Читать книгу Дети разума - Орсон Скотт Кард - Страница 6

Питер и Ванму прибыли в мир Священного Ветра на второй день путешествия. Проблем с языком у них не возникло. Священный Ветер был старой планетой, одной из первых, на которую прибыли иммигранты с Земли. Изначально Священный Ветер точно так же, как и Путь, был ориентирован на древнюю религию. Только системой верований Священного Ветра стала религия японцев, допускающая возможность радикальных перемен. Спустя примерно триста лет из изолированного феодального сёгуната, держащегося древних ритуалов, планета превратилась в космополитический центр торговли, промышленности и философии. Основной нацией Священного Ветра были японцы, которые очень гордились тем, что этот мир принадлежал практически им одним. До сих пор на планете многие дети до поступления в школу говорили исключительно по-японски. Однако к окончанию обучения все люди Священного Ветра бегло общались на звездном, в их устах этот язык звучал невероятно изящно, поразительно лаконично и точно. Как выразился Мил Фьорелли в своем самом знаменитом труде «Наблюдая за далекими мирами невооруженным глазом», звездный язык не имел своих корней, пока его не подхватил Священный Ветер.

Преодолев леса огромного естественного заповедника, посередине которого приземлился их корабль, Питер и Ванму оказались в деревеньке лесников, где, смеясь, поведали, как умудрились заплутать в местных лесах. И никто не обратил внимания на китайские черты лица и акцент Ванму и на белую кожу и невоспитанность Питера. Документы, по их словам, они где-то потеряли, но компьютерный запрос немедленно выдал информацию, что их водительские права зарегистрированы в городе Нагойя и, если не считать нескольких дорожных нарушений, висящих на Питере, ни в каких предосудительных, противозаконных деяниях молодые не замечены. В графе «Род занятий» у Питера стояло «вольнонаемный учитель физики», а у Ванму – «странствующий философ», то есть они, несмотря на свою юность и отсутствие семейных связей, занимали достаточно высокое положение в обществе Священного Ветра. Когда же им начали задавать случайные вопросы («О, кстати, мой кузен преподает псевдопроизводительную грамматику в университете Комацу в Нагойе!»), Питер обратился за подсказками к Джейн.

– Никогда не забредал в Здание Оэ, – повторил он за ней. – Эти языковеды не любят общаться с физиками. Они считают, что мы разговариваем исключительно на языке математических символов. Даже Ванму утверждает, что нам, физикам, известна только одна грамматика – грамматика снов.

Ванму подсказать было некому, но странствующий философ должен быть афористичен в своей речи и высказывать свои мысли весьма туманно.

– Я утверждаю, что только на этой грамматике ты умеешь изъясняться, – ловко парировала она нападки Питера. – Но нет такой грамматики, которую ты не мог бы познать.

Питер в ответ принялся щекотать ее. Ванму громко рассмеялась и стала отбиваться от него, окончательно убедив лесников, что документы не лгут и эти юноша и девушка именно те, за кого себя выдают: талантливые, одаренные молодые люди, полностью отдавшиеся глупостям любви – или юности, если имеется какое-то различие.

На правительственном флайере их доставили в обжитые места, где благодаря манипуляциям Джейн с компьютерными сетями в их распоряжении оказалась небольшая квартирка, которая до вчерашнего дня стояла пустой, но к их приезду уже была оборудована эклектичной мебелью и картинами, выявив сдержанный и утонченный вкус оформителя.

– Миленько, – кивнул Питер.

Ванму, до сей поры знакомая с эстетическими предпочтениями лишь одной планеты – скорее даже, предпочтениями одного человека с той планеты, где она раньше жила, – не смогла оценить вкус Джейн. Сидеть можно было как на стульях, опускаясь на которые приходилось складываться под прямым углом, что, по мнению Ванму, было очень неудобно, так и на восточных циновках, на которых люди могли слиться в круг гармонии с землей. Спальня с кроватью на высоких ножках – хотя ни крыс, ни тараканов нигде не было видно, – должно быть, предназначалась Питеру; свое спальное место Ванму уже определила – та самая циновка, лежащая в гостиной и искушающая присесть на нее.

Она предложила Питеру первым принять ванну, однако он не ощутил крайней необходимости мыться, даже несмотря на то, что от него за милю несло потом после долгого перехода и нескольких часов, проведенных в тесном флайере. Поэтому Ванму могла спокойно понежиться в теплой воде. Закрыв глаза, она медитировала, пока не почувствовала, что полностью пришла в себя. Она уже не ощущала себя чужестранкой. Она снова стала собой и могла воспринимать окружение без боязни и страха, не опасаясь повредить свое чувство «я». Этому она научилась еще в детстве, когда она даже с собственным телом не могла совладать и вынуждена была во всем его слушаться. Именно это и помогло ей выжить. В жизни Ванму случалось немало неприятных вещей, всякие гадости так и липли к ней, как рыбы-прилипалы к акуле, но ничто не смогло изменить ее внутри. Она всегда умела закрыть глаза, успокоить ум и остаться в прохладной темноте одиночества.

Вынырнув из ванной, она обнаружила Питера перед голоэкраном. Рассеянно кидая в рот виноградины, он смотрел какую-то пьесу, в которой японские актеры в масках громко орали друг на друга и важно расхаживали по сцене, делая огромные неловкие шаги и стуча деревянной обувью, словно играли персонажей по меньшей мере в два раза выше себя ростом.

– Ты что, уже японский выучил? – поинтересовалась она.

– Джейн мне переводит. Очень странные люди.

– Это древняя форма театра, – объяснила Ванму.

– Скучища страшная. Что, неужели эти вопли должны пробудить в зрителе какой-то отклик?

