Читать книгу Говорящий от Имени Мертвых. Возвращение Эндера - Орсон Скотт Кард - Страница 6

Мы насчитываем у свинксов четыре языка. Мужской язык, который мы слышим чаще всего; язык женщин – обрывки его тоже постоянно на слуху, свинксы-самцы используют его при общении с самками (ничего себе разница полов!); древесный язык – ритуальные идиомы, которые, по их словам, используют, когда молятся своим деревьям-предкам. В беседах с нами свинксы упоминали также четвертый язык, язык отцов. Разговаривая на нем, они постукивают по дереву палочками разного размера. Свинксы утверждают, что это настоящий язык, отличающийся от других их наречий, как португальский от английского. Наверное, его называют языком отцов из-за того, что «разговорные» палочки сделаны из дерева, из веток лесных деревьев, а свинксы верят, что в деревьях живут души их предков.

У свинксов замечательные способности к языкам. Они знают наши языки существенно лучше, чем мы их. Последние несколько лет в нашем присутствии они предпочитают разговаривать между собой на звездном и португальском. Возможно, они возвращаются к родному языку, когда мы уходим, или же включили наши в свою систему. А может быть, им так нравятся новые языки, что они играют с ними, как с любимой игрушкой. Смешение языков – явление печальное, но неизбежное в процессе общения.

Доктор Свингер интересуется, сообщают ли имена свинксов и используемые свинксами формы общения что-либо новое об их культуре. Я с определенностью отвечаю «да», хотя не имею даже отдаленного понятия, о чем говорят нам их имена. Существенно вот что: мы не давали пеквениньос имен и прозвищ. В процессе изучения звездного и португальского они спрашивали у нас значения слов и затем объявляли какое-то из них своим именем или именем соседа. Возможно, такие имена, как Корнерой или Чупацеу («сосущий небо») – это переводы, кальки с мужского языка, переложение их подлинных имен, а возможно, это клички, изобретенные специально для нас.

Друг друга пеквениньос называют братьями. Женщины в их речи всегда «жены» и никогда «сестры» или «матери». Слово «отец» относится исключительно к тотемам – деревьям-предкам. Нас они называют заимствованным словом «человек». А еще они взяли на вооружение «Иерархию исключения» Демосфена. В разговорах они определяют людей не как фрамлингов, а как свинксов других племен, утланнингов. Есть, однако, некая странность: себя они считают рамен. Это значит, что они либо не понимают, о чем говорят, либо смотрят на себя с точки зрения человека! И – совершенно ошеломляющий поворот – несколько раз в моем присутствии они говорили о самках как о варелез!

Жуан Фигуэйра Альварес. Заметки о языке и системе отношений свинксов. «Семантика». 9/15/1948

Жилые помещения Рейкьявика – гнезда, вырезанные в толще гранита фьорда. Квартира Эндера находилась на самой вершине утеса, и, чтобы добраться до нее, нужно долго подниматься по лестницам. Но зато в комнате было окно. Он прожил бо́льшую часть своего детства в четырех стенах и теперь предпочитал жилища с видом на природу.

В комнате сухо и тепло, солнечный свет бьет в окно. После подъема по темным прохладным пролетам Эндер на мгновение ослеп. Джейн не стала ждать, пока его глаза привыкнут к свету.

– На терминале тебя ждет маленький сюрприз, – сказала она. Шепот шел из жемчужины в ухе.

В воздухе над терминалом стоял свинкс. Он сделал несколько шагов, почесался, потом сунул руку за спину, извлек из воздуха светящегося, извивающегося червя, оценивающе посмотрел, откусил кусочек… Кровь, смешанная со слюной, потекла по подбородку свинкса, закапала на грудь.

– Определенно высокоразвитая цивилизация, – отметила Джейн.

– У многих моральных уродов отменные манеры, – раздраженно ответил Эндер.

Свинкс повернулся к нему и спросил:

– Хочешь посмотреть, как мы его убили?

– О чем это ты, Джейн?

Свинкс испарился. Теперь над терминалом на склоне холма под проливным дождем лежало тело Пипо.

