Читать книгу Ее нежеланный лорд - Оливия Штерн - Страница 4

Репутация девушки благородных кровей напоминает нагромождение ярких, сверкающих кристаллов. Выдернешь один из основания – и все развалится, блестящие камни раскатятся в стороны, а обратно, как было, уже не собрать.

Ну а если все видели тебя выходящей из королевских покоев в платье с разодранным лифом, тут уже речь не о маленьком камне, а, скорее, о здоровенной плите, сродни тем, что укладывают поверх могил. Понятное дело, что думать о восстановлении репутации после такого просто смешно. И только абсолютный идиот может согласиться взять в жены девушку, у которой, несмотря на титул, за душой ни гроша денег, а кумушки шипят вслед: «Мелкая шлюшка».

– Ты понимаешь, что натворила? – громким свистящим шепотом спросила графиня Амалия Эверси, наклоняясь ниже и как будто боясь, что кто-то их услышит.

Бьянка прятала лицо в пышном подоле платья великолепной графини и наслаждалась той скупой лаской, с которой матушка перебирала ее волосы.

По-хорошему, можно было и поплакать, но отчего-то слез не осталось. Особенно после того, как отец отвесил хлесткую пощечину.

«Ты понимаешь, что натворила? Да лучше б… Что теперь с тобой делать? Об этом ты думала, когда оголялась перед узурпатором? Кому ты теперь нужна? Кому мы теперь нужны? Вот уж не ожидал, что моя младшая дочь окажется шлюхой!»

– Мама, – прошептала Бьянка, хватая узкую руку графини, – неужели ты не понимаешь? Он… пришел к нам в дом, это чудище. Я не знаю, как он пробрался сюда, минуя охрану, минуя прислугу… И он сказал, что если я не сделаю кое-что, то вас больше не увижу. И ты ведь не отрицаешь, что все эти дни вас держали взаперти, в подвале, с завязанными глазами.

– И это кое-что – переспать с человеком, захватившим трон королевства?

Голос графини казался безжизненным шелестом сухой листвы.

Но… вот ведь странно. Некоторое время назад маменька едва ли не намекала на то, что Бьянке следует больше внимания уделять его величеству.

Теперь, когда его все-таки убили и выяснилось, что старый король вовсе не был его отцом, он стал называться узурпатором. А раньше был королем.

– Я должна была подменить кое-какие артефакты. А уж как это сделать… Но, мама, я клянусь, ничего не было. Он… не успел. Я подлила ему твоих сонных капель, и король уснул прямо со спущенными штанами…

– Не говори так, Бьянка. Фу. Во-первых, не король, а узурпатор, ныне покойный. Во-вторых, благовоспитанная девица благородных кровей никогда не скажет про спущенные штаны и про то, что мужчина заснул прямо на ней.

– Но ты-то моя мама, тебе я могу рассказать…

– А потом ты шла по дворцу в разодранном платье, и все это видели. Об этом ты, конечно, не думала.

– Мама! – Бьянка невольно отстранилась, вырываясь из ласкового плена мягких рук. – Я ж вас с папой спасала! А вы как будто не рады! Да если бы… если бы я не выкрала те артефакты, вас бы убили… эти жуткие люди. А этот… мужлан, он ведь следил за мной, ему было интересно, что и когда я буду делать.

– Может, он еще и видел, как узурпатор тебе подол задирал?

Бьянка растерянно всмотрелась в лицо матери. Красивое, породистое, с которого почти никогда не сходило выражение этакого утонченного спокойствия. Взгляд Амалии Эверси… причинял боль, заставляя давиться рыданиями. За что они с ней так? Почему? Да что ж теперь, в петлю? Только оттого, что зашла слишком далеко ради их же спасения?

И она внезапно подумала о том, что тот страшный мужчина, который заставил ее пройти все это, любовался ее панталонами, которые она сложила в сумочку вместе с украденными артефактами.

– Я не дала вам умереть, – всхлипнула Бьянка, – как вы можете так… со мной?

– Деточка, – сказала мама тихо, одними губами, – ты не понимаешь. Ты спасла наши жизни, но напрочь убила нашу репутацию. Никто и нигде не примет нас больше. Никто не захочет водиться с семьей, где дочь себя так опозорила. Таковы порядки, и с этим ничего не поделаешь. Будет счастьем, если хоть кто-нибудь согласится взять тебя в жены. И будет еще лучше, если ты уедешь из королевства. Репутация для благородной девицы – это все. Да и вообще… подумала бы о своей сестре. Боюсь, ей тоже теперь придется несладко. Все будут шептаться о том, что произошло, все будут на нее тыкать пальцами.

Бьянка не верила собственным ушам. И все это говорит мама, любимая мама, ради спасения которой пришлось влезть в постель к королю, тьфу, узурпатору. В груди пекло, горло стиснул спазм. Даже дышать было тяжело – невидимые когти терзали Бьянку изнутри, полосуя, разрывая на части. Бьянке казалось, что она сейчас умрет от этой боли, она умоляюще смотрела на маму, на застывшее ее красивое лицо, на беспощадно сомкнутые губы.

«Ну скажи, скажи что-нибудь, – пронеслось в голове, – скажи, что ты пошутила, что ничего не изменилось. Скажи, что любишь меня любую и всегда будешь рядом и я всегда смогу прикоснуться к твоим волшебным рукам, а ты никогда не позволишь мне утонуть в отчаянии…»

Но Амалия Эверси тяжело вздохнула, еще раз окинула Бьянку грустным задумчивым взглядом, а затем поднялась с кушетки, где они сидели.

– Я пойду, – сказала она глухо, – теперь нам с отцом надо думать, что делать и как дальше жить. Как теперь исправить все то, что ты натворила.

Слова застряли в горле, и Бьянка лишь кивнула, провожая взглядом матушку. Вот если бы… на ее месте был мальчик… Наверное, так было бы лучше.

Дверь открылась и закрылась, и девушка осталась одна в темной комнате. Грудь распирало, глубоко внутри стремительно разрастался ком из ледяной злости, совершенно черного, непроглядного отчаяния и непонимания происходящего.

– Я же вас спасала, – пробормотала она, – я что, должна была дать вас убить?

