой клиент постоянно чувствовал, что его квартирантка поступает неправильно: не присматривает за его детьми, хотя обещала, заходит в ту часть дома, где ей не разрешалось бывать, и т. п. Он начал сердить женщину, выбирая слова и моменты, когда она могла больше всего расстроиться, как делала его мать. Поскольку мы смогли проанализировать, на какие «кнопки» нажимала квартирантка, он смог спокойно решать проблемы по мере их поступления. Вместо того чтобы огорчать ее, он начал обсуждать с ней практические вопросы так, чтобы она не обиделась. Иначе он продолжал бы вести себя с ней так же, как мать действовала по отношению к нему самому, и заставлял бы съемщицу испытывать стресс, от которого он страдал в детстве.

По сути, клиент идентифицировал себя с квартиранткой, как будто та была им в детстве; он переживал ситуации, в которых его мучила мать, сам становясь мучителем. Выступая в роли своей матери, он мог избежать неприятного чувства, что он ребенок, которого мучают. Подобным образом мы часто воспроизводим прошлые мучения в надежде на лучший результат. Мы либо сами становимся мучителями, либо находим мучительные ситуации или людей, которые мучают нас. Однако это не помогает.

Превратившись в часть нашего внутреннего эмоционального состояния, крайние проявления работы механизма «Я в порядке, ты – нет» становятся невидимыми. Они так же хорошо вам знакомы, как раковина на вашей кухне, и поэтому их вообще не замечаешь. Но другие более явные виды плохого обращения – физическое и сексуальное насилие – легче запоминаются и выявляются.

Психотерапевты часто становятся свидетелями того, как их клиенты пытаются точно следовать моделям плохого обращения, жертвами которого они были в прошлом, постоянно используя их в отношениях, в том числе с психотерапевтом. Таким образом, переживая роль мучителя или жертвы, клиент надеется на лучший результат. Он загнан в ловушку своей травмы, воспроизводя которую он хочет переломить сложившуюся тенденцию. Основная задача хорошего психотерапевта – помочь клиентам понять истинные корни такого поведения и приобрести другой опыт в ходе лечения. Поскольку плохое обращение было привычно для них, как воздух или свет в комнате, и они воспринимали его как должное, им трудно увидеть, что с ними на самом деле происходило. Почти всегда мне приходится помогать своим подопечным «поверить в невозможное»: что родители действительно дурно обращались с ними и это и вправду было больно. Как запуганные заложники, они крайне неохотно признают, что мама и папа не любили их или были жестоки. Предлагая клиентам тепло и поддержку, психотерапевты могут дать им другой опыт, который позволит по-другому строить отношения с близкими, друзьями и коллегами.

Взрослея, дети, подвергавшиеся плохому обращению, часто становятся такими же, как их мучители. Наиболее очевидно это проявляется в случаях физического или сексуального насилия: значительная часть людей, совершающих насилие обоих видов, сами были жертвами{33}. Из-за детского стокгольмского синдрома все мы часто защищаем родителей и неохотно критикуем их. В нас по-прежнему живет ребенок, который боится того, что может случиться, если противостоять взрослым. Дети, подвергшиеся насилию, как это ни удивительно, изо всех сил отстаивают доброе имя своих родителей. Я бессчетное количество раз слышал фразу «У меня было счастливое детство» от клиентов, пострадавших от жестокости своих родителей.

Один из наиболее ярких примеров, которые приходят мне в голову, – дочь Фреда Уэста, серийного убийцы и насильника. В телевизионной передаче она убежденно защищала своего отца и его репутацию, несмотря на то что знала о его бесчисленных ужасных преступлениях, одно из которых он совершил против нее.

Современный взгляд на психические заболевания предполагает, что основной их причиной является плохое обращение, а не гены. Хороший пример такого подхода – травмогенная модель{34}, разработанная клиническим психологом Джоном Ридом. Он считает психические заболевания не болезнью, а скорее формой стресса, аналогичной посттравматическому стрессовому расстройству (ПТСР). Вкратце, ПТСР имеет следующие симптомы: навязчивые мысли и воспоминания, которые врываются в разум и не поддаются контролю, иногда включая галлюцинации; стремление избегать близких отношений или сложных вопросов; негативные чувства и мысли, которые появляются из ниоткуда; внезапное возбуждение, гиперактивность, повышенная чувствительность. Часто люди, страдающие ПТСР, пытаются заглушить свои страдания наркотиками или алкоголем. Подобные симптомы характерны для многих психических «заболеваний».

