Читать книгу Проводник миров - Olo Peterson - Страница 2

– Они действительно великолепны. Подойдя ближе и окинув многообразие произведений, выставленных на импровизированной выставке и размах художника, сказал я.

– Вы находите?

– Бесспорно, не в моих правилах лукавить.

Густав, не обращая внимания на слова своего собеседника и в целом на то, что кто-то появился рядом с ним продолжал любоваться своими картинами и всматриваясь в каждую деталь пытался уловить те эмоции, которые были испытаны им в моменты их создания.

– Какую из них Вы находите самой интригующей? Спросил я его.

– Вы серьезно? Густав настолько удивился вопросу и сделал рефлекторное движение головы немного в сторону не отводя взгляд от картин, но все так же не смотря на своего собеседника.

– Хотелось бы услышать Ваше мнение, наверняка есть та, которую Вы особенно выделяете, любите, если хотите?

– Пожалуй нет. Вы думаете, что я стою и сам себя нахваливаю, смотря на картины своей работы?

– Пожалуй, что да. Со стороны складывается именно такое ощущение.

– Абсурд! Я смотрю в детали. В каждой из них мне хочется что-то изменить, доработать. Я не удовлетворен как творец своими работами. Смотря на них, я нахожу всё больше нюансов, где еще стоит приложить руку. К примеру, в этой, Густав стремительно подошёл к картине, на которой двое обнаженных мужчин атлетического телосложения чем-то напоминающими на то, как ранее изображали древних греков то ли борются то ли в процессе принуждения к чему-то на покрывале, накинутом на пьедестал.

– Вот тут видите, Густав указал пальцем на складку на покрывале, но котором расположился один из участников процесса. Эту складку надо немного расслабить, она чересчур акцентная, а роли у неё нет, кроме как показать движение у персонажей. А в этой, он резво переместился по поляне и подошёл к другой картине, на которой был изображен мужчина в полёте с вышки. Тут немного не хватает теней на этой ноге. Густав показал на ногу парящего в прыжке мужчины.

Густав было уже побежал к другой картине, но понимая художественный перфекционизм своего собеседника и позволил себе прервать его метания и само копания в уже получивших признание работах.

– Мир несовершенен, шероховатости и отклонения важны, чтобы полноценно оценить отличия.

Густав остановился, к нему пришло прозрение, что он не один на этой поляне в окружении высоких деревьев, устремляющихся высоко в небо у него, появился собеседник. Густав снял с головы шляпу и повернувшись лицом ко мне, осмотрел меня и представился.

– Густав. Меня зовут Густав.

– Забавно, проговорил я. Я осведомлен о Вас. Густав не требовал от меня ответного представления и каких-либо объяснений о том, кто я и зачем тут оказался, кажется даже он понял бессмысленность такого вопроса или уточнения, он также понял и то, что моё имя ему ровным счетом ничего не даст.

– Давно Вы здесь? Спросил Густав.

– С той самой поры как Вы тут оказались.

Густав надел шляпу на своё первоначальное место, сделал жест обеими руками как бы выравнивающий поля шляпы и с выдержанной театральной паузой сказал.

– А мне кажется я тут уже вечность. Я, в окружении своих картин без малейшей возможности что-то привнести. Это очень мучительное наказание. Заставлять смотреть на то, в чем есть требующие переработки фрагменты – это практически невыносимо. Раз уж вы здесь, могли бы Вы мне организовать кисти и краски? Без церемоний обратился он ко мне как к спасителю положения.

– Пожалуй, что нет.

– Отчего же?

– Ваше стремление исправить, то, что уже получило всеобщее признание – меня пугает, да и к Вашему разочарованию – это увы невозможно.

– Отказывать на просьбу неучтиво, сказал Густав.

– Вы правы, но в этом отказе есть стремление не огорчать Вас, не более.

– Любезный, в Ваших силах мне помочь? Или Вы под мнимыми предлогами не хотите этого?

– Это, к сожалению, невозможно. Повторил я. Но потом оценив все вводные решил наглядно продемонстрировать.

– Ну допустим, возьмите кисти и мольберт с палитрой красок скажем с этого произведения, я кивнул в сторону картины, которая была ближе всего ко мне. Пожалуйста, я протянул ему то, что он попросил. Губы и руки Густава затряслись, это не было зависимостью – было видно, что это его жизнь, он осязал перед собой необходимый ему глоток воздуха, то что было смыслом для него многие годы, а может и всю его жизнь.