* * *

Дни слились в бесконечную серую череду. Бьянка сама себе казалась дорогой куклой – с красивым фарфоровым личиком, изящными кистями рук и лодыжками, а тело мягкое, тряпичное, набито соломой и совершенно безвольное. Она с трудом понимала, зачем каждое утро ее будит Тутта и при этом смотрит со странной смесью сочувствия и брезгливости, как будто даже ей есть дело до репутации Бьянки Эверси. Не понимала, зачем умывается, одевается и причесывается – все равно ведь папенька не выпускает из дому. Наконец, не понимала, зачем жует листья салата, заправленные соусом из квашеного молока, – если ее теперь никто не возьмет замуж, то можно бы пропустить и пончик-другой, да еще и в чашку кофе добавить сливок и сахара.

Внутри что-то сломалось, треснуло и разлетелось мелкими осколками, и как раз таки эта жалящая боль Бьянке была понятна: впервые в жизни папенька и маменька повернулись к ней новой, совершенно до этого незнакомой стороной. Неожиданно те, кого она любила всю сознательную жизнь, оказались как будто чужими, глухими и слепыми. И хоть кричи, хоть плачь, хоть все волосы себе выдергай – они твердят как заведенные: что ж теперь будет, да кто ж с нами будет иметь дело, с такой-то дочерью. И вот это-то и приносило самую едкую, противную подсердечную боль. С каждым прожитым днем Бьянка ощущала, как отдаляется от матери и отца, или наоборот – как они все дальше и дальше отталкивают ее, и во взглядах снова брезгливая жалость.

«Мама, он же ничего со мной не сделал. Я по-прежнему невинна».

«Даже если и так, то все видели тебя… в таком виде, что, прости Всеблагий, хоть под землю от стыда провалиться. Никто не поверит в то, что у тебя ничего не было с узурпатором Ксеоном».

Каждое утро отец, садясь завтракать, спрашивал у дворецкого, нет ли корреспонденции. И каждое утро получал один и тот же ответ: никто больше не писал семейству Эверси, никто не звал на ужины и балы. Вся семья и вправду оказалась отрезанной от столичной жизни. Роланд Эверси окидывал Бьянку хмурым взглядом, а потом принимался за еду, всем своим видом говоря: вот видишь, что ты наделала? И у Бьянки в горле застревал очередной лист салата, она отодвигала тарелку, уходила к себе, чтобы всласть нарыдаться в подушку. А потом она засыпала, но сон не приносил облегчения: приходили кошмары.

В этих кошмарах раз за разом из темноты выливался ненавистный широкоплечий силуэт, тенью склонялся к Бьянке и, обдавая запахом крепкого табака, лука и винного перегара, шептал: «Укради у короля амулеты. Не сделаешь – пришлю маменьку по частям. И папеньку. А сделаешь – получишь их живыми». И Бьянка, захлебываясь слезами и ненавистью, снова одевалась – как тогда – и шла во дворец разыскивать его величество. Чтобы прикинуться влюбленной дурочкой, соблазнить и снять с его шеи столь нужные артефакты.

Только вот во сне было все иначе. И Ксеон отнюдь не засыпал, навалившись на нее тяжелым телом. Резкая, ноющая боль охватывала низ живота, и Бьянка орала, выгибалась дугой… И ничего не могла сделать. Ни-че-го. Она была совершенно беспомощна.

На этом, как правило, кошмар заканчивался, и Бьянка вскидывалась на кровати с бешено колотящимся сердцем, в ледяном поту.

Бьянка так и не поняла, отчего снится такое. Она ведь не знала, каково это – быть с мужчиной. А призрак боли преследовал, не отпуская. Бьянка даже подумала, не пожаловаться ли матери, но вовремя прикусила язычок. Затрагивать подобную тему было явно не лучшим решением, матушка и без того смотрела на Бьянку как на какое-то ходячее недоразумение.

А однажды ей приснилось другое. Вернее, все начиналось как обычно, снова Ксеон задирал ей юбки на голову, но потом… он перевернул Бьянку на спину, и она поняла, что на этот раз с ней отнюдь не узурпатор. У Ксеона были темно-русые волосы, а этот, новый, оказался пшеничным блондином без лица. Там, где у нормальных людей находятся щеки, глаза, нос, оказалось мутное пятно, как будто кто-то размазал акварель. Бьянка хотела кричать, но вопль застрял в горле, как это часто бывает в кошмарах, и только противная режущая боль вышибала слезы из глаз. Неизвестный мужчина хохотал как сумасшедший, а у Бьянки по всему телу словно цыганской иглой протыкали кожу.

А потом железные пальцы сомкнулись на горле, и Бьянка поняла: все. Теперь точно все. Он ее придушит, как цыпленка, и она попросту умрет во сне.

И проснулась.

– Что кричите, леди? – грубовато поинтересовалась Тутта. – Его величества с вами нет.

– Пошла… вон… – с трудом прохрипела Бьянка.

К боли в душе добавилась еще и боль в шее. И девушке стало действительно страшно – до ледяных рук, до тошноты, до озноба, от которого зубы стучали. Она спустилась к обеду, твердо намереваясь поговорить с матушкой и попросить позвать мага-лекаря, но…

Отец с видом победителя помахал в воздухе маленьким розовым листком.

– Амалия! Ама-а-а-а-алия! Наконец-то! Наконец стали забывать о… – Он умолк, встретившись взглядом с Бьянкой.

– Что, Роланд? – матушка спешила навстречу по коридору, ухоженная и красивая, в светлом домашнем платье и ажурной шали.

Даже в столь тяжелые времена, когда семейство Эверси оказалось отвергнутым всеми, графиня умудрялась выглядеть томно и одновременно величаво. Бьянка же видела в зеркале взъерошенного белобрысого воробья.

– Нас пригласили на бал, на день рождения Вериты Ларно!

– Ларно? А ну-ка, дорогой, дай сюда приглашение, – оживилась матушка.

Розовый листок перекочевал в холеные ручки графини, она пробежалась взглядом по строчкам, затем почему-то окинула Бьянку пристальным, оценивающим взглядом.

– Нас пригласили в полном составе, – радостно сообщила матушка. – Дитя мое, нужно, чтобы к завтрашнему вечеру ты привела себя в надлежащий вид. Думаю, что там будут Шико. Возможно, это шанс…

И тут Бьянка не удержалась и фыркнула.

