Читать книгу Ксеноцид - Орсон Скотт Кард - Страница 7

– Из вашего народа многие стали христианами. Поверили в Бога, которого привезли с собой эти люди.

– Ты не веришь в Бога?

– Такой вопрос никогда не возникал. Мы всегда помнили, кто мы и откуда.

– Вы э в о л ю ц и о н и р о в а л и. Мы были созданы.

– Вирусом.

– Вирусом, который, в свою очередь, создал Бог, чтобы потом создать нас.

– Значит, ты тоже веруешь.

– Я понимаю веру.

– Нет, ты мечтаешь о вере.

– Я достаточно сильно жажду ее, чтобы вести себя так, словно действительно верую. Может быть, это и есть вера.

– Или осознанное безумие.

Получилось так, что на корабле Миро поселились не только Валентина с Джактом. С ними, без всякого приглашения, пришла Пликт и разместилась в крошечной каютке, где даже ноги нормально вытянуть было нельзя. Пликт в этом путешествии играла несколько странную роль – не члена семьи, не члена команды, но друга. Она обучалась у Эндера, когда Говорящий от Имени Мертвых останавливался на Трондхейме. Она вычислила, основываясь исключительно на личных изысканиях, что Эндрю Виггин является истинным Говорящим от Имени Мертвых и что одновременно он – тот самый Эндер Виггин.

Валентина никак не могла понять, почему эта одаренная, еще молодая женщина так привязалась к Эндеру Виггину. Временами ей казалось, что вот так возникают религии. Основатель не ищет учеников; они приходят сами и навязываются ему.

Как бы то ни было, с тех самых пор, как Эндер покинул Трондхейм, Пликт оставалась с Валентиной и ее семьей: обучала детей, помогала Валентине в научной работе и ждала, когда же наконец семья воссоединится с Эндером. Только Пликт твердо знала, что когда-нибудь такой день наступит.

Поэтому последнюю часть пути до Лузитании корабль проделал с четырьмя пассажирами на борту: Валентиной, Миро, Джактом и Пликт. Во всяком случае, так сначала считала Валентина. Лишь на третий день после встречи с Миро она узнала о пятом пассажире, который всю дорогу сопровождал их.

В тот день, как всегда, все четверо собрались на мостике. Больше идти было некуда. Корабль предназначался для перевозки грузов, и, кроме мостика и спальных кают, на нем для людей оставался только крошечный коридорчик и туалет. Все остальное место на судне занимали грузовые помещения, и люди там находиться не могли – условия не позволяли.

Однако Валентина ничуть не возражала против такого вторжения в ее личную жизнь. Она несколько забросила свои статьи, считая, что куда важнее сейчас узнать Миро поближе, а через него и всю Лузитанию. Людей, живущих там, пеквениньос и в особенности семью Миро – ведь Эндер женился на Новинье, матери Миро. Валентина по крупицам собирала информацию; она бы никогда не стала выдающимся историком и биографом, если бы не научилась делать выводы, располагая лишь разрозненными зернами правды.

Но настоящей золотой жилой для нее оказался сам Миро. Он был переполнен горечью, яростью, разочарованием и скорбью по утраченному телу. Несчастье случилось всего несколько месяцев назад, и он все еще пытался отыскать себя в этом новом мире. Валентина не волновалась за его будущее. Она видела, что он обладает поистине железной силой воли, таких людей нелегко сломить. Он привыкнет и вновь расцветет.

На данный момент ее больше интересовали его размышления. Искалеченная оболочка словно освободила от пут его ум. Первые дни после случившейся с ним трагедии он провел практически в полном параличе. Ему не оставалось ничего другого, как лежать и размышлять. Конечно, бо́льшую часть времени его мысли крутились вокруг потерь, ошибок, будущего, которого он теперь лишен. Но, помимо этого, многие часы он посвятил обдумыванию таких вещей, на которые люди чаще всего просто не обращают внимания. Весь третий день совместного полета Валентина пыталась вытащить из него оценки и мнения.

– Многие не задумываются о таком вообще, во всяком случае всерьез, а ты посвящаешь этим размышлениях всего себя, – доказывала Валентина.

– То, что я думаю о чем-то, вовсе не означает, что я что-либо знаю, – возражал Миро.

Она и в самом деле привыкла к его голосу, хотя порой его медлительность ужасно раздражала. Временами требовалось проявлять незаурядные усилия, чтобы не выказать нетерпения.

– Природа Вселенной, – заметил Джакт.

– Источники жизни, – продолжала Валентина. – Ты сказал, что много размышлял над тем, что значит быть живым, и я хочу выслушать твое мнение.

– Как работает Вселенная и при чем здесь мы, – рассмеялся Миро. – Так и свихнуться недолго.

– Как-то раз мою лодку зажало дрейфующими льдами. Я две недели кружился в снежной буре, и негде было укрыться от холода, – сказал Джакт. – Сомневаюсь, что ты сможешь поведать мне что-нибудь такое, от чего я вдруг свихнусь.

Валентина улыбнулась. Джакт был не мальчик, и его философия обычно сводилась к вопросу, как сплотить команду и наловить побольше рыбы. Но он сразу понял, что Валентина хочет раскрутить Миро на разговор, и помог ей несколько разрядить обстановку, дав Миро понять, что каждое его слово будет воспринято серьезно.