– Можно? Стоя на отдалении и все еще не до конца понимания, что он видит перед собой, спросил Густав.

– Конечно, берите, только не расстраивайтесь сильно.

– Густав подошёл ко мне благородной походкой, неторопливо как бы показывая всю стать своего гения, но его глаза! Его глаза выдавали всё текущее внутреннее состояние. Его глаза словно горели, в них было все и радость, и страсть и любовь, и ненависть, это был взгляд творца, который четко осознавал, что то что он видит это и есть он сам, искусство в нём. Густав с королевским самообладанием взял в руки желаемое. Казалось, что он всматривался в каждую краску на палитре, точно ли это те самые краски, которые ему необходимы.

– Для удобства я похлопотал для вас небольшой столик, там у картины, и как бы провожая главного героя в запланированный кадр сопроводил свои слова жестом руки указывающим, где же именно то, о чем я сказал.

– Да, Вы не представляете, восторгался Густав. Как это чудесно, снова почувствовать аромат красок, как держится в руке кисть Густав тотчас пошел к картине, на которой было дозволено поэкспериментировать. Подойдя к столу, Густав расположил на нем мольберт с кистями, неторопливо и элегантно снял с головы шляпу которую не менее элегантно бросил поодаль на сочную зеленую траву, туда же отправился и пиджак. Густав стоял, смотря на свою картину и засучив рукава белой рубашки, поверх которой спрятанные ранее под пиджаком были подтяжки, но уже не белого, и как можно было бы предположить и не черного, а ярко-желтого цвета.

– Могу ли я побыть Вашим ассистентом? Спросил я у Густава.

– Это будет для меня честью, подайте мне пожалуйста кисть, вот эту широкую. Густав понимающе показал в сторону лежавших на столе кистей и это прозвучало так, что было совершенно очевидно для всех, какую именно из всех широких кистей он имел в виду. Но так как я был свидетелем, когда эта картина писалась ранее, я подал ему именно ту кисть, которая была ему необходима.

– Прекрасно. Давая высокую оценку смышлености своего ассистента, сказал Густав. Вы подаете надежды мой друг. Еще более пафосно добавил он в благодарность за правильно предоставленную мастеру кисть.

– Густав всмотрелся в холст, поочередно наклоняя голову то в одну то в другую стороны. Густав делал движения головой как как бы всматриваясь в картину в ее конкретный фрагмент. Он то приближался, то отдался фокусирую взгляд на картине целиком, потом мысленно для себя что-то определив подошел к мольберту и стал творить магию из красок. Он поочередно брал то один, то другой цвета, смешивал их, добавлял третий, снова смешивал, так делал он до тех пор, пока не получил тот цвет, который он для себя определил как необходимую цветовую формулу.

– Оно! Восторженно сказал Густав. Дорогой мой, дайте-ка мне вот эту кисть. Снова без деталей и на этот раз даже не смотря ни на меня, ни на кисти бросил Густав, смотревший на холст и на то место, куда он планировал нанести получившийся тон.

– Держите, мастер! Подавая ему кисть прямо в руку, сказал я. Густав продолжал всматриваться в картину, не обращая на меня внимания, тем самым вынудив меня стоять рядом с ним как лакей, подающий тапочки своему господину. Но вот наконец в его сознании созрела фактура, которую осталось только воплотить.

– Ах, вы уже здесь, сказал он, смотря на меня и как ни, странно держа переданную ему кисть в своей руке. Да, это именно та, что мне необходима. Густав взяв кисть в руки, поднес её к смешанному цвету краски и слегка прикоснувшись поднял ее на уровень глаз чтобы четко считать оттенок цвета и еще раз утвердиться в правильности выбранной им цветовой формулы.

– Удивительно точно. Густав направился к картине, немного нагнувшись и приняв удобную для нанесения позу. Он поднес кисть к картине и сделал первый мазок. Следа от кисти на картине не осталось, краска как будто не ложилась на холст. Было видно, что сама кисть с нанесенной на нее краской прижималась к холсту растирая краску по краям, но следа не оставалось. Не теряя надежды, без намека на легкую панику от нелогичности происходящего, Густав попробовал нанести тон на холст еще несколько раз. После ряда попыток Густав в свойственной только ему одному манере сочно засмеялся и распрямившись опустил руку с кистью вниз.

– Чертовщина какая-то, краски не ложатся. Проговорил Густав с широкой улыбкой, обнажившей все его белые зубы. Ему было весело от того, что понять мистицизм происходящего он был не в силах.