– Верита Ларно – старая дева, страшная и глупая. У нее изо рта воняет и зубы порченые. А Левран Шико – косоглазый, и, когда разговаривает, у него слюни брызжут так, что утонуть можно. Сомнительная радость…

Она не договорила, потому что затылок ожгла резкая боль. Бьянка с удивлением уставилась на отца, который только что отвесил ей подзатыльник.

– Помолчи, – он хмурился, – не в твоем положении перебирать. Так что мы поедем на бал, поздравим Вериту Ларно, и ты станешь ее лучшей подругой. И – да. Я не буду возражать, если ты покажешь Леврану Шико то же, что показывала королю… тьфу, узурпатору Ксеону. Ты поняла? Замуж тебя надо выдать.

– Поняла. – Бьянка заморгала быстро-быстро, чтобы не расплакаться. Кровь ударила в голову, и щеки защипало. Наверное, сейчас она стала похожа на свеклу.

Если с Веритой Ларно еще можно было перемыть кости общим знакомым, то Левран Шико, старший сын виконта Шико, вызывал физическое отвращение. Нет, у младшего сына Шико как раз все было в порядке, и с ним Бьянка была бы не прочь водить дружбу. Но вот старший не удался. У него была отвратительная привычка никогда не смотреть в глаза собеседнику и постоянно склонять голову к левому плечу. А еще Левран периодически ковырялся в носу и потом съедал добытую оттуда козявку. И что, Всеблагий, целоваться с ним после этого?

– Может быть, вы меня отправите в монастырь? – жалобно спросила она.

Папенька начал краснеть, и маменька бросилась за стаканом воды.

– Бьянка! Как тебе не совестно? Мы столько для тебя сделали. Мы растили тебя для того, чтобы ты продолжила род Эверси, а не для того, чтобы высохла в молитвах и постах.

– Я не хочу иметь ничего общего с Шико, – решительно объявила Бьянка.

– Претемный, – прохрипел папенька, – какая эгоистичная девица выросла, а, Амалия? Сперва опозорила нас на все королевство, теперь упирается… Знаешь, дочь, ты поедешь на бал и приложишь все усилия, чтобы Левран обратил на тебя внимание. Потому что… в противном случае мы с матушкой окончательно убедимся в том, что ты своенравная, избалованная, неблагодарная и крайне эгоистичная особа, которая совершенно не думает о родителях!

И тут Бьянку накрыло волной совершенно неконтролируемой ярости.

Это она-то не думает о родителях? Да как же так? Неужели они… в самом деле именно такие, какими она их видит именно сейчас? Неужели так и не поняли, что она сделала только ради них?

– Я никуда не еду, – тихо сказала она.

Амалия Эверси закатила глаза и побледнела, граф бросился ее поддержать.

– Нет, ты посмотри, что творишь с матерью! – крикнул зло. – Амалия, душа моя… Давай я тебе помогу дойти до кушетки.

Но графиня потянулась к Бьянке, дотронулась до ее щеки – очень нежно, как никогда раньше – и прошептала:

– Милая… пожалуйста. Мы очень, очень просим тебя. Я прошу…

* * *

Особняк Ларно давно начал ветшать, на его боках строгого серого цвета краснели кирпичом пятна отвалившейся штукатурки. Если ехать из центральной части города, спускаясь при этом с горы в сторону моря, можно было увидеть, что над правым крылом провалилась крыша, и никто ее не чинит, потому что у семейства Ларно попросту нет на это средств.

Впрочем, некоторые стеснения в средствах испытывала и семья Эверси. Разница была лишь в том, что род Ларно обеднел на пару поколений раньше, а особняк Эверси был отремонтирован дедом Бьянки.

Одно было хорошо у Ларно: дом окружал старый яблоневый сад, пронизанный узкими, полузаросшими тропинками, украшенный старинными беседками. Весна была в самом разгаре, деревья стояли в цвету, прекрасные, словно невесты перед алтарем Всеблагого, и Бьянка, так долго просидевшая взаперти, не могла надышаться вкусным свежим воздухом.

Выглядывая из окна кареты, она с интересом наблюдала за жизнью, кипящей на улицах столицы. С некоторым сожалением отметила, что у ее платья безнадежно устарел фасон рукава и что богато одетые горожанки предпочитают вырез в виде буквы «V», а вовсе не квадратный, выставляющий напоказ грудь. В моду снова входили пышные веера и сапожки на высоком каблуке, а она была обута в старые атласные туфельки с изрядно стоптанными подметками.

«Для Ларно сойдет», – ухмыляясь, решила Бьянка.

Может быть, эти же подметки отпугнут от нее Шико-старшего, и тогда можно будет с чистой совестью отчитаться папеньке, мол, я старалась, а он и внимания не обратил.

Бьянка ехала на бал с безмятежной улыбкой на губах, но мысленно готовилась к битве, по масштабам сравнимой с Великим Эшвотским сражением, когда враждебные ависийцы были раз и навсегда изгнаны с островов Рехши.

Будут ли ее обсуждать? Конечно.

Попытаются ли вывалять в грязи и облить помоями? Вне всяких сомнений.

Бьянка, как никто другой, понимала, что женская компания безжалостна к слабым и еще более безжалостна к павшим сильным, и что легко на дне рождения Вериты Ларно ей не будет ни мгновения. Но с каждым новым глотком свежего, напитанного солнечным теплом воздуха в ней поднимала голову прежняя Бьянка Эверси, которая вполне могла, образно выражаясь, откусить положенный в рот палец и у которой хватило дурости натравить ручного механоида на жену верховного инквизитора. Потом, правда, ревела в подвалах инквизиции, а эта сволочь Аламар Нирс допрашивал ее так, словно она была незарегистрированным магом-менталистом и исподтишка командовала королевскими механоидами. Мало того, что женился на другой, так еще и издевался. И уже совсем невозможно было объяснить, что ей всего-то хотелось замуж, а потом стало очень обидно оттого, что предпочли не ее. Родители вон предпочли бы сына. А инквизитор Нирс предпочел Бьянке другую девушку. Сплошное невезение.

Наконец карета остановилась у ажурных ворот, изрядно побитых ржавчиной. Им бросился открывать дворецкий, что весьма прозрачно намекало на бедственное положение владельцев дома. Потом лошади процокали подковами по дорожке, вымощенной разноцветным булыжником, и остановились напротив высокого крыльца, отделанного мрамором с аристократичными черными прожилками, местами обвалившегося.

Папенька строго посмотрел на Бьянку.