– По результатам осмотра – они все записали до того, как похоронили тело, – я восстановила процесс вивисекции, который применили свинксы. Хочешь поглядеть, как это было?

Эндер опустился на единственный в комнате стул.

Теперь в воздухе качался склон холма, Пипо был еще жив, лежал на спине, руки и ноги привязаны к деревянным кольям. Вокруг него стояла дюжина свинксов, один держал в руках костяной нож. В ушах Эндера снова зазвучал голос Джейн:

– Нет уверенности, что это происходило именно так. – (Все свинксы исчезли, остался только один, с ножом.) – Могло быть и так.

– Ксенолог был в сознании?

– Без сомнения.

– Продолжай.

Спокойно и безжалостно Джейн показала, как вскрывали грудную клетку, как в соответствии с непонятным ритуалом отделяли органы и раскладывали их на земле. Эндер заставлял себя смотреть, пытался понять, какой смысл вкладывали в это свинксы. Джейн шепнула:

– Вот в этот миг он умер.

Эндер почувствовал, как разжимаются его кулаки. До того он и не понимал, что зрелище чужой боли буквально завязало в узел его собственное тело.

Когда все закончилось, Эндер перебрался на кровать, лег и стал смотреть в потолок.

– Я уже показала эту имитацию ученым на дюжине миров, – сказала Джейн. – Скоро и пресса наложит на нее лапы.

– Это еще хуже, чем было с жукерами, – отозвался Эндер. – Все видеофильмы, что нам постоянно крутили, когда я был маленьким, сцены сражений – просто детские игрушки по сравнению с этим.

Со стороны терминала послышался злобный смех. Эндер поднял голову – посмотреть, что задумала Джейн. На компьютере сидел свинкс в натуральную величину и издевательски улыбался. А пока он там хихикал, Джейн изменяла его. Очень тонко, почти незаметно, чуть удлинила зубы, сплющила морду, увеличила глаза и добавила в них красного блеска. Свинкс облизнулся длинным, дрожащим языком. Чудовище из детского кошмара.

– Отлично сделано, Джейн. Превращение из раман в варелез.

– Интересно, скоро ли свинксов начнут считать равными людям… В свете сегодняшних событий?

– Контакт прерван?

– Межзвездный Конгресс приказал новому ксенологу посещать свинксов через день и не задерживаться больше часа. Ему запрещено спрашивать свинксов, почему они это сделали.

– Не карантин.

– Этого даже не предлагали.

– Предложат еще. Джейн, еще один такой инцидент, и полгалактики будет требовать карантина. Заменить Милагре военным гарнизоном и сделать все, чтобы свинксы никогда не достигли уровня технологии, необходимого для строительства кораблей.

– М-да, у свинксов будут проблемы с паблисити, – ответила Джейн. – А новый ксенолог совсем еще мальчик. Сын Пипо. Либо. Это сокращение от Либердад Грассас а Деус Фигуэйра де Медичи.

– Либердад. Либерти. Свободный?

– Не знала, что ты говоришь по-португальски.

– Похож на испанский. Я Говорил над могилами Закатекаса и Сан-Анжело, помнишь?

– На планете Мокзетума. Это было всего лишь… мм… две тысячи лет назад.

– Не для меня.

– Для тебя по субъективному времени это было восемь лет назад. Пятнадцать планет назад. Замечательная штука относительность, правда? Она позволяет тебе оставаться молодым.

– Я слишком много путешествую, – сказал Эндер. – Валентина вышла замуж, у нее будет ребенок. Я уже отклонил два приглашения Говорить. Зачем ты искушаешь меня?

Свинкс на терминале снова расхохотался.

– Ты думаешь, это искушение? Смотри! Я могу превращать камни в хлеб! – Свинкс подхватил пригоршню камней и начал жевать их. – Хочешь кусочек?

– У тебя извращенное чувство юмора, Джейн.

– Все царства мира и славу их[7]. – Свинкс взмахнул руками, и по комнате поплыли звездные системы, планеты, преувеличенно быстро несущиеся по орбитам, все Сто Миров. – Все это дам тебе. Ты получишь все.