– Я же Вас предупреждал. Сказал ему я. Невозможно изменить то, чем уже не обладаешь, увы.

– Но позвольте. Оспаривая сказанные мной слова. Вот же они, мои картины и я даже трогаю их, Густав провел рукой по краю подрамника. Это ли не противоречие сказанного вами?

– Никакого противоречия! Все эти картины уже давно не ваши. Понимаю, это тяжело осознать, надо просто смириться с этим. Понимаете, о чем я?

– Ну позвольте, как же с этим смириться, друг мой. Вы же видите, что этот оттенок требует, чтобы его сделали чуть светлее, видите же? А вы мне предлагаете смириться. Как я могу с этим смириться. Густав сделал движение плечами, характеризующее тот факт его непонимания и удивления от всего происходящего.

– Оставьте все, как Вы выразились, недочеты их текущим хозяевам. Ваши произведения станут только ценнее. И поверьте, измененный оттенок этого фрагмента ровным счетом ничего не решит и не исправит в вашем текущем положении. А как сторонний наблюдатель вашего таланта я могу повторить сказанное ранее – все эти созданные Вами картины великолепны!

Густав замер, продолжая держать кисть в руках и всматриваясь во фрагмент картины, который он хотел скорректировать. Ни намека на истерику или что-то чтобы походило на протест или нежелание осознавать происходящее с его стороны не наблюдалось. Густав стоял молча.

– Хотите я вам немного подыграю на инструменте, а вы мне что-нибудь споете? Вы же любите петь?

– Петь? Не отрываясь от картины, повторил Густав.

– Да петь, что бы вы хотели спеть, для души?

– Вы имеете в виду для Вас?

– Ну почему обязательно для меня, я же сказал для души, я не говорил для чьей именно.

– Кроме Вас и меня тут никого нет, получается для Вас.

– Печально…

– Печально в данный момент мне, проговорил Густав.

– Печально, что я хочу вас отвлечь, а вы так категорично мне отказываете в этом. К Вам пришли ваши верные друзья и этот белоснежный Мэрилин Монро, неужели все они не дождутся нас из-за Вашей навязчивой идеи поправить тон на давно проданной картине? К слову сказать, вот эта самая картина принадлежит весьма уважаемому человеку и получает должный уход и восторги созерцателей вашей работы и вами как ее творцом. От услышанного Густав преобразился и заинтригованный обернулся, чтобы лично лицезреть то, о чем сказал ему его собеседник.

– Надеюсь Вы говорите мне правду. Сказал он.

– Правду, только правду и ничего кроме правды.

Чуть поодаль на поляне стоял шикарный рояль, ослепительно белого цвета, на крышке которого красовалась золотая надпись Marilyn Monroe. Местами на рояле были небольшие потертости, отметины времени, от чего он становился еще более привлекательным. На этом инструменте играла сама, ну вы понимаете кто. Рядом с роялем стояли какие-то люди, их было немного человек пять или шесть или больше точно было не разобрать. По странному стечению обстоятельств все присутствовавшие были так же, как и Густав облачены в белое. Кто-то был в костюмах тройках, как это было свойственно моде людей давно ушедшей эпохи, кто-то, как казалось Густаву выглядел более привычно для него самого, одет в джинсы и что-то похожее на короткие куртки. У кого-то на голове были головные уборы, у кого-то нет, некоторые были с длинными волосами, как например вот этот молодой человек стоявший рядом с роялем с засученными у куртки рукавами по локоть. Глядя на них Густав чувствовал такое ни чем необъяснимое душевное тепло, такую доброту, что было точно понятно, тут присутствуют только те, кто не потерял к нему любовь не смотря ни на что, и пришел сюда не потому что получил именное приглашение на эксклюзивную закрытую вечеринку к великому и талантливому, а просто потому, что выдалась возможность посетить своего друга, пообщаться, поучаствовать в его жизни привнеся в нее немного добра и душевного света.

– Кто они? Спросил Густав.

– Они? Я думаю, они ваши верные друзья, которые смогли посетить вас в этот день.

– Я совершенно не узнаю их лиц, но понимаю, что эти люди мне действительно близки и дороги, точнее чувствую это. Какое-то странное ощущение, вроде даже как мы с ними единое целое, которое было кем-то разделено.

– Возможно и так. Могу лишь сказать, что тут есть и музыканты и художники и просто почитатели вашего таланта. Все они желают вам только добра.

– Скажи мне, немного взяв за рукав своего собеседника обратился Густав. А все они где?