Бьянка скромно потупилась, всем своим видом как бы говоря: я буду послушной, я буду делать так, как вы велите, и, если Шико-старший полезет мне под юбку, я буду жеманно хихикать, подкатывать глаза и изображать радость.

На самом же деле Бьянка поклялась себе, что ежели Левран изволит вести себя подобным образом, то, скорее всего, будет вынужден ретироваться с хорошим фингалом.

– Ну, пойдем, – мягко сказала графиня, невесомо погладила Бьянку по открытым плечам, расправила щелчком кружево. – Деточка, постарайся сделать так, чтобы нам не пришлось за тебя краснеть.

– Да, матушка, – улыбнулась Бьянка, – я буду вести себя как лучшая подруга Вериты и как самая смирная невеста королевства.

– Так бы и сразу, – буркнул отец и, кряхтя, принялся выбираться из кареты. Ему мешал объемный живот, но дворецкий оказался смышленым, так что подал графу руку и буквально выволок наружу. Амалия Эверси выбралась самостоятельно, лишь мимоходом оперлась о жесткие пальцы слуги. Бьянка и вовсе сделала вид, что не заметила протянутой руки. Из-за кошмаров, что тревожили ее, касаться мужчин было неприятно.

Перед ними распахнули высокие стеклянные двери, и Бьянка помимо собственной воли ощутила прилив сил и совершенно детского восторга.

Как давно она не была на балу!

Чтобы блестел натертый паркет, чтобы суетилась прислуга, расставляя по столам закуски, чтобы прохаживались важно гости, а хозяева дома…

– Бьянка! – раздался рядом писк Вериты, – о, Бьянка, я так счастлива, что ты смогла приехать!

Еще через мгновение Бьянка оказалась заключена в мягкие, горячие и потные объятия Ларно-младшей.

– О, – сказала она и мягко отстранилась, – дорогая, как я тебя давно не видела!

Быстро оглядев Вериту, добавила:

– Ты похорошела. Всеблагий, как же ты хороша! Не то что я нынче…

И вздохнула.

Разумеется, Верита не похорошела ни капли. Она была невысокого роста, но при этом очень странного телосложения, напоминала квадрат с руками и ногами. Квадрат утягивали корсетом, украшали приторно-розовыми рюшами и розочками, но миловидности это квадрату не добавляло. К тому же у Вериты было такое же квадратное лицо с тяжелой челюстью и не очень чистая кожа. Бьянка на таких девиц смотрела с непониманием и прохладным презрением. Даже если ты не удалась фигурой, всегда можно пошить такое платье, которое скроет недостатки и подчеркнет достоинства (в случае Вериты – весьма аппетитную пышную грудь). Ну а лицо – магов-лекарей никто не отменял. А еще артефакты. И просто очищающие средства.

Но всем этим нужно было заниматься, а Верита заниматься не хотела. И было бы это простительно, если бы сия особа увлекалась чем-нибудь интересным и полезным, например, чтением или вышивкой… Но нет. Верита просто была ленива и оттого оставалась совершенно некрасивой.

– Идем, – Верита потянула ее за руку, – идем в сад, там уже все наши собрались.

– Ох! – Бьянка тут же демонстративно захромала.

Леди Ларно тянула ее как раз в змеиный клубок, а Бьянке так хотелось еще немного порадоваться празднику!

– Послушай, – сказала она, – ты иди, я тебя догоню. Хочу стащить что-нибудь вкусненькое, пока маменька не видит. Ну, ты же знаешь, она следит за тем, что я ем.

Верита смерила Бьянку снисходительным взглядом.

– Вот бедняга-то! Конечно, иди, чуть позже выйдешь к нам. Уже, правда, темнеет… но в саду магкристаллы, не заблудишься. Иди-иди, перекуси, а то ты так исхудала за всеми этими переживаниями, что на тебя смотреть жалко. Вон грудь почти исчезла.

«Зато у тебя пузо сальное», – возразила про себя Бьянка.

Игра началась. И то, что только что сказала Верита, следовало понимать так: мы тут знаем про твою интрижку с мужчиной и все косточки перемыли. Да и вообще ты теперь никчемное ничтожество, никто не будет тебе в рот заглядывать, как раньше.

Глядя в спину удаляющейся Ларно, Бьянка ощутила азарт. О, в подобных ситуациях она чувствовала себя как рыба в воде.

«Посмотрим, кто посмеется последним», – подумала она и направилась к закускам.

Окинула взглядом присутствующих – маменька и папенька увлеченно беседовали с хозяевами дома, папенька прикладывался к пузатому бокалу с чем-то крепким, маменька кокетливо обмахивалась веером.

«Ага!» – решила Бьянка и прокралась к столу.

Она взяла чистую тарелку, положила несколько ломтиков ветчины и тарталетку с ананасовым салатом. Был соблазн выпить бокальчик игристого, но Бьянка пресекла это желание на корню. Она, Темный побери, готовится к сражению. А в битве нужно иметь свежую голову.

Поэтому девушка удалилась в уголок и принялась за еду, время от времени поглядывая по сторонам. Пока все шло отлично: мягко мерцали магкристаллы в держателях у стен, мужчины выпивали и обсуждали важные политические новости, женщины, умудренные жизнью, кудахтали о чем-то своем. Никто не обращал внимания на девицу с испорченной репутацией.

Бьянка с воодушевлением опустошила тарелку и снова подтянулась к столу, на сей раз туда, где на серебряных подставках красовались пирожные – лимонные, малиновые, фисташковые. Сладкое было ее слабостью. Но почти все время Бьянке приходилось быть рабыней листьев салата, и потому день с пирожными уже сам по себе становился праздником.

Девушка потянулась к корзинке со сливочным кремом и едва не выронила ее, когда прямо над головой раздалось басовитое:

– Добрый вечер, леди Эверси.

«Это что, Шико?» – поразилась она.

И тут же выдохнула с облегчением. Нет, не Шико. У Леврана скрипучий голос, от которого мурашки бегут по коже. А это… это голос взрослого мужчины.

– Вечер добрый, – мягко ответила она, одновременно оборачиваясь. – Чем обяза…

И окончание слова застряло в горле.

Чувствуя, как немеют ноги, Бьянка уставилась снизу вверх на мужчину. А он ловко подхватил тарелку, выпавшую из ее рук, – да так ловко, что ни одно пирожное не пострадало.