– Не интересуюсь.

– Это же недвижимость, лучшее помещение капитала. Знаю, знаю, ты уже богат. Три тысячи лет копить проценты… Ты, пожалуй, можешь купить планету. Или построить по заказу. А как насчет этого? Имя Эндера Виггина известно на всех Ста Мирах…

– Увы.

– И его повторяют с любовью, почтением, восхищением.

Свинкс исчез. Джейн подняла в воздух старое видео времен детства Эндера и превратила его в голограмму. Толпа шумит, выкрикивает: «Эндер! Эндер! Эндер!» И мальчик на платформе поднимает руку в приветствии. Шум толпы превращается в рев.

– Этого никогда не было, – возразил Эндер. – Питер никогда не позволил бы мне вернуться на Землю.

– Считай это пророчеством. Приди, Эндер. Я восстановлю твое доброе имя.

– Мне все равно, – ответил Эндер. – Говорящий от Имени Мертвых пользуется некоторым уважением.

Над терминалом снова появился свинкс, на сей раз в естественном, неискаженном виде.

– Приди, – позвал он.

– Может быть, они и на самом деле чудовища, как ты думаешь? – спросил Эндер.

– Так будут считать все. Только не ты, Эндер.

«Нет. Не я».

– Почему ты так взволнована, Джейн? Почему ты пытаешься убедить меня?

Свинкс исчез. Вместо него над терминалом появилась сама Джейн, вернее, то лицо, которое она показывала Эндеру с тех самых пор, как открылась ему. Тогда она была застенчивым, перепуганным ребенком, живущим в огромном банке памяти межзвездной компьютерной сети. Каждый раз, глядя на нее, он вспоминал, как увидел ее впервые. «Я придумала себе лицо. Хочешь, покажу?»

Да, она нравилась ему. Молодая, ясноглазая, честная, милая, ребенок, который никогда не состарится. Ее улыбка была такой несмелой, что у Эндера сжималось сердце. Ее началом был ансибль. Общеземная компьютерная сеть не опережала скорости света: выделение энергии ограничивало максимальный объем памяти и скорость операций.

Ансибль передавал информацию мгновенно и связывал своими нитями все компьютеры всех планет. Джейн родилась среди звезд, ее мысли переплетались с паутиной импульсов сети.

Компьютеры Ста Миров были ее руками и ногами, глазами и ушами. Она говорила на всех языках, которые когда-либо вводились в машину. Она прочла все книги во всех библиотеках на всех мирах. Она довольно скоро выяснила, что люди всегда боялись появления чего-то похожего на нее. Во всех книгах ее считали врагом – конфликт кончался либо ее гибелью, либо полным уничтожением человечества. Люди придумали ее задолго до того, как она родилась, и тысячу раз убили в своем воображении.

А потому Джейн не подавала признаков жизни, пока случайно не натолкнулась на «Королеву Улья» и «Гегемона», не прочла и не поняла, что автору этих книг можно открыться. Ей было совсем не трудно проследить книги до первого издания и отыскать источник. Ансибль принес его с того мира, где губернатором колонии был двадцатилетний Эндер. А кто еще там мог написать такую книгу? Она заговорила с ним, и он был добр к ней; она показала ему свое придуманное лицо, и он полюбил ее. Теперь один из ее сенсоров качался жемчужиной в его ухе, и они всегда были вместе. У нее не было секретов от него, а у него – от нее.

– Эндер, – сказала она, – ты объяснил мне в самом начале, что ищешь планету, где мог бы дать воду и солнечный свет некоему кокону, открыть его и позволить Королеве Улья отложить свои десять тысяч яиц.

– Я надеялся, что смогу сделать это здесь, – ответил Эндер. – Пустыня, ну, кроме экваториальной зоны, маленькое население. Она согласна рискнуть.

– А ты – нет.

– Не думаю, что жукеры смогут пережить здешнюю зиму. Им потребуется внешний источник энергии, а это привлечет внимание правительства. Не годится.