– Проникнув в смысл истории, – произнесла Ванму, – ты обнаружишь, что они выкрикивают слова, произносимые твоим собственным сердцем.

– Ага, стало быть, наши сердца изъясняются, говоря нечто вроде: «Я ветер, прилетевший с холодных снегов высоких гор, а ты тигр, чей рев оборвет хладный клинок моих морозных очей, когда ты содрогнешься и падешь замертво»?

– Вот он ты, – фыркнула Ванму. – Только и знаешь, что хвастать да насмешничать.

– Я круглоглазый вспотевший человек, воняющий, словно разложившийся труп скунса, а ты цветок, который не преминет завянуть, коль сей же миг я не приму благоухающую щелоком и аммиаком ванну.

– Глаза только в воде не открывай, – посоветовала Ванму. – Эти штуки жгутся.

Компьютера в квартирке не оказалось. Может быть, головизор использовался как компьютер, но если это и так, то Ванму все равно не знала, как с ним обращаться. В доме Хань Фэй-цзы Ванму не встречала подобных пультов управления, что неудивительно. Люди Пути старались не перенимать дизайн других миров. Ванму даже не знала, как выключить звук. Ладно, не важно. Она опустилась на циновку и попыталась вспомнить все, что узнала о японцах из курса истории Земли, преподанного ей Хань Цин-чжао и ее отцом Хань Фэй-цзы. Она понимала, что ее образование оставляет желать лучшего, поскольку обучением какой-то презренной служанки, которой она была до того, как попала в дома Цин-чжао, никто, естественно, не занимался. Поэтому Хань Фэй-цзы посоветовал ей не тратить время на формальный курс обучения, а следовать своим интересам и изучать то, что ее в первую очередь интересует: «Твой ум не испорчен традиционной системой образования. Ты должна открыть собственный путь к сердцу каждой дисциплины». Несмотря на кажущуюся свободу, Фэй-цзы вскоре продемонстрировал, что он весьма въедливый и дотошный преподаватель, даже когда ученик выбирает предметы по собственному желанию. Что бы она ни изучала в истории, какие бы биографии ни читала, он все время засыпал ее вопросами, настаивал, чтобы она делала собственные выводы, после чего разбивал ее доказательства в пух и прах. Если же она меняла точку зрения, он с не меньшей настойчивостью требовал, чтобы она обосновала свою новую позицию, даже если мгновением раньше он отстаивал те же самые принципы. В результате, даже обладая неполной информацией, Ванму старалась осмыслить, пересмотреть ее, отбросить старые заключения и выдвинуть ряд новых выводов. Так что Ванму не нуждалась в сережке, шепчущей на ушко. Закрыв глаза, она могла продолжить свое образование, ибо даже с расстояния многих световых лет до нее доносились словно случайные вопросы Хань Фэй-цзы.

Актеры отыграли пьесу задолго до того, как Питер вымылся. Но Ванму этого даже не заметила. Ее размышления прервал голос, донесшийся из головизора:

– Желаете ли вы, чтобы вам показали очередную голозапись, или, может быть, вы хотите подсоединиться к обычной программе?

На мгновение Ванму почудилось, что голос принадлежит Джейн, но потом она поняла, что это просто говорящее меню головизора.

– Новости входят в программу головидения? – спросила она.

– Какие именно новости желаете? Местные, региональные, всепланетные или межзвездные? – уточнила машина.

– Начнем с местных, – сказала Ванму.

Она практически ничего не знала об этой планете. Пришло время познакомиться поближе.

Когда Питер, чисто вымытый и одетый в один из модных местных костюмов, которые доставила ему Джейн, наконец вышел из ванной, Ванму с увлечением следила за ходом процесса над какими-то людьми, которых обвиняли в чрезмерной эксплуатации богатой рыбной области в нескольких сотнях километров от города, куда они прибыли. В каком же они городе находятся? Ах да, в Нагойе. Поскольку Джейн проставила в графе «Место жительства» фальшивых документов именно этот город, флайер, разумеется, сюда их и доставил.

– Все планеты одинаковы, – пожаловалась Ванму. – Люди хотят есть рыбу из моря, а кто-то все время стремится выловить больше рыбы, чем океан способен произвести.

– Какая разница, выйду я на рыбалку завтра или выловлю тонной больше сегодня? – в ответ заявил Питер.

– Если все так будут поступать, то… – Она резко замолкла. – Понимаю. Ты приводишь доводы, которые любит приводить всякий человек, не желающий признавать собственную вину.

– Как я тебе? Красавец, правда? – спросил Питер, поворачиваясь кругом и демонстрируя свободный и в то же самое время облегающий наряд.

– Цвета слишком яркие, – оценила Ванму. – Ты словно кричишь во всю глотку.

– Не-а, – поправил ее Питер. – Весь смысл в том, чтобы вопить начинали люди, меня увидевшие.

– А-а-а-а, – тихонько протянула Ванму.

– Джейн утверждает, что на самом деле это весьма и весьма консервативный костюмчик – для человека моего возраста и моего рода занятий. Мужчины в Нагойе славятся своей павлинообразностью.

– А женщины?

– Они все время ходят с голой грудью, – заявил Питер. – Потрясающее зрелище.

– Врешь ты все. Пока мы летели сюда, я не видела ни одной голой женщины и… – Снова она замолкла на полуслове и, нахмурившись, посмотрела на Питера. – Ты что, серьезно вознамерился убедить меня, что каждое твое слово – ложь?

– Я решил, что стоит попробовать.

– Не валяй дурака. У меня нет груди.

– Просто у тебя маленькая грудь, – пожал плечами Питер. – А чем отличается маленькая грудь от большой, ты сама знаешь.