И важнее всего было, что именно Джакт произнес слова ободрения, потому что Валентина видела, да и от внимания Джакта не ускользнуло, каким взглядом Миро следит за ним. Джакт, может, и стар, но его руки, ноги и спина все же принадлежали бывалому рыбаку, и каждое движение говорило о ловкости и силе его тела. Как-то раз Миро даже не выдержал и заметил, как бы между делом, хотя в голосе сквозило восхищение: «У вас сложение прямо как у двадцатилетнего» Валентина смогла уловить горькую мысль, которая крутилась у Миро в голове: «А я, который действительно молод, вынужден обходиться телом сраженного артритом девяностолетнего калеки». Выходит, Джакт что-то значил для Миро: он являл собой будущее, недоступное тому. Восхищение и горечь. Миро было бы очень трудно говорить открыто в присутствии Джакта, если бы Джакт не позаботился о том, чтобы Миро в его словах не слышал ничего, кроме уважения и искреннего интереса.

Пликт, как всегда, молча сидела в кресле, погруженная в себя, практически невидимая.

– Хорошо, – кивнул Миро. – Размышления на тему природы действительности и души.

– На какой основе – теологической или метафизической? – поинтересовалась Валентина.

– В основном метафизика, – ответил Миро. – И физика. Из каковых ни одна не является моей непосредственной профессией. И вы, насколько я помню, говорили, что я вам потребовался вовсе не для таких вот историй.

– Я сама решу, что мне нужно.

– Ладно, – сдался Миро. Он пару секунд помолчал, словно раздумывая, с чего начать. – Вы, разумеется, слышали о филотических связях…

– Мне известно лишь то, что и каждому обыкновенному человеку, – отозвалась Валентина. – И, кроме того, я знаю, что за последние двадцать пять столетий эксперименты с филотами ни к чему не привели, потому что это не та вещь, на которой можно ставить опыты.

Это было очень старое открытие, восходящее к дням, когда ученые боролись за развитие всевозможных технологий. Начинающие студенты-физики прежде всего должны были запомнить несколько мудрых высказываний: «Филоты есть основные составляющие частицы любого рода материи и энергии. Филоты не обладают ни массой, ни инерцией. Филоты обладают только местоположением, продолжительностью во времени и связью». И все знали, что именно филотические связи – переплетения лучей филотов – делают возможным существование ансиблей и позволяют поддерживать мгновенную связь между мирами и космическими судами, удаленными друг от друга на многие световые годы. Но ни один человек не понимал, как это получается, а так как потрогать филоты нельзя, то и экспериментировать с ними практически невозможно. Их можно лишь наблюдать, да и то исключительно через их связи.

– Филотика, – задумчиво пробормотал Джакт. – Ансибли?

– Побочный продукт.

– А при чем здесь душа? – поинтересовалась Валентина.

Миро собрался было ответить, но тут же им овладело безысходное отчаяние при мысли, как он будет выдавливать длинные предложения через свой вялый, сопротивляющийся рот. Он подвигал нижней челюстью, губы легонько зашевелились.

– Я не могу, – вдруг громко заявил он.

– Мы слушаем, – мягко настаивала Валентина.

Она поняла, что ему совсем не хочется пускаться в длинные рассуждения при явно ограниченной способности к речи. Но она также знала, что так или иначе, но ему придется высказаться.

– Нет, – снова произнес Миро.

Валентина собиралась и дальше настаивать, но тут заметила, что губы его шевелятся, хотя с них слетает лишь неразборчивый шепот. Что он там бормочет? Ругается?

Нет, дело не в этом.

Лишь спустя мгновение она поняла, что происходит. Потому что когда-то видела, как Эндер делал то же самое: двигал губами и челюстью, когда подавал беззвучные команды на терминал, оправленный в серьгу, которую носил в ухе. Ну конечно, Миро пользуется теми же компьютерными штучками, что когда-то использовал Эндер, поэтому он так сейчас разговаривает.

А еще через секунду стало ясно, какие команды передавал Миро по серьге. Терминал, должно быть, был связан с судовым компьютером, потому что скоро один из дисплеев прояснился и на экране возникло лицо Миро. Только без следов паралича, искажающего лицо юноши. Валентина сразу догадалась: таким, видимо, было его лицо изначально. И когда компьютерное изображение заговорило, из динамиков донесся настоящий голос Миро. Четкий. Напористый. Рассудительный. Быстрый.

– Вы, наверное, знаете, что, когда филоты сходятся, образуя долговременную структуру – мезон ли, нейтрон, атом, молекулу, организм или планету, – они устанавливают друг с другом связь.

– Что это такое? – недоумевающе перебил Джакт. Он никак не мог понять, почему компьютер вдруг заговорил.

Компьютерное изображение Миро замолкло и застыло на экране. Ответил сам Миро.

– Я долгое время занимался компьютером, – сказал он. – Я сообщал ему кое-что, он это запомнил и теперь говорит за меня.

Валентина попыталась представить, сколько времени Миро бился над программой, пока компьютер не начал точь-в-точь передавать его лицо и голос. Как забавно – создать себя таким, каким ты должен быть. И как мучительно больно видеть, каким ты мог быть, и знать, что этому никогда уже не случиться.

– Очень умно, – отозвалась Валентина. – Что-то вроде протезирования личности.

Миро усмехнулся – смешок получился каким-то сиротливым.

– Продолжай, – сказала Валентина. – Сам ли ты говоришь, говорит ли за тебя компьютер, мы слушаем.

Компьютерное изображение вновь ожило и заговорило сильным голосом прежнего Миро:

– Филоты – это самые маленькие составляющие частицы материи и энергии. Они не обладают ни массой, ни протяженностью в пространстве. Каждый филот соединяется с остальной Вселенной единственным одномерным лучом, который и объединяет филоты в ближайшую по размерам частицу – мезон. Все лучики от филотов, заключенных в мезоне, сплетаются в единую филотическую нить, которая соединяет мезон со следующей структурной единицей – нейтроном, например. Нити в нейтроне сплетаются уже в бечеву, контактирующую с прочими частями атома, далее возникает молекулярная веревка. Это не имеет ничего общего с ядерными силами или силами притяжения, ни при чем здесь и химические связи. Насколько мы можем судить, филотические связи ровным счетом ничего не делают. Они просто существуют.