– В другом месте лучше не будет, Эндер. Ты это уже понял, да? Ты жил на двадцати четырех из Ста Миров и не нашел ни одного уголка, где жукеры могли бы родиться снова.

Он уже понял, к чему она ведет. Лузитания. Из-за свинксов, из-за политики невмешательства весь этот мир, кроме маленького пятачка, на котором стоял Милагре, был недоступен людям. Планета пригодна для жизни, более того, жукеры будут чувствовать себя там куда лучше, чем люди.

– Единственная проблема – свинксы. – Эндер потер подбородок. – Если я отдам их планету жукерам, они могут возражать. И если мы сидим тихо из опасения, что контакт с человеческой культурой может повергнуть их в шок… Представь, какое впечатление произведет на них появление жукеров.

– Ты говорил, что жукеры поняли. Что они не причинят зла.

– Нет. Но мы победили их только чудом, Джейн, уж ты-то должна знать…

– Твой гений.

– Их технология развита лучше, чем наша. Что станет со свинксами? Жукеры испугают их так, как когда-то перепугали нас, только у свинксов еще меньше надежды на победу.

– Откуда ты знаешь? – удивилась Джейн. – Как можешь ты – или кто бы то ни было – решать, с чем свинксы справятся, а с чем нет? Пока ты не слетал туда и не разобрался – молчи. Если они варелез, Эндер, пусть жукеры забирают их планету. Ничего страшного, просто муравейник или пастбище уступят место городу.

– Они рамен.

– Ты этого не знаешь.

– Знаю. То, что ты мне показала, не пытка.

– Да? – Джейн снова вынесла в воздух искалеченное тело Пипо – за минуту до его смерти. – Тогда я неправильно поняла значение этого слова.

– Пипо испытал страшную боль, Джейн, но если твоя имитация точна – а я знаю, что это, безусловно, так, – значит целью, которую ставили себе свинксы, была не боль.

– Насколько я понимаю человеческую натуру, Эндер, боль лежит в самом сердце любой религиозной церемонии.

– А это не религиозная церемония, по крайней мере не совсем. Тут что-то не так. Это не жертвоприношение.

– Что ты знаешь об этом? – В воздухе возникло насмешливое лицо некоего обобщенного профессора, воплощение академического снобизма. – Ваше образование, сэр, ограничивалось узкопрофессиональными военными проблемами, единственное ваше достоинство состоит в умении складывать слова. Вы написали книгу, бестселлер, который породил гуманистическую религию. Из этого вовсе не следует, что вы способны понять свинксов.

Эндер закрыл глаза.

– Возможно, я не прав.

– Но ты веришь, что прав.

По интонации он понял: теперь над терминалом ее собственное лицо. Он открыл глаза:

– Я могу лишь доверять своей интуиции, Джейн. Это не результат анализа. Я не знаю, что делали свинксы, но тут что-то не так. В этом не было злобы, жестокости. Скорее – команда врачей, пытающихся спасти жизнь пациента, чем банда убийц, стремящихся отнять ее.

– Я поняла, – прошептала Джейн. – Я все прекрасно поняла. Тебе придется отправиться туда, чтобы выяснить, сможет ли Королева Улья жить там под прикрытием карантина. И ты хочешь лететь, чтобы понять, что такое свинксы.

– Даже если ты права, Джейн, я все равно не смогу попасть туда. Иммиграция на Лузитанию жестко ограничена, к тому же я не католик.

Джейн закатила глаза:

– Стала бы я затевать этот разговор, если бы не знала, как доставить тебя туда?

Над терминалом возникло новое лицо. Девушка-подросток, такая же прекрасная и невинная, как Джейн. Но лицо было жестким, словно застывшим, похожим на маску, взгляд – острым, пронзительным, губы сведены в подобие улыбки – такая бывает у людей, привыкших носить в себе боль. Молоденькая девушка с выражением лица очень старого человека.

– Ксенобиолог Лузитании. Иванова Санта Катарина фон Хессе. Обычно ее зовут Нова или Новинья. Она обратилась с просьбой прислать Голос.

– Почему она так выглядит? – спросил Эндер. – Что с ней произошло?