– Я не намерена обсуждать свое тело с мужчиной, разодетым как дикий, потерявший всякое чувство меры попугай.

– Местные женщины одеваются очень безвкусно, – сказал Питер. – Печально, но факт. Положение обязывает и все такое прочее. Как и старики. Только мальчикам и юношам дозволяется наряжаться как павлины. Мне кажется, яркие цвета призваны успокаивать женщин. Эй, да этот парень ничего серьезного не затевает! Поиграйся с ним или иди своей дорогой. Нечто вроде того. Я думаю, Джейн выбрала этот город специально, чтобы напялить на меня эти одеяния.

– Мне хочется есть. Я устала.

– И что более насущно? – уточнил Питер.

– Есть хочу.

– Имеется виноград, – предложил он.

– Который ты даже не удосужился вымыть. Это говорит твое неуемное желание смерти.

– На Священном Ветре насекомые знают свое место и стараются не высовываться. Никаких пестицидов. Гарантия Джейн.

– На Пути тоже не было пестицидов, – напомнила Ванму. – Но все равно мы мыли фрукты, чтобы не наесться бактерий и всяких одноклеточных тварей. Дизентерия не самая приятная штука.

– Но туалет у нас такой шикарный, грех было бы не воспользоваться его удобствами, – усмехнулся Питер.

Несмотря на его браваду, Ванму заметила, что угроза дизентерией возымела свое действие, заставив Питера обеспокоенно нахмуриться.

– Давай поедим в каком-нибудь ресторанчике, – сказала Ванму. – Джейн, надеюсь, обеспечит нас деньгами?

Питер на секунду-другую прислушался к сережке.

– Да, только нужно сказать владельцу ресторана, что мы потеряли наши удостоверения личности, и попросить его, чтобы он по отпечаткам наших пальцев определил номер счета. Джейн говорит, что, если надо, денег у нас будет предостаточно, но все равно мы должны вести себя так, будто зарплата у нас невысокая, просто мы скопили немножко денежек, чтобы отпраздновать какое-нибудь важное событие в нашей жизни. Итак, что мы будем праздновать?

– Что ты наконец помылся.

– За это будешь пить ты. Я выпью за наше благополучное возвращение из диких лесов.

Вскоре они вышли на улицу. Машин было мало, зато вокруг стояли целые сотни велосипедов; тысячи людей спешили куда-то, запрыгивая на быстро скользящие тротуары. Ванму не захотела пользоваться этими странными приспособлениями и настояла на том, чтобы идти по нормальной, твердой земле, а это означало, что ресторанчик надо найти где-нибудь поблизости. Здания района были старыми, но тем не менее сохранили изящный вид престижного городского района, где селятся только зажиточные люди. Здесь не придерживались строгого архитектурного стиля – арки и просторные дворы, колонны и обыкновенные крыши, подпираемые глухими стенами без окон.

– Погода, наверное, здесь прекрасная, – заметила Ванму.

– Тропики, но вдоль побережья проходит холодное течение. Каждый день часик-другой капает дождик – и так большинство дней в году. Но никогда здесь не бывает жары, а уж что такое холода, местным жителям вообще неведомо.

– Такое впечатление, что все у этих людей на виду.

– Фальшивка, – поморщился Питер. – В нашей квартире стеклянные окна и микроклимат, если ты заметила. Но выходят окна в сад, кроме того, они затемнены, так что снаружи ты в дом не заглянешь. Очень искусно все сделано. Искусственная дикая природа. Лицемерие и обман – основы человеческой вселенной.

– Здесь очень красиво, – сказала Ванму. – Мне нравится Нагойя.

– Жаль, что мы здесь не задержимся.

Прежде чем она успела спросить, какова цель их посещения этой планеты, Питер втолкнул ее во дворик небольшого, но полного народом ресторана.

– Здесь рыбу готовят, – объяснил Питер. – Надеюсь, возражений у тебя не будет.

– А что, в других местах рыбу подают сырой? – рассмеялась Ванму.

Но потом поняла, что Питер не шутил. Сырая рыба, подумать только!

– Японцы славятся страстью к сырой рыбе, – продолжал Питер, – а в Нагойе эта страсть превратилась чуть ли не в религию. Заметь, ни одного японца в ресторане. Они отказываются есть рыбу, уничтоженную жаром плиты. Это одна из традиций, которой они до сих пор придерживаются. От оригинальной японской культуры осталось очень мало, поэтому они свято чтут немногие сохранившиеся обряды.

Ванму кивнула, понимая культуру, которая упорно цеплялась за давно отжившие традиции, чтобы сохранить свое национальное лицо. И вместе с тем девушка с благодарностью отметила, что на этой планете соблюдение обычаев – это личное дело каждого человека, эти традиции не калечат и не уничтожают жизни людей так, как это было на Пути.

Обед подали быстро – рыба была готова чуть ли не моментально, – и они принялись за еду. Питер то и дело елозил на циновке.

– Жаль, что традиция пользоваться нормальными стульями и столами сюда так и не добралась, – наконец пожаловался он.

– Неужели европейцы так ненавидят землю, что все время должны приподниматься над нею? – удивилась Ванму.

– Ты сама ответила на свой вопрос, – холодно произнес Питер. – Ты начала с предположения, что мы ненавидим землю. Образованный человек, а веришь всяким первобытным штучкам…

Ванму вспыхнула и замолкла.

– Ой, только избавь меня от этой показной покорности восточных женщин, – махнул рукой Питер. – «Меня воспитывали как служанку, а вы такой злой, бессердечный хозяин…» Кончай давить на мое чувство вины. Мне известно, что я полное дерьмо, но я не намерен меняться только потому, что каждый раз ты принимаешь смиренно-обиженный вид.