– Но изначальные лучи никуда не деваются, они присутствуют во всех этих связях, – уточнила Валентина.

– Именно. Каждый луч длится вечно, – ответил экран.

Это произвело на нее впечатление. Да и на Джакта тоже, судя по тому, как расширились его глаза, – компьютер, немедленно отреагировавший на заданный Валентиной вопрос. Значит, это не подготовленная заранее лекция. Программа и так, наверное, достаточно сложна, чтобы настолько четко передавать лицо и голос Миро; но теперь компьютер отвечает, будто в точности повторяет личность Миро…

Или, может, Миро каким-то образом управляет программой? Про себя проговорил ответ? Валентина не знала – она в тот момент смотрела только на экран. Теперь она изменит тактику – будет наблюдать за самим Миро.

– Мы не уверены, что луч бесконечен, – сказала она. – Мы только знаем, что не смогли найти, где же он все-таки заканчивается.

– Лучи сплетаются вместе, образуя планету, а каждая планетно-филотическая связь восходит к звезде, от звезды – к центру Галактики…

– А куда же направлена галактическая связь? – спросил Джакт.

Старый вопрос – школьники каждый раз задавали его, когда начинали в старших классах изучать филотику. Подобно древней теории, что, может быть, галактики на самом деле не что иное, как нейтроны или мезоны внутри во много раз превосходящей их размерами Вселенной, или что-нибудь подобное. Ведь если Вселенная не бесконечна, что же находится там, где она заканчивается?

– Да, да, – нетерпеливо проговорил Миро. На этот раз, однако, говорил он сам. – Но я не к тому клоню. Я хочу поговорить о жизни.

Компьютерный голос – голос талантливого юноши – снова зазвучал в рубке:

– Филотические связи, исходящие из таких субстанций, как, скажем, камень или песчинка, через молекулу соединяются с центром планеты. Но когда молекула находится в живом организме, ее луч следует другим путем. Вместо того чтобы восходить к филотическому сгустку планеты, он завязывается на индивидуальной клетке, а клеточные лучи, в свою очередь, сплетаются друг с другом так, что каждый организм вливает личную систему филотических связей в общий филотический покров планеты.

– И это говорит о том, что на физическом уровне жизнь любого индивидуума что-то да значит, – усмехнулась Валентина. Когда-то она написала статью, в которой попыталась несколько развеять мистицизм, окутывающий филотику, и одновременно предложить новый вид общественной формации, построенной на принципах науки о филотах. – Но, Миро, в практическом отношении все эти доводы бессмысленны. Ты просто не сможешь использовать филоты. Филотические связи, объединяющие живые организмы, просто есть. Каждый филот связан с чем-то, через это что-то с чем-то еще и так далее; живые клетки и организмы – не что иное, как два уровня подобных отношений.

– Ну да, – согласился Миро. – Все живое сплетено в единую систему.

Валентина пожала плечами, кивнула. Скорее всего, этого никогда не доказать, но если Миро хочет использовать вышесказанное в качестве предпосылки для дальнейших размышлений, что ж, прекрасно.

Опять в разговор вступил Миро-компьютер:

– Но меня больше волнует продолжительность существования филотических связей. Когда система таких связей разрушается, например при распаде молекулы, старые филотические связи некоторое время еще продолжают существовать. Части, более не контактирующие друг с другом физически, какое-то время еще остаются связанными на филотическом уровне. И чем меньше частица, тем дольше после распада изначальной системы сохраняется эта связь и тем медленнее филотические лучи частиц начинают присоединяться к новому переплетению.

Джакт нахмурился:

– Мне казалось, чем меньше предмет, тем быстрее идет процесс.

– Это и в самом деле несколько противоречит общепринятой логике, – согласилась Валентина.

– После расщепления на атомарном уровне только по прошествии многих часов филотические лучи начинают примыкать к новым системам, – невозмутимо продолжал компьютерный Миро. – Расщепите частицу меньшую, чем атом, – и филотическая связь между ее отдельными частями будет сохраняться куда дольше.

– По этому принципу устроены ансибли, – добавил Миро.

– Ансибль действует следующим образом, – объяснил компьютер. – Вы помещаете мезон в мощное магнитное поле, расщепляете его и тогда можете разносить его половинки на какое угодно расстояние, ведь филотическая связь между ними остается. Если одна часть мезона вращается или вибрирует, луч, все еще соединяющий его в единую филотическую систему, также вращается и вибрирует, и эти колебания в ту же самую секунду отражаются на противоположном конце общей системы. Таким образом, связь не занимает и мгновения – колебание моментально достигает всех частей мезона, пусть даже они разнесены на световые годы. Никто не понимает, как это все происходит, но все рады, что такое есть. Без ансибля было бы невозможно поддерживать разумное сообщение между населенными человеком мирами.

– Дьявол, разумного сообщения и так не существует, – выругался Джакт. – И если бы не эти твои ансибли, не было бы и флота на Лузитанию.

Но Валентина даже не услышала Джакта. Она наблюдала за Миро. На этот раз она заметила, как тихо, едва заметно задвигались губы и челюсть Миро. Наверняка сейчас он про себя что-то проговорил и вскоре компьютерное изображение снова оживет. Он и в самом деле отдавал приказы. С ее стороны абсурдно было бы предполагать что-то другое – кто ж тогда управляет компьютером?

– Здесь своя иерархия, – произнесло изображение. – Чем сложнее строение системы, тем быстрее она реагирует на изменения. Дело обстоит так, словно чем меньше частица, тем она глупее и у нее больше времени уходит на осознание факта, что она теперь является частью совсем иной системы.

– Теперь ты ударился в антропоморфизм, – покачала головой Валентина.