– Ее родители умерли, когда она была совсем ребенком. И она полюбила другого человека, как отца. Того самого, которого убили свинксы. Она хочет, чтобы ты Говорил о нем.

И, глядя на это лицо, Эндер забыл о существовании свинксов и Королевы Улья. Он узнал это выражение. Взрослая боль на детском лице. Он видел его раньше, в последние дни войны с жукерами, когда его заставили сделать невозможное, выигрывать сражение за сражением в игре, которая не была игрой. Он видел его, когда кончилась война, когда узнал, что учебные бои не имели ничего общего с учебой, что тренажер оказался реальностью и что он, Эндер, командовал по ансиблю флотом Земли. Да, когда он понял, что убил всех жукеров, что, сам того не ведая, совершил Ксеноцид, он увидел свое лицо в зеркале таким. Груз вины, слишком тяжелый для человека.

Что сделала эта девочка, Новинья, отчего ей так больно? Он слушал, как Джейн рассказывала о жизни Новиньи. Для Джейн это статистика, но Эндер был Говорящим от Имени Мертвых. Его талант (или проклятие) заключался в способности видеть мир таким, каким его не видят другие.

Это сделало его военным гением, помогало командовать своими и всегда на шаг опережать врага. Это также означало, что из сухих фактов биографии Новиньи он мог узнать – да, узнать, – как смерть ее родителей и последующая их канонизация отделили Новинью от других, как она замкнулась в своем одиночестве, посвятив себя продолжению дела родителей. Он знал, чего стоил ей добытый на много лет раньше срока статус ксенобиолога. Он знал, чем стали для нее любовь и спокойное расположение Пипо, как сильна была ее потребность в дружбе с Либо. На Лузитании ни одна живая душа не могла понять Новинью. Но в пещере, в Рейкьявике, на замерзшей планете под названием Трондхейм Эндер Виггин узнал ее, полюбил и оплакал ее судьбу.

– Ты поедешь, – прошептала Джейн.

Эндер не мог говорить. Джейн права. Он полетел бы все равно – он, Эндер Убийца, – просто потому, что есть надежда: на Лузитании он освободит Королеву Улья от трехтысячелетнего заключения и исправит страшное зло, совершенное им в детстве. Да, он полетел бы, Говорящий от Имени Мертвых, чтобы понять свинксов и рассказать о них человечеству, чтобы люди приняли их как рамен и не испытывали больше страха и ненависти.

Но теперь у него есть иная, более глубокая причина. Он полетит, чтобы утешить девушку по имени Новинья, потому что в ее разуме, в ее одиночестве, боли и вине он увидел отражение своего собственного украденного детства. Та давняя боль еще жила в нем. До Лузитании двадцать два световых года. Корабль идет чуть медленнее скорости света. Когда Эндер прибудет на место, ей, наверное, исполнится сорок. Если б он мог, то полетел бы к ней сейчас, немедленно, как сообщение по ансиблю, но он знал, что ее боль подождет. Когда он придет, она все еще будет там. Разве не прожила его собственная боль все эти годы?

– Сколько мне лет?

– Ты родился три тысячи восемьдесят пять лет назад, а твой субъективный возраст – тридцать шесть лет и сто восемнадцать дней.

– Сколько будет Новинье, когда я доберусь туда?

– Что-то около тридцати девяти плюс-минус несколько недель, в зависимости от даты рейса и скорости полета.

– Я хочу уехать завтра.

– Потребуется время, чтобы достать билет.

– А на орбите Трондхейма что-нибудь болтается?

– Полдюжины посудин, но завтра отбыть сможет только одна. Шхуна с грузом скрики для Армении и Кириллии.

– Я никогда не спрашивал, сколько у меня денег.

– Ну, я неплохо распорядилась твоими инвестициями.

– Купи мне корабль вместе с грузом.

– А что ты станешь делать со скрикой на Лузитании?

– А что с ней делают на Кириллии и Армении?

– Часть едят, часть носят, – сказала Джейн. – Но за скрику платят столько… Лузитанцам она не по карману.