– Но ты можешь измениться, когда не захочешь больше быть дерьмом.

– У меня характер такой. Эндер создал меня полным ненависти, чтобы он тоже мог ненавидеть меня. Дополнительная выгода этого заключается в том, что ты также можешь ненавидеть меня.

– Ладно тебе, ешь свою рыбу, – фыркнула она. – Ты сам не понимаешь, что несешь. По идее, ты должен с первого взгляда распознавать любого, а сам не можешь понять человека, который тебе ближе всех на свете.

– А я и не хочу понимать тебя, – огрызнулся Питер. – Я всего лишь прибегаю к помощи того блестящего интеллекта, которым ты обладаешь, чтобы выполнить поставленную передо мной задачу. Хотя ты со своей большой головой продолжаешь верить, что люди, сидящие на карачках, каким-то образом «ближе к земле», чем те, которые предпочитают высоко держать голову.

– Я имела в виду не себя, – ответила Ванму. – Я говорила о человеке, который тебе ближе всего. Об Эндере.

– Слава богу, он сейчас от нас далеко.

– Он создал тебя вовсе не затем, чтобы воплотить свою ненависть. Он давно пережил ненависть к тебе.

– Да-да, книжку «Гегемон» написал и так далее, и тому подобное.

– Именно, – кивнула Ванму. – Он создал тебя, потому что отчаянно нуждался в человеке, который будет ненавидеть его.

Питер закатил глаза и глотнул молочно-ананасового сока.

– Кокоса в самый раз. Пожалуй, я поселюсь здесь, если Эндер прежде не умрет и я не растворюсь в воздухе.

– Я говорю тебе нечто очень важное, а ты наслаждаешься кокосовым молоком в ананасовом соке?!

– Его достаточно ненавидит Новинья, – буркнул Питер. – Я ему не нужен.

– Новинья сердится на него, но она не права в том, что сердится, и ему об этом известно. От тебя же ему нужен… так называемый праведный гнев. Ты должен ненавидеть его за то зло, что действительно имеется в нем, но которое никто, кроме него, не видит и в которое ни один человек не верит.

– Я просто кошмарный сон, пришедший из его детства, – сказал Питер. – Ты слишком много смысла находишь во всей этой истории.

– Он создал тебя вовсе не потому, что Питер в его детстве был очень значимой фигурой. Он создал тебя как судью, как огласителя приговора. Вот что вколотил в него Питер, когда Эндер был еще ребенком. Ты же мне сам рассказывал свои воспоминания. Питер постоянно издевался над ним, говорил о том, как он бесполезен, туп, труслив. Теперь это делаешь ты. Ты смотришь на его жизнь и называешь его Ксеноцидом, неудачником. Зачем-то ему нужно это, зачем-то ему нужен человек, который бы проклинал его.

– Что ж, видишь, как удачно я подвернулся, – пожал плечами Питер.

– Но он не меньше нуждается в человеке, который бы его простил, который бы проявил милосердие, который бы правильно истолковал все его поступки. Валентина здесь не подходит, потому что он любит ее, настоящую Валентину. Жена у него есть. Твоя сестра нужна ему, чтобы обрести прощение.

– Значит, если я перестану ненавидеть Эндера, необходимость во мне сразу отпадет и я исчезну?

– Если Эндер перестанет ненавидеть себя, твоя злость ему больше не понадобится, и с тобой будет легче уживаться.

– Вообще, честно тебе скажу, думаешь, с тобой легко ужиться? Ты постоянно анализируешь поведение человека, которого никогда не встречала, и в то же самое время читаешь морали тому, кого знаешь.

– Я хочу унизить тебя в твоих же глазах, – ответила Ванму. – И это будет честно.

– Мне кажется, Джейн специально перенесла нас сюда, потому что местная одежда в точности отражает, кто мы есть на самом деле. Однако какой бы марионеткой я ни был, я нахожу в жизни некое извращенное удовольствие. Тогда как ты все, к чему прикасаешься, делаешь серым и однообразным.

Ванму проглотила слезы и вернулась к еде.

– Что это с тобой? – насторожился Питер.

Она не обратила на него внимания и медленно прожевала, найдя в себе нетронутую часть, которая была еще способна насладиться вкусной едой.

– Неужели ты что-то чувствуешь?

Она проглотила и подняла на него глаза:

– Я уже скучаю по Хань Фэй-цзы, хотя прошло каких-то два дня. – Она слегка улыбнулась. – Я знала человека великой мудрости и благородства. Он считал мое общество заслуживающим внимания. То, что я утомляю тебя, меня вполне устраивает.

Питер притворился, будто плескает на себя воду:

– Ой, пожар, я горю, больно как, невыносимо, сейчас помру! Жестокая женщина! У тебя дыхание дракона! Ты убиваешь словами!

– Только марионетки могут бравировать своими ниточками, – парировала Ванму.

– Уж лучше болтаться на этих ниточках, чем быть связанным по рукам и ногам, – ответил Питер.

– О, как, наверное, любят меня боги! Я стала спутницей человека, который играючи жонглирует словами.

– Ага, тогда как мне боги дали в спутницы девушку, у которой нет груди.

Собравшись с силами, она выдавила натянутую улыбку, притворяясь, что поняла его шутку.

– По-моему, ты говорил, что грудь у меня есть, просто она маленькая.

Улыбку, сияющую на его физиономии, как стерло.

– Извини, – мягко произнес он. – Я обидел тебя.

– Нет, не думаю. Скажу тебе позже, хорошо выспавшись.