– Может быть, – ответил Миро. – А может, и нет.

– Человеческие создания суть организмы, – вмешалось изображение. – Но человеческие филотические связи функционируют несколько иначе, чем те же связи, принадлежащие другим жизненным формам.

– Ты имеешь в виду теории, что две тысячи лет назад выдвинул Ганг? – уточнила Валентина. – Никому так и не удалось добиться вразумительного результата экспериментов. – Исследователи, все без исключения индусы и к тому же весьма набожные, в свое время заявили, что открыли, будто филоты человека, в отличие от филотов других организмов, не всегда напрямую соединяются с ядром планеты, сливаясь воедино с остальными жизненными формами и материей. Скорее, по их словам, филотические лучи, исходящие от людей, объединяются с такими же лучами, испускаемыми другими людьми. Подобный эффект проявляется в основном в семьях, но иногда возникает и между учителем и учениками, близкими по работе коллегами. К примеру, нечто подобное существует между самими исследователями. Гангийцы заключили, что такое различие между человеком и прочей животной и растительной жизнью только доказывает, что души некоторых отдельных индивидуумов в буквальном смысле слова достигли высшего плана, близкого к совершенству. Они искренне считали, что Совершенные стали единым целым, подобно тому как вся жизнь неразделимо связана с миром. – Это весьма заманчивое суеверие, но никто, кроме гангийцев, всерьез его не воспринял.

– Я воспринял, – отозвался Миро.

– Каждому свое, – философски заметил Джакт.

– Но не как религию, – добавил Миро. – Как научную теорию.

– Если я не ошибаюсь, мы рассуждаем о метафизике? – спросила Валентина.

Ответил ей Миро-компьютер:

– Филотические связи между людьми более всего подвержены изменениям, и, что важно, гангийцы доказали, что они подвластны человеческой воле. Если вы испытываете сильные чувства, влекущие вас к семье, то ваши филотические лучи свяжутся и вы станете единым целым, в точности как различные атомы в молекуле представляют из себя единство.

Довольно-таки привлекательная теория. Она подумала то же самое, еще впервые услышав о ней – примерно две тысячи лет назад, когда Эндер говорил за убитого революционера на Минданао. Она и Эндер тогда долго гадали, покажут ли гангийские тесты связь между ними, между братом и сестрой. Они вспоминали детство – существовало ли между ними уже тогда что-нибудь подобное? И сохранилась ли эта связь, когда Эндера забрали в Боевую школу и они оказались разлученными на шесть долгих лет? Эндеру очень понравилась теория, как, впрочем, и Валентине, но после того разговора они больше никогда не возвращались к этому вопросу. В ее памяти идея о филотических связях между людьми запечатлелась как забавная шутка, не более.

– Приятно думать, что метафора о единстве человечества может найти подобное подтверждение в физическом плане, – улыбнулась Валентина.

– Слушайте дальше! – почти выкрикнул Миро.

Очевидно, ему не хотелось, чтобы Валентина относила весь замысел в категорию «приятных».

И опять вместо него заговорило изображение:

– Если гангийцы правы, то, когда человек решается связать жизнь с другим человеком, когда он дает обязательства перед обществом, это не просто социальный феномен. Это также физическое явление. Филот, малейшая постижимая физическая частица, – если вообще можно применять термин «физическое» к чему-то, не обладающему ни массой, ни инерцией, – реагирует на проявления человеческой воли.

– Вот поэтому-то многие и не принимают всерьез экспериментов гангийцев.

– Эксперименты гангийцев были проведены очень тщательно и показали верные результаты.

– Но никто больше не смог добиться того же.

– Никто больше не воспринял их всерьез, чтобы взять и повторить сделанное гангийцами. И вас это удивляет?

– Да, – кивнула Валентина. Но затем вспомнила, какому осмеянию подверглась эта теория в научной прессе, тогда как поклонники всевозможных наркотических средств мгновенно подхватили ее, и до сих пор она фигурирует в десятках религий. После случившегося разве мог ученый надеяться получить хоть какие-то деньги под подобный проект? Какая карьера ожидала бы его, если бы коллеги сочли его сторонником одной из метафизических теорий? – Нет, думаю, не удивляет.

Изображение Миро кивнуло:

– Если филотический луч связывается с другим лучом, реагируя на проявления человеческой воли, почему бы не предположить, что все филотические связи заранее предопределены человеком? Что каждая частица, материя, виды энергии, любой наблюдаемый феномен во Вселенной является результатом проявления воли индивидуумов?

– Мы несколько отклонились от гангийского индуизма, – покачала головой Валентина. – И каков должен быть мой ответ? То, о чем ты рассуждаешь, – анимизм в чистом виде. Самый примитивный вид религии. Все есть жизнь. Камни и океаны, горы…

– Нет, – возразил Миро. – Жизнь – это жизнь.

– Жизнь – это жизнь, – вслед за ним повторила компьютерная программа. – Жизнь – это когда крохотный филот имеет силу воли, чтобы связать в одно целое молекулы клетки, сплетая их лучи вместе. Филот, обладающий большой силой, может объединить множество клеток в целый организм. Наиболее мощные филоты в своей основе разумны. Мы вольны размещать наши филотические связи где пожелаем. Филотическая основа разумной жизни более ярко выражена в других известных нам разумных расах. Когда пеквениньо умирает и переходит в третью жизнь, именно заряженный волей филот сохраняет его личность и переносит ее из тела млекопитающего в живое дерево.

– Реинкарнация, – отозвался Джакт. – Филот – душа.

– Во всяком случае, так происходит со свинксами, – подвел итог Миро.