– Вы! – наконец выдавила Бьянка и невольно попятилась.

На нее с усмешкой смотрел тот самый… мужлан, та сволочь, которая похитила родителей и заставила ее добывать у короля артефакты таким грязным способом.

Конечно же, он изменился, почти до неузнаваемости. Темная щегольская бородка, волосы причесаны и собраны в низкий хвост. Одежда… М-да, одежда богатая. Сюртук из дорогой тонкой шерсти, атласная жилетка, которая чуть ли не по швам трещит на мощной груди. И булавка с большим рубином в шейном платке.

– Что вы здесь делаете? Вы меня преследуете? – зашипела Бьянка, озираясь по сторонам. – Так вот, я вам больше ничего не должна, понятно? И без того…

И умолкла.

Ну не говорить же этому ничтожеству про кошмары. И про то, что ночь за ночью она переживает одно и то же, даже больше, чем было с королем. В самом деле, слишком много чести.

– Я вас не преследую, – он пожал широченными плечами, – меня пригласили. Просто пригласили. Я богатый человек, меня приглашают. И вовсе не ожидал увидеть здесь вас, леди Эверси.

– О, конечно! – Она всплеснула руками. – После того, как вы… вы заставили меня… я все это время провела взаперти, и от нашей семьи все отвернулись. А мои родители, наверное, считают, что лучше б я утопилась, чем терпеть такой позор! Это вы виноваты! Вы!..

Слова внезапно закончились, и все, чего хотелось, – подпрыгнуть повыше и как следует расцарапать это спокойное, породистое лицо. А еще лучше укусить, до кровавых отпечатков, чтоб прочувствовал…

Бьянка сцепила руки замком, еще раз окинула мужлана мрачным взглядом.

– Что вам от меня нужно?

– Ничего, – он пожал плечами, – был рад встретить вас живой и невредимой.

Поставив тарелку с пирожными на край стола, мужчина развернулся и ушел. Бьянка судорожно выдохнула. Нет, ну надо ж такому случиться? С одной стороны – змеи бывшие подруги. С другой теперь… этот, даже не знаешь, как назвать.

– Милая, – Бьянка едва не подскочила, когда мягкая ладонь матушки легла на локоть, – не налегай на пирожные. И без того тебе будет тяжело выйти замуж. Кстати, я видела, ты разговаривала с лордом Сандором. Чего он хотел?

– А кто это, лорд Сандор? – промямлила Бьянка, понимая, что упустила что-то важное во всей этой истории. – Он не представился, мама.

– О, про него много интересного говорят, – ответила леди Эверси, – но одно точно известно. Он незнатного рода, а все преференции получил от короля Маттиаса и от нынешнего короля Шедара за какие-то очень важные заслуги.

«То-то и видно, что мужлан», – мстительно подумала Бьянка.

– Доченька, хватит жрать пирожные, – вновь прошептала графиня, – пойди прогуляйся. Нехорошо оставлять Вериту одну.

– Мама, она не одна, – механически ответила Бьянка, с тоской глядя на пирамиды пирожных.

– Все равно иди-ка ты от стола, не то в платье не влезешь. А платья нынче недешевы.

* * *

Расставаться с пирожными не хотелось. Но, поймав строгий взгляд матушки, Бьянка молча кивнула и побрела к дверям, распахнутым на веранду. Здравствуйте, гадюки и пауки в банке!

Она вдохнула полной грудью и огляделась. К вечеру начал собираться туман. Магкристаллы, расставленные вместо фонарей вдоль основных дорожек, расплывались в молочной мути, и их слабый свет мешался с ломаными тенями старых деревьев. Справа, из-за шпалеры с малиной, долетали обрывки разговора.

– Нет, ну вы представляете? Девочки, видели б вы ее глаза бесстыжие! Да если бы меня застукали с любовником, то, верно, я бы утопилась со стыда. А ей хоть бы что.

– Верита, – прошептала Бьянка и покачала головой. Хотелось придумать для этого розового квадрата месть, но почему-то не получалось.

Все было… ожидаемо. Обычная такая женская компания.

– Так что, она правда, что ли?… – скрипучий голос полоснул по нервам.

– Даже если и так, нам что с того? – а вот это уже Шико-младший.

– Ну, как что? Ежели узурпатор под юбкой у нее бывал, то и нам не будет лишним.

– Фу, Левран. Такие вещи не обсуждаются при порядочных девушках. – И этот голос Бьянка узнала. Он принадлежал старшей дочери генерала Эрмантака, Лиззи.

То, что эта особа тоже оказалась среди приглашенных, стало неприятным сюрпризом. Не то чтобы Бьянка ее боялась – среди ровесниц Бьянка не боялась вообще никого, – но Лиззи была зубаста и остра на язык, а еще она была красивой блондинкой, такой же светлой, как и сама Бьянка. И это бесило.

– Ну, ладно, детишки, – мрачно буркнула Бьянка и смело пошла на голоса, огибая шпалеру.

Как и следовало ожидать, молодежь с удобством расположилась там, куда не заглядывали взрослые. В мягких подкрадывающихся сумерках Бьянка рассмотрела накрытый стол и стульчики с ажурными спинками, удовлетворенно хмыкнула, сообразив, что не ошиблась с определением голосов. За столом и правда сидела Лиззи Эрмантак в невозможно романтичном белом платьице с шифоновыми рукавами, рядом пристроилась Верита – розовый квадрат. Джентльмены расположились напротив, Левран и Дитор Шико. Дитор попивал из бокала игристое, а Левран, по своему обыкновению, грыз ногти.

– Привет, – громко сказала Бьянка, выходя из укрытия.

Все взгляды тут же устремились на нее, но Бьянка была к этому готова и потому без тени смущения заняла свободное место за столом, как раз между Веритой и Лиззи. Однако она заметила, что если девушки смотрели на нее с плохо скрываемым презрением, то джентльмены – скорее с любопытством.

– Дивный вечер, не так ли, – проворковала Бьянка, оглядывая стол.

Маменьки здесь не было, а вот пирожные были, притом в достатке.

Она подцепила треугольничек лимонного бисквита со сметанным кремом и шоколадной глазурью, затем уделила внимание корзинке со взбитыми сливками.