– В данный момент они с Вами, пойдемте, пойдемте к ним, к роялю. Сказал собеседник и направился к роялю.

***

Послушай, перебила рассказ человека в капюшоне Маша. Это было давно?

– Пожалуй, что давно. Я не веду летопись времени. Ты перебила меня.

– Извини. Мне кажется, что для такого рассказа было бы неплохо расположиться как-то поудобнее чем стоя на мосту.

– В чем же дело? Сказал человек в капюшоне.

– Может быть расположимся как-то более располагающе, например за столом и сидя?

– Присаживайся. Раздался голос человека в капюшоне как-то неожиданно сзади. Развернувшись, Маша увидела неприлично длинный и по своему виду очень дорогой стол из массива дерева, по краям которого были стулья, не менее дорогие и богато отделаны зеленой кожей, на одном из них уже сидел человек в капюшоне, а второй был пуст и видимо предполагался для Маши. В центре стола стоял огромный подсвечник с тринадцатью зажженными свечами.

– Подойдет? Спросил человек в капюшоне.

– Пожалуй, что да, не хватает одной располагающей к беседе детали.

– Какой-же?

– Вина, немного помпезно выговорила Маша.

– На твой выбор…

Не успела Маша проговорить свое пожелание к выбору сорта вина, как тут же из ниоткуда появился официант, как будто вышедший из фильмов двадцатых годов прошлого столетия и молчаливо учтиво открыв при Маше бутылку Romanée-Conti Grand Cru налил самую малость в бокал и стал рядом в ожидании.

– Это все? Недоумевающе спросила Маша у официанта.

– Винный этикет. Сделай глоток перед тем, как тебе нальют бокал. Пояснил человек в капюшоне. Почему было подано именно такое вино Маша не знала, но в ее голове крутилось, что именно это вино было бы неплохо попробовать. Маша взяла бокал, надо отметить, что бокал был не обычный, а тоже являл собой что-то вычурно богатое. Это был граненый хрустальный бокал, очень массивный и увесистый. Взяв его в руку, Маша на себе ощутила его вес, ее рука немного наклонилась от неожиданной тяжести. Поднеся его к губам, Маша постаралась привнести в этот первый глоток всю эстетику, которой она обладала и сделать его максимально подобающе этой не совсем тривиальной ситуации.

– Que pensez-vous du vin Mademoiselle? (Как вам вино мадемуазель?) Спросил официант у Маши.

Немного наиграно, посмаковать этот глоток во рту Маша ответила.

– C'est excellent! (Оно превосходное!) Ответила Маша, нисколько не смутившись того, что не понимать, ни тем более говорить по-французски она не умели и никогда не изучала этого языка. Официант, одобрительно улыбнувшись снова немного нагнулся чтобы долить в бокал вина и оставив бутылку удалился в темноту, где вскоре и исчез.

– Обалденное винишко! Сказала Маша, сделав глоток уже больше и проглотив его без лишних церемоний.

– Не увлекайся, насколько знаю старые вина могут быть чрезмерно пьянящими. Но вернемся к рассказу? Как бы спрашивая разрешения у своей собеседницы и одновременно утверждая проговорил человек в капюшоне

***

Подойдя к роялю, я всех поприветствовал кивком головы.

– Густав! Представил я всем собравшимся и показывая, и одновременно приглашая как конферансье артиста на сцену в его сторону. Все собравшиеся поддержали представление и зааплодировали, некоторые особы даже в полтона стали прикрикивать – просим, просим! Приглашая Густава.

Воодушевившись происходящим, Густав вышел на поляну к ожидавшей его публике. Эстет, звезда, со размеренной неторопливой походкой с выверенным шагом, одна рука была в кармане, вторая придерживала шляпу, то ли от того чтобы ее случайно не сдуло ветром то ли приготовившись снять ее и поприветствовать всех собравшихся. Подойдя ближе к роялю, он снял шляпу, сделав легкий поклон головой, направленный в сторону присутствующих проговорил мне в полголоса:

– «Не любовь», прошу вас. Тем самым давая мне четкую установку сесть за рояль и начать исполнять свою партию музыкального сопровождения по установке артиста на импровизированной лесной сцене. Я покорно проследовал за рояль, уселся на стул и немного примерившись к клавишам и расстоянию посмотрел на Густава, чтобы получить итоговое одобрение для старта.