– И с той же Королевой Улья, – добавило изображение. – Не надо забывать, что природу филотических связей мы открыли только тогда, когда увидели, что жукеры умеют общаться друг с другом на скорости, превосходящей скорость света. Только от них мы узнали, что такое вообще возможно. Отдельные жукеры являются придатками Королевы Улья; они ее руки, ее ноги, а она их мозг, один громадный организм с тысячами или даже миллионами тел. И единственная связь между ними – это сплетение их филотических лучей.

Миро нарисовал картину Вселенной, о возможности существования которой Валентина никогда раньше не задумывалась. Разумеется, как историк и биограф она обычно мыслила о вещах применительно к людям и обществу. Не то чтобы она была совсем невежественна в области физики, но и не знала ее хорошо. Возможно, физик сразу бы определил слабые точки этого предположения. Но в то же время каждый физик настолько замкнут в идее своих физических представлений о мире, что ему куда труднее воспринять теорию, которая переворачивала бы все, что он знал, с ног на голову. Даже если бы эта теория оказалась справедливой.

И Валентине настолько пришлась по нраву такая картина мира, что даже захотелось видеть ее воплощенной. Триллионы и триллионы влюбленных шептали бы друг другу: «Мы одно целое». Вдруг кое-кто из них и в самом деле оказался бы прав? Миллиарды семей сжились настолько крепко, что стали как бы одним человеком. Разве не здорово было бы, если бы в основе действительности лежала теория, подтверждающая их чувства?

Джакт, однако, не проникся подобной романтикой.

– Я-то думал, мы должны держать в секрете существование Королевы Улья, – пробормотал он. – Мне казалось, эта тайна принадлежит Эндеру.

– Все в порядке, – ответила Валентина. – Все присутствующие в курсе.

Джакт кинул на нее нетерпеливый взгляд:

– Я считал, мы летим на Лузитанию, чтобы присоединиться к борьбе против Межзвездного Конгресса. При чем тут филоты?

– Может быть, ни при чем, – задумчиво проговорила Валентина. – А может, очень даже при чем.

Джакт на мгновение закрыл лицо ладонями, а когда убрал их, на его лице играла улыбка, в которой не было ни капли веселья.

– Я ни разу не слышал от тебя таких загадочных фраз с того самого дня, как твой брат покинул Трондхейм.

Его слова укололи ее, отчасти потому, что она поняла, что скрывается за ними. После стольких лет, прожитых вместе, неужели Джакт до сих пор ревнует ее к Эндеру?

– Когда он улетел, – промолвила Валентина, – я осталась.

На самом деле она хотела сказать: «Я успешно прошла испытание. Неужели ты и сейчас сомневаешься во мне?»

Джакт смутился. Одной из лучших его черт было то, что, поняв свою неправоту, он сразу признавал ошибку.

– А когда улетала ты, – сказал Джакт, – я полетел с тобой.

Что значило: «Я с тобой, я больше не ревную тебя к Эндеру, извини, что обидел тебя». Чуть погодя, когда они останутся наедине, они снова скажут друг другу то же самое, только в открытую. Ни к чему хорошему не приведет, если с собой на Лузитанию они привезут подозрение и ревность.

Миро, естественно, не заметил, что между Джактом и Валентиной вновь воцарился мир. Он только почувствовал некую натянутость в отношениях между ними и подумал, что причиной послужил он.

– Это я виноват, – начал было Миро. – Я не хотел…

– Все нормально, – перебил Джакт. – Я отвлекся.

– Неужели? – улыбнулась Валентина мужу.

Джакт улыбнулся в ответ. Миро успокоился.

– Продолжай, – обратилась к нему Валентина.

– Примите все вышесказанное как данность, – сказал Миро.

Здесь Валентина не сдержалась – она громко расхохоталась. Отчасти она смеялась потому, что эта отдающая мистицизмом гангийская теория «филот есть душа» оказалась чересчур большим куском, чтобы заглотить целиком. Отчасти смех ее был вызван желанием сгладить последствия их с Джактом размолвки.

– Извини меня, – наконец произнесла она. – Ничего себе «данность»! И если это всего лишь преамбула, я жду не дождусь, когда же наступит развязка.

Миро, поняв истинные причины ее смеха, тоже улыбнулся ей.

– У меня было достаточно времени, чтобы все хорошенько обдумать, – сказал он. – И я представил на ваш суд свои выводы: свое определение жизни и идею, что все во Вселенной зависит от проявления человеческой воли. Но есть кое-что еще, чем мы хотели бы с вами поделиться. – Он повернулся к Джакту. – И это кое-что непосредственно связано с флотом на Лузитанию.

Джакт добродушно усмехнулся и кивнул:

– Приятно, когда тебе время от времени подбрасывают хорошую косточку.

Валентина улыбнулась своей самой обворожительной улыбкой:

– Что ж, тебя ждет еще немало добрых костей.

Джакт расхохотался.

– Давай дальше, Миро, – обратилась к юноше Валентина.

Ответил ей Миро-компьютер:

– Если все существующее действительно находится в непосредственной зависимости от поведения филотов, тогда, очевидно, большинство филотов разумно лишь в пределах мезона или нейтрона. Лишь немногие из них обладают достаточной силой воли, чтобы начать жить, то есть освоить организм. И только единицы способны управлять – нет, быть – разумным организмом. Но все же наиболее сложное и разумное создание, Королева Улья к примеру, по сути своей всего лишь филот, как и все остальное. Она обретает личность и оживает в результате той особой роли, которую филот вдруг на себя принял, но при всем при этом она остается прежним филотом.

– Моя личность – моя воля – субатомная частица? – переспросила Валентина. Джакт, улыбаясь, кивнул.

– Забавная мысль, – заметил он. – Я и мой ботинок – близнецы-братья.

Миро устало усмехнулся. Но изображение Миро на экране компьютера ответило:

– Если атом водорода и звезда – брат и сестра, тогда да, между вами и филотами, которые создают такие неодушевленные предметы, как ваш ботинок, существуют определенные родственные связи.