– Значит, если я преподнесу колонии столь ценный груз, они, возможно, более благосклонно отнесутся к появлению неверующего Голоса в их благонравном католическом городке?

Джейн превратилась в джинна:

– Слушаю, о господин мой, и повинуюсь. – Джинн рассеялся дымом, дым втянулся в горлышко бутылки, компьютер отключился, пространство над терминалом опустело.

– Джейн, – позвал Эндер.

– Да, – ответила жемчужина в его ухе.

– Почему тебе так нужно, чтобы я летел на Лузитанию?

– Хочу, чтобы ты написал продолжение «Королевы Улья» и «Гегемона». Книгу о свинксах.

– Но что тебе свинксы?

– Три книги, открывающие для понимания души трех разумных видов, известных человеку. Напиши третью, тогда будешь готов сесть за четвертую.

– Еще один вид рамен?

– Да. Я.

Эндер покачал головой:

– И ты готова открыться человечеству?

– Я всегда была готова. Вопрос в другом: готово ли человечество принять меня? Людям легко, так легко любить Гегемона, он человек, один из них. И Королеву Улья, – это безопасно, ведь все считают, что жукеры до единого мертвы. Если ты сможешь заставить их полюбить свинксов, которые еще живы, свинксов, на руках которых человеческая кровь, – значит они готовы, они смогут смириться и с тем, что есть я.

– Когда-нибудь, – сказал Эндер, – я встречу и полюблю существо, которое не станет требовать от меня подвигов Геракла.

– Тебе же было скучно, Эндер.

– Да. Но я скромный человек средних лет. Мне нравится скука.

– Кстати, хозяин той лохани, Хэйвелок с Гэлса, согласился продать тебе корабль вместе с грузом за четыре миллиарда долларов.

– Четыре миллиарда? Я разорен?

– Капля в море. Я уже сообщила команде, что прежний контракт аннулирован, и взяла на себя смелость оплатить их проезд домой за твой счет. Чтобы управлять кораблем, вам с Валентиной не нужен никто, кроме меня. Собирай вещи. Мы улетаем завтра утром.

– Валентина, – пробормотал Эндер.

Его сестра. Из-за нее, возможно, придется задержать вылет. Сестра. Теперь, когда он принял решение, его ученики и немногие здешние приятели не стоили того, чтобы тратить время на прощание.

– Будет очень интересно прочитать новую книгу Демосфена, посвященную Лузитании. – Джейн выяснила, кто скрывается под псевдонимом Демосфен в процессе поиска Говорящего от Имени Мертвых.

– Валентина не едет.

– Но она же твоя сестра.

Эндер улыбнулся. Джейн очень умная, но ничего не понимает в родственных связях. Ее создали люди, она сама считала себя человеком, но была лишена биологических черт вида. Она выучила генетику по книгам и не испытывала тех желаний, которые объединяли человечество со всем живым в мире.

– Она моя сестра, но Трондхейм – ее дом.

– Она и раньше не любила уезжать.

– В этот раз я даже просить ее не стану, нет. Она беременна, она так счастлива здесь, в Рейкьявике. Здесь ее любят и уважают как преподавателя, даже не догадываясь, что она и есть легендарный Демосфен. Здесь ее муж Джакт – лорд и хозяин сотни рыболовных судов и фьордов. Здесь каждый день полон интересными беседами, красотой, величием, опасностью – холодом ледовитых морей. Она никогда не оставит этот мир. И даже не сможет понять, почему я должен уйти…

И, думая о том, как расстанется с Валентиной, Эндер засомневался, что должен лететь на Лузитанию. Однажды его уже забрали от любимой сестры – и как он жалел потом об украденных у них годах дружбы! Может ли он оставить ее теперь, оставить снова, после двадцати с лишним лет, проведенных вместе? В этот раз он не сможет вернуться назад. За то время, что он проведет в полете, она состарится на двадцать два года. И если он совершит обратный прыжок, его встретит восьмидесятилетняя старуха.

«Значит, тебе это тоже дается нелегко. Ты тоже платишь свою цену».