– Дорогая, я тебе завидую, – наконец подала голос Лиззи. Даже странно, что так долго молчала. – Ты теперь можешь есть что тебе угодно. О женихах ведь можно забыть из-за этой дурацкой истории?

Бьянка улыбнулась уголком рта и незаметно подмигнула Дитору Шико. Тот мгновенно подобрался, как хищник, почуявший дичь, а Бьянке… Бьянке отчего-то стало неприятно.

– Да, я могу есть пирожные, – усмехнулась она и посмотрела в ледяные глаза Лиззи, – но не потому, что не надеюсь выйти замуж, а потому, что не склонна к полноте.

Удар достиг цели. Красивая мордашка Лиззи на мгновение перекосилась, а Бьянка с наслаждением зачерпнула ложечкой взбитые сливки. Всем ведь было известно, что Лиззи постоянно недоедает потому, что очень легко и быстро толстеет.

Тут вмешалась Верита.

– Дорогая, конечно же, кушай на здоровье. Честное слово, мы все за тебя переживали. Какая ужасная история!

– Да что ужасного-то, – легкомысленно отозвалась Бьянка, чем заслужила еще более заинтересованный взгляд младшего Шико. Старший, Левран, не смотрел на нее, по-прежнему методично обкусывал заусенец на мизинце и таращился куда-то в сторону, в стелящийся по траве туман.

– Ну как же! – воскликнула Лиззи. – Все говорят, что ты… что узурпатор…

– Говорят, да. – Бьянка хитро улыбнулась, наслаждаясь вкусом малинового джема и взбитых сливок. Вку-у-усно! Вот бы каждый день так.

– Как тебя вообще угораздило влипнуть в такую историю, – буркнула Верита.

– Видимо, узурпатор Ксеон не остался равнодушен к моей красоте.

– И погубил твое будущее! – пискнула Лиззи.

Бьянка только плечами пожала. Нет, ее корабль так просто не потопить!

– Послушайте, – сказала она, – какое будущее? У кого здесь будущее? Может, у меня и была интрижка, но хотя бы интрижка с узурпатором. Немногие вообще-то могут этим похвастаться. В основном хвастают интрижками с мелкими торговцами.

И в упор посмотрела на Вериту. Та стушевалась. Пару лет назад ее подловили на свидании с сыном мясника, скандал, конечно, замяли – но отчего бы не напомнить присутствующей публике, что все здесь не без греха?

– Расскажи, как это было, – потребовала Лиззи.

– Такие вещи не рассказывают при джентльменах, – парировала Бьянка.

И вдруг почувствовала на себе липкий взгляд, от которого дрогнули руки, а на переносице внезапно выступили мелкие бисеринки пота. Оторвавшись от созерцания взбитых сливок на тарелке, Бьянка вдруг поняла, что Левран перестал грызть пальцы и теперь смотрит на нее в упор, совершенно невоспитанно, так, что чувствуешь себя вывалянной в грязи. Он как будто раздевал ее взглядом, сдирал платье. Бьянку передернуло, и она подумала, что было бы недурственно вернуться к маменьке и папеньке, а там и вообще отправиться восвояси.

– Это… было больно? – вдруг спросил Дитор и внезапно облизнулся.

Бьянка поняла, что краснеет и что в самом деле пора удалиться.

Но спасаться бегством не позволяла гордость. Выпрямившись на стуле, Бьянка с превосходством оглядела присутствующих.

– Узурпатор был красивым мужчиной, – сказала она назидательно, – а красивый мужчина не может причинить боль. Только удовольствие.

Лиззи охнула, на ее фарфоровом личике проступила растерянность, а щеки предательски зарделись. Ну, как же… Говорить О ТАКОМ за общим столом. Верно, Бьянка всякий стыд растеряла, шлюха – она и есть шлюха.

Верита так и осталась сидеть с приоткрытым ртом. Дитор откинулся на спинку стула, сверля Бьянку пристальным взглядом и как будто вопрошая, а не врешь ли ты, детка. Левран же… просто опустил взгляд, задумчиво рассматривая содержимое собственной тарелки, как будто сказанное Бьянкой было ему совершенно неинтересно.

Вполне удовлетворенная произведенным эффектом, Бьянка доела в полной тишине пирожные, промокнула рот салфеткой и поднялась со стула.

– Пожалуй, прогуляюсь, если вы не возражаете.

– Да-да, конечно, дорогая, – пробормотала потрясенно Верита. Лиззи промолчала.

Бьянка сделала книксен и, повернувшись, пошла вперед по освещенной дорожке. Отчего-то ее слегка подташнивало, и было непонятно, то ли желудок совершенно отвык от жирного крема, то ли собравшееся общество так повлияло. Она, конечно, поставила их на место, потому что Верита и Лиззи понятия не имеют, что делают с мужчинами, ну а братья Шико… хм, наверняка они тоже еще не знали женщин. Виконт, их отец, был весьма строг в этом отношении. Самое большее, что могло перепасть братьям, – потискать в углу горничную, а потом получить выволочку от родителей. Правда, то, как смотрел на нее Левран… не понравилось. Внутри Бьянка стушевалась, и этот липкий взгляд живо напомнил ей столь успешно выполненную миссию по краже артефактов.

Но – в самом деле. Ксеон был красивым мужчиной. И уж конечно, не грыз ногти и не ел собственные козявки…

Сама того не заметив, Бьянка углубилась в плохо освещенную часть сада. Дорожка здесь совсем заросла, туфельки промокли, и стоило бы повернуть обратно – но вид укутанных туманом цветущих яблонь завораживал. Девушка остановилась, взгляд блуждал по светлым шапкам, сложенным из тысяч нежных цветов.

«Хорошо-то как, – подумала Бьянка, – красиво».

И вздрогнула. Неподалеку, в сумерках и тумане, под чьей-то ногой хрустнула ветка.

* * *

Бьянка не считала себя трусихой. Да и чего бояться? Она же не в лесу. Все ж таки на балу в честь дня рождения Вериты Ларно. Кого здесь бояться? Все свои, все знакомы. Разве что только… этот медведь, лорд Сандор. Но с чего бы ему таскаться по залитому сумерками саду? Скорее он играет в бридж и надирается вместе с прочими джентльменами.

Бьянка повернулась на звук, прищурилась. Разглядела высокий силуэт меж растрепанных яблонь.

– Кто там? – громко спросила она.

Но ей не ответили. Мужской силуэт быстро приближался, а Бьянка внезапно ощутила приступ паники.