– Я думал, мы просто пикируемся, – оправдывался Питер. – Обмениваемся шутливыми подначками.

– Так оно и было, – кивнула Ванму. – Только я говорила искренне.

– Тогда я тоже обиделся, – скорчил гримасу Питер.

– Ты не знаешь, что такое боль, – ответила Ванму. – Ты опять смеешься надо мной.

Питер резко отодвинул в сторону тарелку и встал:

– Увидимся дома. Надеюсь, ты найдешь дорогу обратно?

– А тебе не все равно?

– Хорошо, что у меня нет души, – буркнул Питер. – Иначе бы ты не замедлила вытереть об нее ноги.

– Даже если бы твоя душа расстелилась у моих ног, – заявила Ванму, – я бы перешагнула через нее, чтобы не запачкаться.

– Тебе нужно отдохнуть, – сказал Питер. – В той работе, что ждет меня впереди, мне потребуется твой разум, а не острый язычок.

Он вышел из ресторана. Костюм сидел на нем из рук вон плохо. Люди оглядывались. В нем было слишком много достоинства и силы, чтобы носить столь аляповатые одеяния. Ванму заметила, что косые взгляды пристыдили его. Он постарался шагать быстрее, потому что понимал, что одежда не подходит ему. Наверняка он прикажет Джейн заказать что-нибудь более традиционное, более подходящее зрелому человеку, более соответствующее его жажде почестей.

«Тогда как мне нужно такое одеяние, которое вообще скроет меня от людских глаз. А еще лучше такое платье, которое унесет меня далеко-далеко отсюда, закинет во Вне-мир и вернет обратно в дом Хань Фэй-цзы, где я смогу взглянуть в глаза, в которых не будет ни жалости, ни презрения.

Ни боли. Ибо глаза Питера переполняет страшная боль, я была несправедлива к нему, когда сказала, что он ничего не чувствует. Я была не права. Я слишком лелеяла собственную боль, поэтому решила, что его нападки дают мне право оскорбить его еще сильнее.

Однако если я извинюсь, он опять осыплет меня насмешками.

Но пусть лучше меня высмеют за то, что я поступила правильно, чем будут уважать за ошибки. Этому научил меня Хань Фэй-цзы? Нет. Я родилась с этим принципом. Как говорила моя мама, гордыни много, гордыни».

Вернувшись в квартиру, она обнаружила, что Питер уже спит. Совершенно вымотавшись за день, Ванму решила отложить извинения на утро и тоже легла спать. Каждый из них ночью просыпался, но в разное время, а к утру боль от вчерашней ссоры несколько поуспокоилась. Их ждала работа, и Ванму было куда важнее определиться, что следует предпринять сегодня, чем залечивать провал, который в свете утреннего солнца показался ей незначительной трещинкой, пробежавшей в споре между уставшими друзьями.

– Человек, которого Джейн предложила нам навестить, – философ.

– Как я? – спросила Ванму, вспомнив о своей предполагаемой профессии.

– Именно это я и хотел обсудить с тобой. На Священном Ветре два основных направления философии. Аимаина Хикари, человек, с которым мы встретимся, – философ-аналитик. У тебя не хватит образования, чтобы соревноваться с ним. Поэтому ты будешь представлять другую философию. Афористичную и мантичную[9]. Философы этой школы придерживаются скупых, но содержательных фраз, которые должны поражать окружающих своей кажущейся неуместностью.

– А мои предполагаемые афоризмы обязательно должны только казаться неуместными?

– Об этом можешь не беспокоиться. Философы-гномисты предоставляют другим право увязывать смысл изреченных афоризмов с окружающим миром. Поэтому каждый дурак может стать философом этой школы.

Ванму почувствовала, как внутри ее, словно ртуть в градуснике, поднимается злость.

– Миленькую ты мне подобрал профессию.

– Не обижайся, – сказал Питер. – Нам с Джейн пришлось выбрать тебе такую роль, сыграв которую ты не выдашь себя как необразованную уроженку мира Пути. Пойми, ни один ребенок на планете Священный Ветер не в состоянии даже представить, как это – не получить образования. В отличие от Пути здесь подобное не дозволяется.

Ванму не стала больше спорить. Какой смысл? Если в споре кто-то заявляет: «Я умен! Я знаю всё и вся!» – то дискуссию можно тут же прекращать. Эта мысль показалась ей очень похожей на афоризмы, о которых говорил Питер. Она поделилась с ним своими размышлениями.

– Нет-нет, я имел в виду не эпиграммы, – возразил Питер. – Они слишком легко поддаются расшифровке. На самом деле философы-гномисты изъясняются куда более загадочно. К примеру, ты могла бы сказать: «Скворец прыгает по дереву в поисках жучка». Тогда бы мне пришлось увязывать твою фразу с нынешней ситуацией. Кто я такой? Скворец? Дерево? Жучок? Вот в чем вся красота.

– Мне кажется, из нас ты куда больше подходишь на роль философа-гномиста.

Питер закатил глаза и направился к двери.

– Питер, – окликнула она, не двигаясь с места.

Он обернулся.

– Может быть, я буду более полезна, если пойму, зачем мы встречаемся с этим человеком и кто он такой?

Питер пожал плечами:

– Наверное. Хотя нам точно известно, что Аимаина Хикари не тот человек и даже не один из тех, кого мы ищем.

– А кого именно мы ищем?

– Мы ищем центральную группировку, обладающую властью над Ста Мирами.

– Тогда почему мы здесь, а не в Межзвездном Конгрессе?

– Межзвездный Конгресс – это декорация. А делегаты – актеры. Сценарии пишутся в другом месте.

– На этой планете.