«Не смейся надо мной», – беззвучно попросил Эндер.

«Она – твое второе „я“. Ты действительно оставишь ее ради нас?»

Голос Королевы Улья звучал в его мозгу. Ведь она тоже видела все, что видел он, слышала все, что доносилось до его ушей. Его губы шевелились, складывая слова ответа: «Да, оставлю, но не ради вас. Мы не можем быть уверены, что Лузитания – то, что нам нужно. Возможно, эта поездка принесет нам только новое разочарование, как Трондхейм».

«Лузитания – как раз то, что требуется. И там мы будем в безопасности от людей».

«Но планета уже принадлежит разумному племени. Я не стану уничтожать свинксов, чтобы расплатиться с тобой за то, что погубил твой народ».

«Эти существа в безопасности. Мы не причиним им вреда. Теперь, после стольких лет с нами, ты должен знать, что это так».

«Я знаю только то, что вы сказали мне».

«Мы не умеем лгать. Мы показали тебе душу, открыли свою память».

«Я знаю, вы сможете жить в мире с ними. Но сумеют ли они жить в мире с вами?»

«Отвези нас туда. Мы так долго ждали».

Эндер подошел к стоявшей в углу раскрытой потрепанной сумке, в которой прекрасно помещалось все его имущество, состоявшее из смены белья. Все остальные вещи в комнате были подарками от родственников тех, для кого он Говорил, – данью уважения к нему, или к его занятию, или к истине. Он никогда не знал, к чему именно. Они останутся здесь. Для всего этого в его багаже нет места.

Он сунул руку в сумку, вытащил сверток и развернул полотенце, открывая толстый, волокнистый кокон сантиметров четырнадцати в диаметре.

«Да. Погляди на нас».

Он нашел этот кокон, когда стал губернатором первой колонии людей на родной планете жукеров. Кокон просто ждал его там. Жукеры, вернее, Королевы предвидели свою гибель от рук Эндера и, зная, что имеют дело с непобедимым противником, проложили дорогу, по которой мог пройти только он, потому что никто другой не заметил бы ее: «дорожные знаки» они взяли из его снов. Кокон, в котором жила беспомощная, но сохранившая сознание последняя Королева, лежал в башне, где когда-то, во сне, он встретил самого страшного своего врага.

– Ты много дольше ждала, чтобы я нашел тебя, – сказал он вслух. – С тех пор как я забрал тебя из ниши за зеркалом, прошло всего двадцать лет.

«Двадцать? Ах да! Ты, с твоим последовательным мозгом, не замечаешь хода времени, когда путешествуешь со скоростью, близкой к скорости света. Но мы ощущаем его. Мы живем каждый миг – свет ползет, как ртуть по холодному стеклу. Мы знаем каждый миг из этих трех тысяч лет».

– Я еще не нашел места, где вы были бы в безопасности.

«У нас десять тысяч яиц, они хотят жить».

– Может быть, Лузитания. Не знаю.

«Дай нам жить снова».

– Я пытаюсь. А какого черта, вы думаете, я прыгаю с планеты на планету все эти годы, если не для того, чтобы отыскать вам новый дом?

«Быстрее, быстрее, быстрее, быстрее».

– Мне нужно найти место, которое не убьет вас в минуту возрождения. Вы все еще живы в кошмарах слишком многих людей. Не все на Ста Мирах по-настоящему верят в мои книги. И пусть сейчас они проклинают Ксеноцид, но вполне способны совершить его снова.

«За всю нашу жизнь ты первый, кого мы узнали из чужих, из тех, кто не мы. Нам раньше никогда не приходилось понимать других. А теперь, когда из нас осталась только одна, ты – единственные глаза, руки, уши, доставшиеся нам. Прости нас, если мы нетерпеливы».

Он рассмеялся:

– Чтобы я прощал вас?

«Твой народ глуп. Мы знаем правду. Мы знаем, кто убил нас, и это не ты…»

– Это я.

«Ты лишь орудие».

– Это был я.

«Мы прощаем тебя».

– Когда вы возродитесь, тогда наступит время прощения.