– Прошу вас. Раскатисто и немного тягуче произнес Густав. Я начал играть заказанную мне композицию. Несмотря на это, какое-то время Густав стоял молча, лишь слегка пританцовывая на месте и разводя в разные стороны руками, как будто его слегка штормило, и он искал баланс. Настроившись таким образом, Густав начал исполнение. Это не было похоже ни на что, это было не оперное исполнение, ни эстрадное ну и не в коем случае не так как поют на кухне. Густав пел прелестно, в свойственной только ему манере. К слову сказать, Густав был профессиональным музыкантом, получившим при жизни соответствующее музыкальное образование и более того, он получил славу и на этом поприще, участвую в составе некогда очень популярной группы. На этой поляне присутствовал и его друг, именно с ним они проехали сотни тысяч километров с концертами собирая лучи славы. Это тот самый молодой человек, который стоял, облокотившись на рояль с засученными по локоть рукавами куртки. Молодой человек был настолько заворожен исполнением композиции Густавом. Он восторженно дергал головой взад и вперед и хлопал в ладоши, но делал он это настолько импульсивно, что на его руках проступали вены, а сам он был похож на человека с небольшими судорогами по телу.

– Этот концерт мне запомнится на всю жизнь. Повторюсь, Густав был очарователен. И было совершенно не важно, как он поет, как он двигается, хотя и то, и другое он делал с присущей ему долей художественности, эстетизма и грациозности. Для собравшихся он являл собой катализатор радостных эмоций, все собрались чтобы получить удовольствие и каждый из присутствующих его получал. Те, кто знали текст, подпевали, кто не знал пританцовывали, кто-то совмещал для себя все из перечисленного. Так за песнями, танцами мы провели довольно много времени, сказать по правде, я был переутомлен этим днем. Но Густав и его друзья были неутомимы, энергия шла из них через край. Дабы дать себе передохнуть – я незаметно удалился, оставив этих милых особ наедине собой.

***

– Вино превосходное! Держа бокал на вытянутой руке немного поднятой, вверх провозгласила Маша как тост. Благородное, породистое вино, каждый глоток рассказывает о его истории происхождения.

– Оригинальную формулу изучения не самого простого предмета ты сейчас вывела. Сказал человек в капюшоне.

– Ну правда, попробуйте, сделайте глоточек, вам понравится, и вы поймете, что я говорю истину.

– Истину говорят те, кто сделал не одну и не две, а череду ошибок и только благородная седина дает малейшее право на то, чтобы настаивать на своей точке зрения и убеждать в правоте своих слов.

– Ну нет так нет, а я, пожалуй, еще бокальчик пропущу, очень оно тонизирует и расслабляет. А вы продолжайте, продолжайте, не обращайте на меня внимание, у Вас очень хорошо получается, настолько красочно Вы все рассказываете, что я прям невольно стала соучастницей вашего знакомства с этим, как там его, художником да? Так что там с ним было, долго он еще пел для своих друзей? Выжимая из бутылки последние капли этого безумно дорогого вина, спросила Маша.

– Пожалуй, что долго, я точно не считал, но времени, которое они провели вместе было более чем предостаточно. Человек в капюшоне был прямо скажем недоволен поведением и немного развязанным состоянием Маши, но старался не показывать виду и не заострять на этом свое внимание. Человек в капюшоне решил не устраивать с Машей дискуссий по поводу ее чрезмерного употребления, а просто стал продолжать так бесцеремонно прерванный Машей рассказ.

***

– Меня довольно долго не было, ни час и ни два, но достаточно долго, чтобы дать всем насладиться обществом друг друга. Подойдя ближе к поляне, я увидел практически тоже, что было когда я покинул это место. Друзья отдыхали, пели песни, танцевали. Густав танцевал настолько пластично, сгибая руки в локтях и прижимая их к своей талии и извивался как змея всем своим худощавым телом. Шляпы на его голове уже не было, пиджак тоже был снять, а рукава на рубашке были засучены по локоть как у того молодого брюнета, они оба дурачились в танце, не пошло, это был танец радости, удовольствия. Выйдя из леса и ступив на поляну все как будто почувствовали мое появление. Музыка умолкла, смех утих, а танцы прекратились. Все гости стали пристально всматриваться в мою сторону.

– Я свободен? Обратился ко мне Густав расправляю рукава рубашки и приводя себя в порядок, словно собираясь в долгую дорогу в неизведанное. Я молча подошел ближе. Подойдя к Густаву, я положил ему руку на плечо, благодаря тем самым за встречу с ним.

– Густав, Вам пора собираться, вас ждут. Ваши друзья вас проводят.