Согласно последним данным, конкретная форма плохого обращения не обязательно ведет к конкретному нарушению психики{35}. У всех детей, с которыми дурно обращаются, смесь беспокойства, депрессии, перепадов настроения и бредовых идей. Повзрослев, они оказываются более подвержены стрессу, чем те, с кем обращались не так плохо. Конкретная форма плохого обращения, например, когда ребенка называли уродливым или как-то игнорировали, может определять содержание стресса. Но идея, что существуют изолированные, отдельные категории психических заболеваний, не пересекающиеся с другими, была отвергнута.

Новая модель называется травмогенной, потому что почти всегда эмоциональный стресс во взрослом состоянии предполагает перенос в настоящее прошлого травматического опыта. Родители приучили жертву жить в ожидании угрозы. Мелочь, которая другим может показаться безобидной, вызывает реакцию, со стороны выглядящую неадекватной и несоразмерной.

У жертвы изнасилования вдруг вспыхивают в памяти подробности нападения, и ей кажется, что она снова в спальне или глухом переулке и преступник набрасывается на нее. Активировать воспоминания могут мельчайшие детали – имя или звук, ассоциируемый с травмой. Для пострадавших вспышки прошлого неотличимы от действительности, трагические события снова происходят, когда включается «видеоклип» былого потрясения. Для людей, снова переживающих травму, она так же реальна, как отражающие реальность сны.

Подобные «видеоролики» совсем не то, что звуковые или зрительные галлюцинации. Сейчас уже ясно, что многие обусловленные психозами галлюцинации являются версиями воспоминаний{36} – человек слышит голос из детства, говорящий ему, что он плохой, видит своего мучителя в другом конце комнаты. Но со временем случившееся может переосмысляться и представляться по-другому. Так, опыт крайней беспомощности может вести к галлюцинациям, в которых человек предстает необычайно могущественным, таким, каким быть безопаснее, вроде Иисуса Христа. В этом истинная причина бредовых идей: она не механическая и возникла не в результате повреждения мозга поврежденными генами, на чем более века настаивали психиатры.

Если ребенка совратил собственный родитель, это становится частью его нормального опыта, и когда с возрастом мальчики или девочки понимают, что это ненормально, им приходится подавлять свои воспоминания. Некоторые аспекты, возможно, были детям приятны, может быть, они испытывали что-то вроде эротического возбуждения. Также возможно, что насилие было единственной ситуацией, когда ребенок ощущал любовь к себе. В этом случае встроить в свою взрослую жизнь этот страшный секрет, в отношении которого испытываешь смешанные чувства, еще труднее. Воспоминания и секреты могут начать трансформироваться в галлюцинации или бред, их содержание зависит от изначальной травмы. Врач-терапевт или генетик отбросит идеи пациента как бессмысленный бред и сочтет их результатом нарушения работы мозга. На самом деле содержание бреда имеет большой смысл.

По большей части подобный опыт был болезненным и вел к стрессу. Самые тяжелые случаи, такие как изнасилование, или менее страшные, когда на ребенка орали или его били, отпечатались в сознании и врываются в настоящее. Корень всех психических заболеваний – это прошлое, переживаемое в настоящем в форме либо реальных воспоминаний, которые путают с настоящим, либо искаженных.

Это все крайние случаи, но со всеми нами без исключения иногда в той или иной форме плохо обращались. Важно то, что и плохое обращение, и любовь, которые мы испытали, отличались от плохого обращения и любви, выпавших на долю наших братьев или сестер, поэтому у каждого из нас свои, уникальные заскоки…

Теперь обобщим сказанное. Похожими на родителей нас делают следующие факторы.

• Детский стокгольмский синдром: заложник-ребенок делает все возможное (копирует поведение матери или отца), чтобы сблизиться с «захватчиком» – родителем и добиться его любви. Цель достигается путем обучения, подражания и идентификации.

• Плохое обращение или, наоборот, любовь и забота: родитель, пребывающий в состоянии депрессии, может депрессивно воздействовать на ребенка, а любящий родитель делает так, что ребенок чувствует, что любим.