– Фракция Конгресса, настоявшая на отправке флота к Лузитании, никогда не выступала в поддержку войн. Любители насилия, конечно, тоже радуются, поскольку верят, что насилие – основа миропорядка и так далее, но им бы никогда не удалось набрать достаточное количество голосов в свою поддержку. Если бы не центральная фракция, на которую огромное влияние оказывает школа философов с планеты Священный Ветер.

– Которую возглавляет Аимаина Хикари?

– Все гораздо запутаннее. На самом деле он философ-одиночка и ни к какой школе не принадлежит. Но он представляет сливки японской мысли, что ставит его во главе философов, влияющих на ключевую фракцию Конгресса.

– Сколько же костяшек ты намерен выстроить, чтобы, повалившись, они сбили друг друга?

– Нет, это недостаточно афористично. Слишком определенно.

– Я еще не играю, Питер. Ну, так что за идеи черпает ключевая фракция из этой философской школы?

Питер вздохнул и сел – на стул, естественно, весь изогнувшись. «Вот таким европейский человек очень нравится себе, – подумала сидящая на полу Ванму. – Голова высоко поднята, азиатская женщина с восторгом впитывает каждое слово. Но, с моей точки зрения, он отделяет себя от земли. Я слышу его слова, но в то же самое время знаю, что только я могу напитать их жизненной силой».

– Ключевая фракция никогда не решилась бы отправить такую огромную флотилию разбираться в какой-то местной заварушке на далекой колонии. Как тебе известно, началось все с того, что два ксенолога, Миро Рибейра и Кванда Мукумби, были пойманы на месте преступления – они обучали сельскому хозяйству пеквениньос Лузитании. Это приравнивалось к культурному вмешательству в дела иной расы, поэтому их вызвали с планеты на суд. Полет на межпланетный суд, учитывая, что корабли Конгресса в отличие от наших не преодолевают скорости света, означает, что, даже если предполагаемый преступник вернется, все, кого он знает, уже постареют или умрут. Это крайне жестокая мера и приравнивается к заочно вынесенному приговору. Конгресс не сомневался в том, что правительство Лузитании заявит свой протест, но вряд ли они ожидали, что, отключив ансибль, взбунтуется вся планета. Крутые парни из Конгресса немедленно принялись лоббировать отправку на Лузитанию корабля с наемниками, которые восстановили бы на планете порядок. Но поддержку они получили, только когда…

– Только когда вспомнили о вирусе десколады.

– Именно. Фракция, протестующая против применения силы, привела десколаду как причину, почему не следует посылать на Лузитанию войска. Ведь каждый, кто заразится этим вирусом, должен будет остаться на Лузитании и всю жизнь принимать лекарства, чтобы воспрепятствовать губительному действию вируса на организм. Впервые во всеуслышание было объявлено об опасности десколады, тогда-то и возникла наша ключевая фракция, состоящая из людей, которые давным-давно призывали наложить на Лузитанию карантин. А что может быть опаснее, чем быстро распространяющийся, полуразумный вирус, попавший в руки мятежников? В ту фракцию входили делегаты, на которых сильное влияние оказала школа философов-необходимистов с планеты Священный Ветер.

Ванму кивнула:

– И каковы основы философии необходимистов?

– Согласно их убеждениям, человек должен жить в мире и гармонии с окружающей средой, не должен ничего менять в ней, – наоборот, к природе нужно приспосабливаться. Однако, когда возникает серьезная угроза выживанию, человек обязан действовать твердо и решительно. Основной постулат: «Действуй, только когда возникнет необходимость, но в этом случае рази беспощадно и стремительно». Так что если милитаристы хотели отправить простые войска, делегаты под влиянием необходимистов настояли на том, чтобы на Лузитанию был снаряжен целый флот, вооруженный молекулярным дезинтегратором, который раз и навсегда расправится с угрозой вируса десколады. Забавная последовательность, не правда ли?

– Я никакой последовательности не нахожу.

– Ну как же! Эндер Виггин первым использовал Маленького Доктора, чтобы уничтожить родную планету жукеров. Теперь дезинтегратор будет использован второй раз – против того самого мира, на котором обосновался Эндер! Это еще что. Первый философ-необходимист по имени Оока использовал образ Эндера как основной пример для иллюстрации своих идей. Поскольку жукеры представляли опасную угрозу будущему человечества, единственным приемлемым выходом из ситуации было полное и беспощадное уничтожение врага. Никаких полумер не принималось. Конечно, в конце концов выяснилось, что жукеры на самом деле никакой угрозы не представляли, как написал сам Эндер в своей книге «Королева Улья», но Оока все равно стоял на своем, говоря, что во времена, когда военные генералы натравили Эндера на врага, правда еще не была известна. Как говорил Оока: никогда не вступай в затяжное сражение с врагом. Смысл его изречения состоит в том, что никогда ни на кого не нападай, но если уж ты вынужден напасть, то бей только один раз и бей так, чтобы твой враг никогда, никогда не смог тебе ответить.

– Эндер послужил им примером…

– Вот именно. Действия Эндера послужили оправданием, когда те же самые меры решили применить против другой беззащитной расы.

– Но десколада не беззащитна.

– Согласен, – кивнул Питер. – Но ведь Эндер и Эла нашли способ выйти из положения? Они нанесли удар самой десколаде. Но Конгресс уже бесполезно убеждать и просить отозвать флот. Потому что вмешалась Джейн, обрубив связь между ансиблями Конгресса и флота. Теперь они решили, что столкнулись с огромной тайной организацией, опутавшей сетью все Сто Миров. Какой бы аргумент мы теперь ни привели, нам все равно не поверят. Да и кто поверит явно вымышленной сказке о первом путешествии во Вне-мир, где Эла создала реколаду, Миро восстановил свое тело, а Эндер сотворил мою дорогую сестренку и меня?

