Читать книгу Живые и мёртвые - ОПГ Север - Страница 4

– Акакий-мертвец – голодный. – негромко кто-то прошептал Виктору в затылок.

И тут же, с перемазанными в грязи костями, да редкими клочками плоти, весь в лоскутах от старой холщовой вышиванки, во всей своей мертвецкой красе перед уже обмочившим штаны Виктором предстал трупак: «Ну не надо, не бойся, голубчик! Не надо! Тише, соколик!», – увещевал тот бедолагу. Его звали Акакий.

И откуда не возьмись, целыми ватагами – словно как по команде, отовсюду стали выползать мертвецы – один другого краше: кто-то как белый скелет, кто-то с ещё разъедаемой червями плотью, а кто-то – так совсем свеженький.

Здесь даже было немало Витиных знакомцев: вот в мощах того патлатого трупака без труда узнавался Гэндальф – старый, олдовый3 металлист. У него даже был свой метал-ансамбль – Vurdalak. Гэндальф когда-то работал на стройке и упал с подъёмного крана. Вон – дядя Володя Сивоконь, а тот долговязый в крутом розовом пиджаке – это никто иной, как Иван Кожемяка – при жизни он активно занимался рэкетом, ездил на разборки, сидел в тюрьме и шмалял4 из волыны5. Вон – батин шурин, вон – Андрюхин батя, а по чёрной рясе сразу угадывается наш прежний священник Никодим.

– Ну, кто это тут безобразит?! – спросила выползавшая из-под бугорка землячка.

– Вить, ты чё? Мудак что-ли? – процедил дядя Володя.

– Рок-н-ролл, бля!, – сложив пальцы в козу просипел Гэндальф.

– Я его, суку, на части разорву! На кичу посажу щегла! – заголосил Кожемяка.

Вскоре поднялся неодобрительный ропот и мёртвые, медленно хватая руками воздух, приближались к юноше.

Акакий картинно поднял руки вверх, призывая усопших не спешить с расправой: «Не горячитесь, товарищи, не горячитесь! Не пристало нам – мертвякам, поднимать такой Содом. Перед нами – Вечность, нам следует быть выше всего этого».

– Конечно! Чего всем кладбищем из-за салаги беспокоиться? Ешь его, Акакий!

– Да я о том же! Из-за чего сыр бор-то? Из-за какого-то юнца безусого? – продолжал Акакий.

– Какое беззаконие! Что за безобразие? Чей это внук!? – волновались мертвецы.

Никодим неуклюжей походкой, в износках поповской рясы, гремя толстенной золотой цепугой с увесистым крестом наперевес, приковылял к Виктору вплотную и стал тщательно цедить его пустыми впадинами глаз: «Уж я то знаю, что это за гусь! По запаху чую! Эдакий смрад я ни с чем не перепутаю! По венам по его, по жилам, течёт треклятая кровь Амораловых! Будешь держать ответ, сукин сын, за всё племя!»

– Посадите белу птицу на перо! – осклабившись проревел разъярённый Кожемяка.

– А ну его, ребяты, на запчасти! На запчасти! – бушевали мертвяки.

– Ну, не перестало нам, усопшим, так шуметь, – спокойно продолжил Акакий. – Ну мы же все – земляки, соседи, а старожилы уж как лет триста друг дружку знают, как облупленных, и, почти все – приходимся роднёй!

– Да, роднёй! – соглашаясь ответил Никодим. – И дети-то мои – произошли от вашего проклятого семени, ни от моего вовсе. Пока я в церкви вёл свою паству к спасению бессмертной души, пока я, с высоты своего церковного чина, стоя у врат алтаря, освящал паршивых заблудших овец Светом евангельского чтения, такой же точно Аморалов искушал мою законную жену. Знай я то заранее – так ещё бы при жизни, в самом младенчестве, проклял это негодное отребье, в котором всю жизнь души не чаял и всё вытаскивал из вытрезвителей да обезьянников по всему Союзу.