Густав спокойно застегнул пуговицы на манжетах расправленных рукавов, взял лежавший на рояле пиджак и закинув его на руку – надел шляпу. Непременно поправив ее широкие поля рукой.

– Вы очень приятный собеседник, сказал Густав. Мы с вами еще когда-нибудь увидимся?

– Не думаю, что скоро. Возможно когда-нибудь, но точное время я вам не скажу. Но если будет такая возможность обещаю Вам, мы с вами проведем время ничуть не хуже, чем в этот раз. Друзья Густава тоже откланявшись отправились в путь. Они шли медленно, не оборачиваясь назад. Они ждали Густава, поэтому шли неторопливо, чтобы дать ему возможность догнать их. Густав запрокинул голову сильно вверх и зажмурив глаза расплылся в своей широченной улыбке. От улыбки на его уже не молодом лице проступили ямочки. Густав сделал глубокий вдох всей грудью и замер. Немного постояв, он также резко выдохнул и сказал.

– С Вами было хорошо провести время. Затем отступив шаг назад снял с головы шляпу и сделав реверанс мушкетеров молча кинулся догонять своих друзей.

– Спасибо вам за Все мой милый друг! Лишь удаляясь выкрикнул прощальную фразу Густав.

***

Маша, опустошив бутылку дорого вина казалась уже уснула, но она слушала, и невольная слеза еле уловимо сверкнула на ее щеке.

– Там, где он сейчас – хорошо?

– Определенно. Он обрел спокойствие и возможность творить окруженный своими друзьями.

– Неужели тебе неинтересно проведать своего друга? Как он там, куда попал, что с ним происходит? Может ты как никто ему нужен, разговоры с тобой?

– Я не в силах этого сделать. Там куда он попал свой светлый мир, не туда нет пути. Я проводник в своем мире, вот мой мир, тут я творец, вершитель и проводник.

– Вот скажи мне, немного заплетающимся от вина языком выговорила Маша.

– А почему здесь так темно? Почему этот серый мост, эти машины без пассажиров, река, на которой ничего не плавает, где жизнь?

– Ты забыла, как мы с тобой встретились?

– Нет, не забыла. И то, что я застряла я тоже помню, но неужели нельзя все это изменить, добавить света, зелени добавить, света естественного?

– Ну можно включить больше фонарей. Человек в капюшоне осмотрелся по сторонам и как по мановению волшебной палочки все фонари города загорелись своим слегка желтоватым светом. И стало видно абсолютно все детали, на каждой улочке, но жизни в этом городе так и не было. Окна домов были темными и не излучали никакой жизни их обитателей, а их наверное и не было там.

– Все равно, жизни тут нет, понимаешь, мертвый город, Маша развела руками в стороны…

– Безлюдный. Серый городишка, без людей…

Маша всем телом почувствовала такую сильную усталость, ей так захотелось отключиться от всего этого, на секундочку, перенестись куда-то в другое место. Видимо вино дает о себе знать, подумала Маша про себя и положив руку на стол улеглась на нее головой. Было ощущение, что она куда-то провалилась. Сон? Подумала Маша. Нет, это не было похоже на сон в ее нормальном состоянии, как ей казалось. Было ощущение полной пустоты. Ни эмоций, ни видений, ни света, даже можно сказать, что и темноты не было, вакуум какой-то. В таком состоянии Маша пробыла до того момента как какие-то звуки отдаленно напоминающие голоса появились в ее сознании. Как будто что-то происходило где-то рядом с ней, но не тут, не там, где она только что слушала рассказ человека в капюшоне. Неожиданно в правой руке раздалась такая резкая, щемящая боль. Ощущение что ей что-то воткнули или ударили разрядом тока. Маша в реальности почувствовала боль, которая быстро передалась как эхо по всему телу. Маше показалось что ее глаза открылись, она реально почувствовала мышечное напряжение в веках, но совершенно ничего не видела. Голоса окружавшие ее были всё такими же расплывчатыми и непонятными. Маша осознавала, что всё происходящее с ней проходит без малейшего ее участия, как вдруг она почувствовала прикосновения к своим волосам, е показалось что кто-то её нежно поглаживал по голове то ли успокаивая, то ли наоборот при ободряя. Наконец Маше удалось открыть глаза, и она обомлела от увиденного. Рядом с ней сидела пожилая женщина лет семидесяти пяти или шести на вид. Женщина не смотря на свой почтенный возраст была, если можно так выразиться – ухоженной. На ней была модная кофточка одного известного бренда и короткая, стильная стрижка. Женщина носила очки очень красивой большой формы.