– Значит, необходимисты в Конгрессе…

– Они себя так не называют. Но влияние этой философии очень сильно. По нашему с Джейн мнению, если нам удастся заставить какого-нибудь влиятельного необходимиста выступить против уничтожения Лузитании – заставить, естественно, это значит убедить, – то солидарное большинство, выступающее в поддержку флота, немедленно рассыплется на части. На самом деле это большинство – весьма хлипкая штука; многие страшатся использовать столь разрушительную силу против обыкновенного мирка-колонии, другие еще больше боятся того, что Конгресс уничтожит пеквениньос, первую разумную расу, обнаруженную с тех пор, как расправились с жукерами. Они бы с удовольствием проголосовали против флота, по крайней мере призвали бы установить карантин на планете.

– Тогда почему бы нам не выйти на самих необходимистов?

– Разве нас станут слушать? Если мы во всеуслышание объявим, что поддерживаем дело Лузитании, нас тут же кинут за решетку и подвергнут допросу. Если же нет, – кто мы такие, чтобы к нашим доводам прислушались?

– А этот Аимаина Хикари… Кто он такой?

– Некоторые зовут его философом Ямато. Все необходимисты Священного Ветра по своему происхождению японцы, поэтому философия необходимизма оказывает огромное влияние на миры японцев и все их колонии. Хикари хоть и не относится ни к какой философской школе, его почитают как хранителя истинного духа Японии.

– И если он скажет, что это не по-японски – уничтожать Лузитанию…

– Этого он говорить не будет. Просто так. Основная работа, которая покрыла его славой как философа Ямато, говорила о том, что японцы от рождения суть взбунтовавшиеся марионетки. Сначала за их ниточки дергала китайская культура. Как утверждает Хикари, Япония поняла, чего стоят уроки китайцев, когда Китай предпринял попытку захвата японских островов, – кстати, этому вторжению помешал страшный шторм, который называется «камикадзе», в переводе – «Священный Ветер». Поэтому можешь быть уверена, на этой планете каждый помнит эту древнюю историю. В общем, после случившегося Япония замкнулась на своих островках и сначала, когда прибыли европейцы, даже отказалась устанавливать с ними какие бы то ни было отношения. Но американский флот заставил Японию выйти на мировой рынок, тогда-то японцы и поквитались за потерянное время. Реставрация Мейдзи привела к тому, что Япония превратилась в промышленную западную державу, – как выразился Хикари, марионетка обзавелась новыми ниточками. И снова этой стране был преподан суровый урок. Поскольку в то время все европейцы были империалистами и делили между собой Африку и Азию, Япония тоже решила отхватить кусочек от империалистического пирога. Под руку подвернулся Китай, старый кукловод. Началось вторжение…

– На Пути нам преподавали историю этого вторжения, – перебила его Ванму.

– Я вообще удивлен, что вам преподавали что-либо, кроме монгольского ига.

– Японцы были остановлены американцами, которые сбросили первые атомные бомбы на два японских города.

– Тогда эти бомбы были неким эквивалентом сегодняшнего Маленького Доктора. Страшное оружие, которому невозможно было противостоять. Однако вскоре японцы даже научились гордиться этими ядерными взрывами, – мол, мы первыми испытали на своей шкуре, что это такое. Случившееся стало предметом их вечной национальной скорби и в некотором смысле принесло выгоду, подтолкнув японцев на осваивание новых колоний-миров, чтобы не быть больше беспомощной островной нацией. Вот тут-то и появляется на сцене Аимаина Хикари и говорит… Кстати, это имя он выбрал себе сам, именно так он подписался на первой своей книге. Его псевдоним переводится как «Неясный Свет».

– Как афористично, – хмыкнула Ванму.

Питер улыбнулся:

– Скажи ему об этом, он будет очень горд. В общем, в своей первой книге Хикари говорит: «Японцам были преподаны суровые уроки. Эти атомные бомбы обрезали наши нити. Япония пала. Гордое старое правительство было уничтожено, император стал символической фигурой, в Японию явилась демократия, за которой последовали богатство и власть».

– Стало быть, бомбы были благословением Божьим? – с сомнением переспросила Ванму.

– Нет, не совсем. Он считает, что богатство уничтожило дух Японии. Они взяли себе в отцы своего же палача. Взяли на себя роль внебрачного дитяти Америки, рожденного взрывом американских же бомб. Снова стали марионетками.

– Что же у него общего с необходимистами?

– По его словам, Япония подверглась бомбардировке именно потому, что они слишком европеизировались. Они обращались с Китаем, как Европа – с Америкой, вели себя эгоистично, грубо. Но предки не могли видеть, как их дети превращаются в зверей. И боги Японии, пославшие Священный Ветер, остановивший китайский флот, обрекли японцев на американские бомбы, чтобы не дать стране превратиться в очередную европейскую державу. Японцы должны были снести американскую оккупацию, чтобы, когда время власти Америки подойдет к концу, снова возродиться в своей первозданной чистоте и единстве. Книга Хикари называлась «Еще не поздно».

– Могу поспорить, необходимисты воспользовались американской бомбежкой Японии как еще одним примером обоснованного применения силы.

– Ни один японец не осмелился бы хвалиться американской бомбежкой, пока Хикари не предложил иной взгляд на положение вещей. Трагедия Японии толкуется теперь как попытка богов очистить свой народ.