Валентина заметила, что на этот раз Миро ничего не шептал перед тем, как ответила его компьютерная версия. Но как компьютер смог мгновенно выдать аналогию насчет звезд и атомов водорода, если Миро не заложил ответ на вопрос заранее? Валентина никогда не слышала о такой программе, которая была бы способна сама по себе вести разумный диалог на отвлеченные темы.

– И может быть, во Вселенной существуют и другие родственные связи, о которых до настоящего момента вы даже не слышали, – продолжал Миро-компьютер. – Может статься, существует такой вид жизни, с которым вы никогда раньше не сталкивались.

Валентина, наблюдая за Миро, заметила, что он забеспокоился. Словно чем-то был встревожен. Как будто ему не совсем нравилось, как начало вести себя компьютерное изображение.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Джакт.

– Во Вселенной существует один физический феномен, известный всем, который так и не объяснен, однако каждый воспринимает его как должное, и никто еще ни разу не задумался, почему и каким образом это действует. Я имею в виду, что ни одна из линий ансибля за все время существования прибора ни разу не прервалась.

– Ерунда, – ответил Джакт. – В прошлом году один из ансиблей на Трондхейме вышел из строя на целых шесть месяцев. Такое происходит нечасто, но все же случается.

Снова губы и нижняя челюсть Миро остались неподвижными, тогда как изображение ответило немедленно. Совершенно очевидно, теперь он уже не контролировал компьютер.

– Я не говорил, что ансибли никогда не ломаются. Я сказал, что линия – филотическая связь между частями расщепленного мезона – никогда не прерывалась. Механическая начинка ансибля может выходить из строя, компьютеры могут ломаться, но ни разу частица мезона, помещенная внутрь ансибля, не попробовала связать свой филотический луч с другим мезоном или же с находящейся рядом планетой.

– Ну разумеется, частицу ведь удерживает магнитное поле, – пожал плечами Джакт.

– Время существования расщепленного мезона в естественном состоянии слишком мало, чтобы мы выявили, как частицы обычно ведут себя, – добавила Валентина.

– Мне известны все стандартные ответы, – заявило изображение. – Все это чушь. Так отвечают родители детям, когда сами не знают ответа, а лезть куда-то выяснять – лень. Люди до сих пор относятся к ансиблям как к какой-то волшебной палочке. Все просто радуются, что ансибли пока работают, а вот если люди полезут выяснять, почему же они работают, тогда волшебство исчезнет и все до одного ансибли испортятся.

– Ничего подобного, никто так не считает, – возразила Валентина.

– Ну да, – ответило изображение. – Пусть через сотни лет, тысячу, пускай через три тысячелетия – но хоть одна-то из этих линий да должна была выйти из строя. Хоть одна частичка мезона да могла бы переключить свой филотический луч! Но нет, они работают.

– Так почему же? – спросил Миро.

Сначала Валентине показалось, что вопрос Миро чисто риторический. Ничуть – он смотрел на изображение, как и все остальные, ожидая ответа на вопрос.

– Мне было показалось, что программа излагает нам твои размышления, – заметила Валентина.

– Она их и излагала, – ответствовал Миро. – Но сейчас она сама по себе.

– Что, если в филотических связях между ансиблями поселилось некое существо? – вопросило изображение.

– Ты уверена, что понимаешь, что делаешь? – в ответ спросил Миро. Снова он обращался к компьютеру, как к живому человеку.

И изображение на экране вдруг изменилось, на нем возникло личико незнакомой Валентине девушки.

– Что, если в сети филотических лучей, соединяющих все миры и все космические суда в освоенной человеком Вселенной, обитает разумное создание? Что, если оно состоит из этих филотических связей? Что, если его мысли вращаются среди колебаний расщепленных мезонов? Что, если его воспоминания хранятся в компьютерах всех миров и кораблей?

– Кто ты? – обратилась непосредственно к изображению Валентина.

– Может быть, я та, кто поддерживает существование этих филотических связей между ансиблями. Может быть, я новый организм, который не сплетает в одно целое лучи, но следит, чтобы они никогда не распались. И если так, то в случае, если эти связи когда-нибудь нарушатся, если ансибли когда-нибудь остановятся, если ансибли хоть когда-нибудь замолкнут, – я умру.

– Кто ты? – повторила Валентина.

– Валентина, позвольте мне представить вам Джейн, – промолвил Миро. – Хорошую знакомую Эндера. И мою тоже.

– Джейн.

Значит, под именем Джейн скрывалась не загадочная подрывная группировка, внедрившаяся в бюрократические страты Межзвездного Конгресса. Джейн была компьютерной программой, частью электронного обеспечения.

Нет. Если Валентина правильно догадалась, Джейн была чем-то бо́льшим, нежели просто программой. Существо, обитающее в паутине филотических лучей и хранящее свои воспоминания в компьютерах многих планет. Если она права, значит филотическая сеть – сеть пересекающихся друг с другом филотических лучей, связывающая друг с другом ансибли различных миров, – является ее телом, ее естеством. И филотические звенья продолжают функционировать только потому, что она так пожелала.

– И теперь я вопрошаю великого Демосфена, – снова заговорила Джейн. – Кто я – раман или варелез? И вообще, живое я создание или нет? Мне нужен ваш ответ, потому что, как мне кажется, я смогу остановить флот на Лузитанию. Но прежде чем я сделаю это, я должна знать: стоит ли ради этого идти на смерть?

Слова Джейн полоснули Миро словно скальпелем. Она действительно может остановить флот – в этом он не сомневался. Некоторые корабли Конгресса были вооружены Маленьким Доктором, но приказа о его применении пока не последовало. Они не смогут послать приказ без ведома Джейн, а так как она безраздельно властвует в сфере ансибельных сообщений, то сможет перехватить сообщение прежде, чем флот его получит.