– Машенька, милая моя девочка, ты так сладко спала, я тебя разбудила? Продолжая гладить Машу по голове, сказала женщина.

– Нет! Ответила Маша. Ей было необъяснимо очень приятно от поглаживаний.

– Ты утомилась моя хорошая, отдохни немного, тебе надо набраться сил.

Маша не могла вспомнить кто эта женщина, она даже чем-то отдаленно была похожа на неё, но в памяти была пустота. Голос женщины казалось был каким-то знакомым, этот голос всплывал в ее памяти положительными эмоциями и эта немного морщинистая рука, Маше казалось она ее уже видела и чувствовала ее тепло где-то в другом мире.

– Кто вы? Спросила наконец Маша.

– Я твоя бабушка Нина Георгиевна, ты совсем меня не помнишь?

– Нет, сказала Маша с растерянностью в голосе.

– Моя маленькая Машенька. Проговорила женщина, взяв Машину руку в свои. Всё наладится, ты еще очень молода, не торопись. Хочешь, мы погуляем с тобой?

– Погуляем? Пожалуй, что да, только тут совершенно неуютно для прогулок.

– Я отведу тебя в прекрасное место, в котором тебе будет хорошо, пойдем со мной. Женщина как бы слегка стала тянуть руку Маши за собой.

– Пойдем, пойдем со мной, тебе там будет хорошо! Настойчиво звала женщина. Пойдем, я покажу тебе как расцветают дивные тюльпаны, целое поле тюльпанов, красных, как ты любишь, ты помнишь, как ты мне подарила тюльпаны?

– Пожалуй. Проговорила Маша пытавшаяся вспомнить хоть что-то из того, что ей говорила эта приятная женщина, представившаяся её бабушкой. Но что-то внутри нее было против и этого знакомства и этой прогулки по цветочным полям.

– Я бы с удовольствием. Подождите, я сейчас позову с нами своего знакомого, вы же не против?

– Против! Резко и почти криком выдала женщина. Ему там не место! Со мной можешь пойти только ты! Снова жестко отчеканила женщина. Такого рода поведение насторожило Машу, и она стала тянуть свою руку назад, выражая тем самым несогласие, точнее отказ от приглашения.

– Пойдём, пойдём со мной. Снова перейдя на нежный и ласковый голос, проговорила женщина.

– Пожалуй я откажусь, Нина Георгиевна. Без согласия своего знакомого я бы не хотела. Мне нужно его увидеть и узнать его мнение. Маша резко подала свою руку на себя и встала, сделав два шага назад подальше от стола.

– Пойдем со мной! Уже требовательно проговорила женщина, сильно изменившись в лице подходя ближе к отстраняющейся Маше.

– Прочь! Громогласно прокричал человек в капюшоне появившийся не пойми откуда. Иди прочь, женщина и не смей сюда больше заявляться! Жестко добавил человек в капюшоне.

– Она должна пойти со мной, почти прошипев проговорила женщина.

– Я сказал прочь! И это последнее «прочь» прозвучало как крик вселенной, после которого все что осталось от женщины было похоже на прах, развеянный кем-то на ветру.

Маша стояла вся испуганная, её зрачки были наполнены страхом, она даже немного тряслась от испуга.

– Рано! Проговорил, повернувшись к ней человек в капюшоне.

– Кто это был? Дрожащим голосом произнесла Маша.

– Посланник забвения.

– Забвения? Всё таким же дрожащим голосом переспросила, Маша?

– Да, забвения.

– Получается ты меня спас? Но от чего?

– У тебя есть шанс.

– Шанс вернуться?

– Шанс попробовать все изменить, шанс миновать забвения, шанс не только пользоваться беззаботно проживая, но и наделить кого-то ценностью и возможностью войти в мир и испытать на себе это состояние. Шанс быть в мире живых, шанс творить, созерцать, шанс самореализоваться, шанс учиться и делать ошибки, шанс любить и ненавидеть, шанс творить. Не каждый этого удостаивается и не каждый может дать возможность другому даровать эту возможность. Человек в капюшоне протянул Маше руку.

– Пойдем! Пойдем я покажу тебе кое-что.

Маша протянула свою руку человеку в капюшоне совершенно забыв, что ее не смогут взять.

Человек в капюшоне повёл её по дороге ведущей куда-то вдаль. Пройдя по мосту, они попали в какой-то совершенно другой мир. Темнота сменилось светом солнечного дня, каменные исполины сменились девственным лесом. Они шли вдоль красиво подстриженных кустарников ивы. Они были так шикарно острижены, как будто их стригли каждую секунду или даже они были искусственными и от этого не теряли свой вид долгое время. Но они точно были живыми, значит за ними кто-то ухаживал.