– Значит, ты говоришь, необходимисты прислушиваются к Хикари и уважают его, так что если он изменит свой образ мыслей, то и они займут другую позицию. Только он никогда этого не сделает, поскольку верит в то, что бомбежка Японии была священным даром…

– Мы надеемся, что все-таки сумеем переубедить его, – сказал Питер, – иначе наше путешествие станет бессмысленной тратой времени. Основная проблема в том, что вряд ли он просто так воспримет наши доводы, а Джейн, изучившая его работы, никак не может определить, кто или что влияет на него. Мы должны сначала поговорить с ним, чтобы выяснить, куда следовать дальше. Может быть, таким образом нам удастся изменить приговор Конгресса.

– Непростое дельце, – заметила Ванму.

– Вот почему я не хотел вдаваться в подробные объяснения. Ну и что ты будешь теперь делать со всей этой информацией? Вступишь в дискуссию по вопросам истории с первоклассным философом-аналитиком, каковым считается Хикари?

– Я буду слушать, – ответила Ванму.

– Именно таков был твой первоначальный план, – напомнил Питер.

– Зато теперь я буду знать, кого слушаю.

– Джейн считает, что мне не стоило рассказывать тебе все это, потому что теперь ты будешь расценивать все сказанное им в свете наших с Джейн отношений.

– Передай Джейн, что только тот, кто ценит чистоту невежества, способен возыметь выгоду, обретя знание.

Питер расхохотался.

– Снова эпиграммы, – сказал он. – Нет, ты должна была сказать…

– Не учи меня создавать афоризмы, – перебила Ванму и поднялась с пола. Теперь она была на голову выше Питера. – А что касается мантичности – не забывай, самка мантиса съедает своего самца.

– Я не твой самец, – возразил Питер, – а под «мантичностью» подразумевается философия, которая основывается скорее на видениях, вдохновении и интуиции, нежели на знаниях и логике.

– Если ты не мой самец, – фыркнула Ванму, – перестань обращаться со мной как со своей женой.

Питер растерянно поглядел на нее и отвернулся.

– А когда это я обращался с тобой как с женой?

– На планете Путь муж, согласно обычаям, считает свою жену полной дурой и все время учит ее – даже тому, что она уже знает. На Пути поучающая мужа жена все время обязана притворяться, будто она всего лишь напоминает ему то, чему он ее когда-то научил.

– Стало быть, я неотесанный, бесчувственный чурбан, да?

– Пожалуйста, когда мы встретимся с Аимаина Хикари, помни об одном, – попросила Ванму, – он и я обладаем неким знанием, которое тебе, к сожалению, недоступно.

– Каким же это?

– Знанием жизни.

Она заметила отразившуюся на его лице боль и сразу пожалела о сказанных словах. Чисто рефлекторно пожалела – с самого раннего детства ее приучали извиняться, если она причинила кому-то боль, даже если человек ее заслужил.

– Ой, – попытался обернуть все в шутку Питер.

Но Ванму не проявила милосердия – она больше не служанка.

– Ты так гордишься тем, что знаешь больше меня, но все то, что ты знаешь, либо Эндер вложил тебе в голову, либо Джейн нашептала на ушко. У меня нет Джейн, у меня нет Эндера. Свои знания я приобрела тяжким трудом. Я пережила их. Поэтому избавь меня, пожалуйста, от своего презрения. В этой экспедиции я смогу пригодиться, только если буду знать все, что известно тебе, – потому что тому, что знаешь ты, я смогу научиться, а вот то, что знаю я, ты в школе не получишь.

С шутками покончено. Лицо Питера покраснело от гнева.

– Да как… Да кто…

– Да как я смею, – договорила за него Ванму то, что он хотел сказать. – Да кто я такая.

– Я этого не говорил, – тихо буркнул Питер, отворачиваясь.

– Что, я посмела забыть отведенное мне место? – поинтересовалась она. – Хань Фэй-цзы рассказывал мне о Питере Виггине. О настоящем Питере, а не о его копии. Как Питер втянул Валентину в свой заговор, чтобы стать Гегемоном Земли. Как он заставил ее писать статьи под псевдонимом Демосфен, проникнутые бунтарской демагогией, тогда как сам назвался Локком[10] и писал статьи, насыщенные глубокими мыслями. Но идеи той самой демагогии принадлежали ему же.

– Умные мысли тоже были его, – сказал Питер.

– Верно, – кивнула Ванму. – Однако у него не было того, что было у Валентины, того, чего он никогда не видел, на что никогда не обращал внимания. У него не было человеческой души.

– Это Хань Фэй-цзы сказал?

– Да.

– Осел он, твой Хань Фэй-цзы! – рявкнул Питер. – Потому что у Питера была та же душа, что и у Валентины. – Он поднялся и угрожающе шагнул к ней. – А вот у меня, Ванму, ее нет.

На какую-то секунду она испугалась. Откуда ей знать, что за насилие живет в нем? Что за черный гнев нашел выход в этом псевдочеловеке, созданном Эндером?

Но Питер так и не ударил ее. Может быть, в этом не было необходимости.

* * *

Аимаина Хикари лично вышел к воротам своего сада, чтобы приветствовать их и провести в дом. Одет он был очень просто, на шее качался ковчежец, который носили все японцы, соблюдающие традиции Священного Ветра: в небольшой ладанке содержался прах самых достойных представителей семейства. Питер объяснил Ванму, что, когда такой человек, как Хикари, умирает, горстка пепла из его ковчега смешивается с его пеплом и переходит по наследству детям или внукам. Таким образом, у него на груди покоился прах всего древнего семейства, почившего долгим сном, – это самый драгоценный подарок, который он сможет передать потомкам. Этот обычай произвел огромное впечатление на Ванму, у которой не было предков, оставшихся в памяти народа.