Беда заключалась в том, что ей не удастся сделать это, не обнаружив себя, и Конгресс сразу узнает о ее существовании или, по крайней мере, поймет, что происходит что-то неладное. Если флот не подтвердит получение приказа, его пошлют еще раз, и еще, и еще. Со временем Конгресс уверится в предположении, что кто-то непонятным образом захватил власть над компьютерами-ансиблями.

Джейн могла не допустить переполоха, только послав ответное подтверждение, но тогда ей придется взять под контроль послания, которыми обмениваются корабли флота друг с другом, и сообщения, посылаемые ими на планетарные станции, – чтобы сохранять видимость, будто флот в курсе насчет приказа убивать. И несмотря на то, что Джейн обладает поистине гигантскими возможностями, вскоре наступит положение, когда это окажется свыше ее сил. Она одновременно может заниматься сотнями, пусть тысячами дел, но Миро сразу понял, что, даже если она посвятит себя только поддержанию тайны и ничему больше, она не сумеет уследить за всеми ансиблями и передачами.

Рано или поздно ее тайна раскроется. И стоило Джейн поделиться с ними своими планами, как Миро окончательно убедился, что она права: наилучший выход из положения, с наименьшим риском для ее существования, заключался в том, чтобы просто-напросто обрубить всякого рода ансибельные сообщения между судами флота и планетами. Пусть каждое судно будет изолировано от остальных, команда начнет ломать голову, что же такое происходит, и им не останется выбора: либо они возвращаются, либо продолжают миссию, следуя исходным приказам. Либо они повернут назад, либо прибудут на Лузитанию, так и не получив приказа об использовании Маленького Доктора.

Тем временем, однако, до Конгресса дойдет, что творится что-то очень странное. Вполне возможно, в связи с привычной бюрократической неповоротливостью Конгресса никто не догадается об истинных причинах обрыва связи. Но с той же вероятностью кто-то да сообразит, что естественного, обычного объяснения случившегося не существует. И человек этот догадается, что существует некая Джейн – или нечто в этом роде – и что, отключив ансибли, они смогут расправиться с ней. А как только Конгресс об этом узнает, ей конец.

– А вдруг нет? – настаивал Миро. – Может, ты как-нибудь сумеешь помешать им? Оборви связь между планетами, к примеру, тогда они не смогут отдать приказ об отключении ансиблей.

Никто не ответил. Он и сам знал почему: она не в состоянии препятствовать межпланетной связи вечно. Постепенно правительство каждой планеты независимо от других придет к правильному ответу. Проживет она в компьютерах годы, десятилетия, поколения… Но чем чаще она станет диктовать свою волю, тем больше человечество будет ненавидеть и бояться ее. И наступит день, когда она погибнет.

– Тогда единственный выход – книга, – пожал плечами Миро. – Наподобие «Королевы Улья» и «Гегемона». Что-нибудь вроде «Жизни Человека». Говорящий от Имени Мертвых мог бы написать ее. Убедить их не делать этого.

– Может быть, – задумчиво кивнула Валентина.

– Она не должна умереть! – выкрикнул Миро.

– Я знаю, мы не вправе просить ее взять на себя исполнение плана, – продолжала Валентина. – Но ведь если не останется ничего другого, нельзя не думать о Королеве Улья и пеквениньос…

Миро пришел в ярость:

– Да как вы можете рассуждать о ее смерти?! Что Джейн для вас?! Программное обеспечение какого-то компьютера. Нет, она настоящая, такая же реальная, как Королева Улья, такая же живая, как пеквениньос…

– И для тебя значит куда больше, чем все остальные, – мягко закончила Валентина.

– Во всяком случае, не меньше, – огрызнулся Миро. – Вы забываете, для меня пеквениньос как братья…

– Тем не менее ты спокойно соглашаешься с тем, что в принципе их уничтожение фактически неизбежно.

– Не надо извращать мои слова.

– Я лишь толкую их, – ответила Валентина. – Ты смиряешься с гибелью свинксов, поскольку уже потерял их. А вот потерять Джейн для тебя…

– Ну да, она мой друг, и что же, теперь мне вообще не вступаться за нее? Что, выносить решения о жизни и смерти могут только посторонние люди?

Спор прервал спокойный, рассудительный голос Джакта:

– Успокойтесь, вы оба. Решения принимать не вам. Все должна решить Джейн. Только она имеет право оценивать свою жизнь. Я не философ, но это мне хорошо известно.

– Отлично сказано, – согласилась Валентина.

Миро знал, что Джакт прав: выбор останется за Джейн. И это было невыносимо, поскольку он не сомневался, какое решение она примет. Предоставить право выбора Джейн – все равно что попросить ее сделать это. И в то же время, так или иначе, все зависит от нее одной. Можно даже не спрашивать, что она избрала. Время для нее бежит быстро, особенно сейчас, когда они летят на скорости, близкой к скорости света, так что наверняка она уже все решила.

Слишком много навалилось на него. Потерять Джейн… нет, невыносимо. Одна мысль об этом выводила его из равновесия. Он не хотел проявить подобную слабость перед этими людьми. Хорошие люди, добрые, но ему не хотелось, чтобы они стали свидетелями его горя. Поэтому Миро наклонился вперед, облокотился на ручки и, пошатываясь, поднялся из кресла. Нелегкая задача, ведь лишь немногие мускулы теперь повиновались ему в полной мере, и потребовалось все самообладание, чтобы преодолеть расстояние от мостика до каюты. Никто не последовал за ним, не окликнул его. Он этому лишь порадовался.