– Карл! Карл за ними любезно ухаживает. Снова прочитав мысли Маши, ответил человек в капюшоне упреждая ее возможный вопрос.

– Раньше он был садовником при дворе Людовика какого-то там, а теперь они на пару заботятся о саде. Их беседы достойны многих прекрасных литературных произведений. Иногда я люблю наблюдать за ними в сторонке. Я решил их оставить у себя.

– Подслушиваешь чужие разговоры?

– Совсем немножко. Мне это позволительно, ничего дурного из услышанного я не выношу и не доношу никому. Просто они забавные.

Маша шла и всматривалась и вдаль и по сторонам, в надежде встретиться взглядом с теми, о ком ей рассказывал ей человек в капюшоне, но никого не было видно и слышно.

– Сейчас их тут нет.

– Между прочим – читать чужие мысли – это признак дурного тона, фыркнув сказала Маша.

– Это происходит само собой, не всегда имеет смысл умалчивать. Можно упредить вопрос, который только созрел и еще не озвучен.

– Почему-то мне приятнее все же говорить голосом, а не мыслями. Особенно в том положении, в котором я нахожусь, я же Ваши мысли не слышу!

– Твое право, твое право. Сказал человек в капюшоне, зачем-то повторив два раза одно утверждение, как пожилой человек, произнесший два раза, чтобы сам себя услышать и быть уверенным в своем ответе.

– Стой, тише! Человек жестом попросил Машу присесть на корточки. Смотри, эти booby заблудились. Маша всматривалась туда куда вроде было устремлено лицо человека, но она ничего не видела, настолько все было яркое от солнечного света и безумно ярких красок окружавшей их природы. Было похоже, что они находятся в ботаническом саду, в котором собраны самый разные, диковинные растения природы.

– Смотри внимательно, вон там на поле, видишь голубые пятнышки?!

Маша стала всматриваться. Да, Маша действительно увидела несколько голубых пятен, которые неуклюже перемещались по равнине.

– Это booby. Причудливые создания, только как они сюда забрались, видимо кто-то их сюда запустил. Человек в капюшоне встал из засады и направился на поляну.

– Можно я с тобой? Кинула ему вслед Маша. Человек в капюшоне не останавливаясь молча помахал ей рукой, как бы подгоняя её за собой и давая тем самым молчаливое согласие в ответ на её вопрос.

Подойдя к другому краю дороги и почти ступив на широкое лавандовое поле, которое было за ней путники увидели, как по нему несся какой-то человек выкрикивая имена, наверное, принадлежавшие этим милым, неуклюжим созданиям.

– Кинки, Тринки! Куда вы проказники, ну ка вернитесь ко мне немедленно!

– Это Джеймс Бонд. Сказал немного наклонившись ближе к Маше человек в капюшоне. Чудаковатый тип, но забавный. Носится за всякими птицами. Окопался тут у меня, не могу его никак выселить, прижился и всё тут. Джеймс, дорогой, вы опять кого-то выпустили погулять? Крикнул человек в капюшоне.

Незнакомец остановился и стал всматриваться откуда донесся голос, а найдя, где стоят путники он помахал человеку в капюшоне рукой в знак приветствия и прокричал.

– Друг мой, я никого не выпускал! Эти засранцы попусту сбежали от меня.

– Да как же они от вас могли сбежать, вы посмотрите, как они неуклюжи, кивая на двух причудливых птичек похожих то ли на уток то ли пингвинов сказал человек в капюшоне. И присев на корточки уже обращаясь к ним он сказал.

– А ну быстро домой, проказники. Booby переглянулись между собой и видимо осознавая с кем имеют дело и что сопротивление бесполезно развернулись в обратную сторону откуда сбежали и также неуклюже смешно пошлепали назад своими лапами-ластами, что-то крякая между собой на своем птичьем.

– Джеймс, идите к нам, я представлю вам эту прелестную молодую особу! Джеймс Бонд был человеком почтительного возраста, носил темный костюм а-ля гангстер в мелкую полоску и шляпу с пробором посередине. В боковом кармане пиджака у него всегда лежала трубка, которую он никогда не курил, но всегда в ответственные моменты доставал и делал вид что набивает ее табаком и вот-вот закурит, но когда уже доходило до дела он выбивал из трубки табак и аккуратно клал трубку назад в карман пиджака.