Бежать, ей надо срочно убираться отсюда.

Но в длинном платье не слишком-то побегаешь. Да и – помилуйте! – от кого бежать?

«Здесь все знакомы, все свои», – повторила про себя Бьянка и решила спокойно дождаться неведомого гостя.

Сперва она думала, что и в самом деле это лорд Сандор, распроклятый мужлан, так ей напакостивший. Но по мере приближения становилось ясно, что мужчина худощав и высок, в то время как у Сандора телосложение было просто медвежьим.

– Эй, – уже нерешительно позвала Бьянка, – почему вы не отвечаете, когда леди спрашивает?

А потом из тумана вылился Левран Шико и остановился перед ней, тяжело переводя дыхание.

– А, это вы. – Бьянка выдохнула с некоторым облегчением. – Тоже решили прогуляться? Впрочем, я уже собираюсь…

В потемках ей было сложно рассмотреть выражение лица Леврана, но отчего-то ей почудился злобный оскал. Его белокурые волосы свисали на лицо, как у сумасшедшего. Бьянку пробрало морозом до самых кончиков пальцев, она невольно попятилась. Мгновенный рывок – она не успела даже завизжать, как оказалась сжата в железных объятиях, и Левран остервенело впился в ее губы своим слюнявым и вонючим ртом.

К горлу подкатил тошнотворный ком, Бьянка замычала, замолотила руками по плечам парня – но тот только сильнее сжал ее, да так, что нечем стало дышать. Он толкнул Бьянку спиной к яблоневому стволу, прижал всем телом, и девушка, холодея от ужаса, вдруг осознала, что этот поганец, этот извращенец тискает, сжимает ее бедра.

– Перестань! – ей удалось наконец освободить губы. – Да как ты смеешь! Отпусти, придурок!

Но Левран не только не отпустил, наоборот, зажал ей рот потной ладонью, а другой рукой сжал грудь, да так больно, что слезы брызнули из глаз.

Да что ж это такое?

Бьянка мычала и вырывалась, пыталась брыкаться, часть ее ударов достигала цели, но только раззадоривала парня.

– Ах ты шлюшка, – прохрипел он, – маленькая сладкая шлюшка. Я тебе сделаю приятно, давай, не сопротивляйся.

– Пошел вон, козлина! – выкрикнула Бьянка. – Все расскажу твоему отцу!

– Да рассказывай. Кто тебе поверит?

От страха Бьянку тошнило, и перед глазами прыгали мушки. А силы… силы убывали, по мере того как Левран озверело стискивал ее ребра, прижимал к дереву. И потом полез под юбку. Вцепился в бедро так, словно хотел оторвать кусок мяса, дернул, стягивая, панталоны.

– Давай, раздвинь ноги, – хрипел ей в лицо, обдавая вонью. Почему-то у него постоянно воняло изо рта.

– Нет! – Бьянка яростно укусила его за щеку, отпрянула, ощущая кровь на языке.

А потом… он ее ударил.

Голова мотнулась, мир перед глазами поплыл, и Бьянка с ужасающей ясностью поняла, что падает… нет, уже упала на траву, и что тяжелая туша придавила сверху, и что отвратительные потные пальцы уже хозяйничают под нижним бельем, заставляя чувствовать себя грязной, отвратительно, тошнотворно грязной…

– Оставь меня, скотина, – из последних сил прохрипела Бьянка, – оставь!

И заплакала тихо, навзрыд.

Вот и все. Сейчас… сбудется тот кошмар. Посреди парка, считай, в доме приличных людей. Вот бы… просто исчезнуть. Чтобы ничего не чувствовать и не знать.

Она не сразу поняла, что изменилось. Дышать стало легко.

Потом…

– Тебе ясно сказали, что нет. Пошел вон, говнюк малолетний.

И сочный хруст, с каким обычно ломают носы.

Короткий вскрик, отборнейшая ругань.

– Ты, ты! Да кто ты такой? – визгливо выкрикнул Левран. – Мужицкое отродье!

– Пошел. Вон. Пока я не свернул тебе шею, ублюдок.

– Ты у меня получишь! – сорвался на фальцет Шико-старший. – Или сам хочешь развлечься?

Внезапно воцарилась тишина, и Бьянка услышала звук быстро удаляющихся шагов.

Пауза. Все замерло, остановилось. Даже сердце пропустило удар.

– Леди Эверси, – невозмутимо позвал Сандор, – поднимайтесь. Можете подняться? Он ушел, все. Вряд ли побеспокоит еще раз. Скорее, побежит за лечебным артефактом, морду выправлять.

Бьянка застонала и закрыла ладонями лицо. Она-то думала, что не может быть более стыдно, чем тогда, в спальне Ксеона. Оказывается, может.

– Ну же, – не унимался Сандор, – вставайте. Надо привести себя в порядок и возвращаться к гостям.

– Ненавижу-у-у-у, – проскулила она. – Это все… вы-ы-ы-ы. Из-за вас. Все меня теперь считают шлюхой, с которой можно делать все что хочешь…

И прикусила изнутри губу. Желание исчезнуть, обратиться дымком стало почти необоримым. А может, и правда, в пруд – и все? Все сразу прекратится?

Она задрожала, когда горячие руки подняли ее, поставили на ноги. Одернули задранный подол платья.

– Не троньте. Не троньте!

– Да я не трогаю, Всеблагий с вами, – в низком голосе медведя послышались нотки обиды.

– Ненавижу вас, – всхлипнула Бьянка, – это вы виноваты.

– Возможно. Ну так что с того?

Это было… настолько неожиданно, настолько возмутительно, что Бьянка отважилась открыть глаза. В темноте лорд Сандор был страшен, словно неведомое чудовище. Оборотень-медведь. Огромный, темный, в глазах – лихорадочный блеск и столь явное желание убивать, что Бьянка затрепетала. А потом вспышкой молнии – «ну так что с того?»

– Что с того? – Она задохнулась от внезапно нахлынувшей ярости. – Этот ублюдок едва не изнасиловал меня.

Чудовище ухмыльнулось.

– Так вам, Бьянка, все равно ведь терять нечего. Так ведь, м?

Она застонала. Да за что ж ей все это? Унижения. Оскорбления. Девушка благородных кровей не должна слушать… все эти гадости. Неужели Всеблагий так наказывает за то, что натравила механоида на жену верховного инквизитора? Глупая это была выходка, совсем дурная, но ведь она уже расплатилась сполна, или нет?

– Убирайтесь, – выдохнула она, глядя сквозь Сандора, – убирайтесь, а не то я…

– И что вы мне сделаете? – он усмехнулся.

– Я вам глаза выцарапаю.

– Если длины рук хватит, – язвительно заметил Сандор. – Впрочем, не буду вам надоедать. Только не бродите по саду в одиночестве, Бьянка. А то мало ли кто еще захочет попробовать ваших прелестей. С вашей-то репутацией.

Бьянке показалось, что еще чуть-чуть, и у нее начнут крошиться зубы оттого, как сильно она стиснула челюсти.

Хотелось визжать, орать, драться и царапаться. Искусать, наконец, этого медведя. Спас он ее, видите ли. А до этого… все переломал и растоптал в прах.

Она поняла, что сейчас попросту сорвется, скатится в пропасть самой банальной женской истерики.

Но ведь… она сильная? Она выдержит?

Кое-как взяв себя в руки, Бьянка холодно посмотрела на Сандора.

И так же холодно сказала:

– Благодарю вас, лорд Сандор, за помощь. А теперь оставьте меня. Я не желаю вас видеть. Никогда больше.

Мужчина хмыкнул и, развернувшись, быстро пошел прочь, сбивая на землю нежные лепестки яблоневого цвета.

Бьянка осталась одна и без сил привалилась к покореженному стволу. Теперь ее трясло, ноги подгибались, а голова раскалывалась от злой, тянущей боли. Она пощупала скулу, по которой прошелся кулак Леврана. И как в таком виде возвращаться на бал? Засмеют. Теперь уж точно сочтут гулящей девкой. Если даже этот медведь ее таковой считает… Но, Претемный его дери, кто дал ему право разговаривать с ней в таком тоне?

Она стиснула дрожащими пальцами яблоневую ветку.

Нужно немного передохнуть, вот и все. А потом заняться своим внешним видом.

* * *

Нарыдавшись вдоволь, Бьянка все же попыталась придать платью должный вид, и ей это почти удалось. Ну а то, что подол немного запачкался зеленью, – так это потому, что ткань замялась под ножку стула, когда сидела за столом с подругами. Она дрожащими руками поправила прическу, прислушалась. Из дома доносились звуки вальса, а это значило, что, возможно, на ее отсутствие не обратили внимания. Еще некоторое время Бьянка прикладывала к разгоряченным щекам прохладные цветки яблонь, потом решила, что идеала все равно не достичь. С тем и двинулась к дому, стараясь ступать осторожно и не споткнуться в темноте. Очень скоро она вышла на хорошо освещенную дорожку, встряхнулась и выпрямила спину. Вот и все. Злоключения остались позади. Ну а Левран… эта скотина будет помалкивать. Лорд Сандор, скорее всего, так подровнял ему нос, что сын виконта наверняка сидит теперь где-нибудь в глубине дома с ледяным компрессом и рассказывает своей матушке о том, как споткнулся о торчащий из земли корень и упал.

Бьянка пошла вперед быстрее и бодрее и вскоре добралась до старой беседки, увитой вечнозеленым плющом. Сквозь литые решетки что-то белело внутри.

«Наверняка кто-то из гостей уединился», – решила девушка и остановилась.

Ей вовсе не хотелось своим появлением прерывать… хм, ну мало ли чем они там заняты.

Бьянка внимательно прислушалась еще раз – из беседки не доносилось ни звука.

И только призывно белела ткань платья, как будто дергая за руку, заставляя свернуть с дорожки и сделать шаг туда, куда вовсе не следовало…

«Кто бы это мог быть?»

Хмыкнув, Бьянка снова двинулась вперед. Она просто прошмыгнет мимо и даже не будет заглядывать внутрь. Вдруг там влюбленная парочка. Хотя здесь скорее Верита и Лиззи будут шушукаться, обсуждая ее, Бьянку Эверси.

«Ну и Претемный с ними, – рассердилась Бьянка, – ноги моей больше не будет в этом доме. Лучше уж правда в монастырь податься. В конце концов, у меня есть старшая сестра, вот она пусть и продолжает наш славный род».

Гордо выпрямившись, девушка величаво проплыла мимо беседки, повернула голову, собираясь процедить что-то вроде «всем доброй ночи». И внезапно почувствовала, как слова застряли в горле, а ноги стали ватными и непослушными.

Ее очень хорошо было видно сквозь широкую входную арку.

Лиззи. В белом платьице. Она сидела на грязной мраморной скамье, совершенно неподвижно сидела, сложив руки на животе и уронив подбородок на грудь. Пышные юбки были бесстыдно задраны, а ноги совершенно неприлично разведены в стороны, как будто Лиззи, красавица и умница, предлагала себя каждому проходящему мимо мужчине.

– Лиззи? – оторопела Бьянка. – Лиззи! Ты…

Словно зачарованная, она ступила в тень беседки. Внезапно ей стало очень страшно, пожалуй, даже страшнее, чем когда шла похищать артефакты по заданию лорда Сандора. Во рту собиралась кислая слюна, стало нечем дышать.

– Лиззи, – громким шепотом позвала Бьянка.

А потом разглядела лицо, неподвижное, замершее. И взгляд тусклый, остановившийся.

– Лиззи! – А взгляд помимо воли опустился ниже, к шее.

Черные синяки. Глубокие царапины, порезы. Чьи-то страшные когти прошлись по белой коже. И бурые разводы на бедрах.

Бьянка попятилась, споткнулась, чуть не упала. Дыхание сбилось окончательно, но она все же нашла в себе силы отпрянуть и пуститься прочь по дорожке. С трудом соображая, куда бежать, Бьянка уже плакала навзрыд, не сдерживаясь. Как же так? Кто? Почему?!!

В какой-то миг она нырнула в тень и с размаху ткнулась лицом во что-то большое и твердое. И тут уж закричала во всю силу легких и кричала до тех пор, пока щеку не обожгло обидной болью от пощечины.

– Прекратите! – пророкотал Сандор. – Ну?!! Что случилось?

И тогда ноги подкосились. Бьянка повисла тряпочкой в мощных руках самого ненавистного мужчины.

– Лиззи, – всхлипнула она, – там, в беседке… она… кажется… мертва.