Оставшись в комнате один, Миро лег на койку и позвал ее. Но не вслух. Он молча шевельнул губами, потому что для разговоров с ней голос ему не требовался. Даже теперь, когда другие пассажиры судна знали о ее существовании, он вовсе не собирался отказываться от привычек, благодаря которым их тайна столько времени была сокрыта от людей.

– Джейн! – беззвучно выкрикнул он.

– Да, – раздался голос из серьги.

Он представил себе, как обычно при таких беседах, что этот мягкий голос исходит из уст женщины, не видной оттуда, где он находится, но стоящей рядом, совсем рядом. Миро закрыл глаза – так ему лучше представлялось. Ее дыхание на его щеке, ее волосы, почти касающиеся его лица, – она тихо беседует с ним, а он молча отвечает.

– Прежде чем что-нибудь решать, посоветуйся с Эндером, – сказал он.

– Уже. Только что, пока ты думал об этом.

– И что он говорит?

– Ничего не предпринимать. Ничего не решать, пока такой приказ действительно не поступит.

– Верно. Может быть, до этого дело не дойдет.

– Может быть. Или новая группировка с иной политикой придет к власти. Или сам Конгресс изменит свое решение. Или подействуют статьи Валентины. Или флот взбунтуется.

Последнее показалось ему столь невероятным, что Миро наконец осознал: Джейн ничуть не сомневается – приказ будет отдан.

– И когда?

– Флот подойдет к Лузитании примерно через пятнадцать лет. Где-то спустя год – может, чуть меньше – после того, как эти два суденышка приземлятся на планете. Я специально просчитала ваш путь. Приказ будет отдан незадолго до прибытия флота. Месяцев за шесть, не раньше, то есть, по корабельному времени, за восемь часов до того, как флот начнет сбрасывать скорость и переходить на обычный режим полета.

– Не делай этого, – прошептал Миро.

– Я еще ничего не решила.

– Нет. Ты для себя все решила.

Она ничего не ответила.

– Не покидай меня, – сказал он.

– Я никогда не бросаю друзей без причины, – возразила она. – Некоторые люди так поступают, но только не я.

– Просто не оставляй меня, – снова повторил он.

Он плакал. Заметила ли она, почувствовала ли через камень-передатчик, висящий у него в ухе?

– Постараюсь.

– Попробуй что-нибудь еще. Останови их, но как-нибудь иначе. Выберись из этой филотической сети, не дай им убить себя.

– То же самое мне посоветовал Эндер.

– Так сделай же что-нибудь!

– Я подумаю, но, кто знает, возможно ли это вообще?

– Наверняка что-то можно придумать.

– Порой я начинаю сомневаться, живу я или нет. Вы, живые создания, считаете, что, если уж вы чего-то очень сильно пожелали, это что-то непременно должно сбыться. Будто, захотев чего-то всем сердцем, вы тут же получите желаемое.

– Что толку тогда метаться в поисках выхода, если ты даже не веришь, что сможешь его найти?

– Либо я берусь за что-то, либо нет, – констатировала Джейн. – Я не поддаюсь ни разочарованию, ни скуке, которые свойственны вам, людям. Я попробую найти какой-нибудь выход из положения.

– И об этом, кстати, подумай, – посоветовал Миро. – Подумай хорошенько, кто ты есть на самом деле. Как работает твой мозг. Весьма вероятно, что ты не сможешь спастись, если не поймешь, откуда и как ты возникла. А как только ты познаешь себя…

– Я смогу сделать копию и схоронить ее где-нибудь.

– Может быть.

– Может быть, – эхом отозвалась Джейн.

Но в глубине души он знал, что она не верит в это, как, впрочем, и он сам. Она живет в филотической сети ансиблей, она способна хранить воспоминания в компьютерных сетях многих миров и космических кораблей, но нет такого места во Вселенной, куда бы она могла записать себя, если ей обязательно требуются филотические связи. Но…

– А как насчет отцов-деревьев Лузитании? Они ведь связаны друг с другом на филотическом уровне!

– Это не одно и то же, – возразила Джейн. – Они существуют на отличной от ансиблей системе.

– Пусть так, но ведь информация каким-то образом передается. При помощи филотов. И Королева Улья – она тоже связана с остальными жукерами филотически.

– Ничего не получится, – грустно ответила Джейн. – Структура слишком проста. Она сообщается с ними не по сети. Все они завязаны на ней одной.

– С чего ты взяла, что ничего не получится, когда даже в самой себе ты до конца еще не разобралась?

– Ладно. Я подумаю над этим.

– Хорошенько подумай, – настаивал Миро.

– Я по-другому не умею, – удивилась Джейн.

– Я хотел сказать, удели особое внимание этому вопросу.

Одновременно она могла решать множество проблем, но все ее мысли были расставлены в порядке важности, каждому уровню важности уделялось либо больше, либо меньше внимания. Миро не хотел, чтобы эту проблему она отправила решаться куда-нибудь на нижние уровни.

– Я подойду к проблеме со всей ответственностью, – наконец согласилась Джейн.

– Тогда ты точно что-нибудь придумаешь, – подбодрил ее Миро. – Обязательно придумаешь.

Некоторое время она не отвечала. Он было решил, что разговор закончен, и задумался о своем. Попытался представить, во что для него превратится жизнь: прежнее, искалеченное тело, только Джейн рядом с ним не будет. Это может произойти еще прежде, чем они прибудут на Лузитанию. И если так случится, этот полет станет для него самой ужасной ошибкой в жизни. Летя с околосветовой скоростью, он перепрыгнул через тридцать лет обыкновенного человеческого времени. А ведь он мог бы провести их с Джейн. Тогда, может быть, он нашел бы в себе силы примириться с потерей. Но терять ее сейчас, когда с момента их знакомства прошли какие-то считаные недели… Он понимал, что слезы, текущие по щекам, вызваны жалостью к самому себе, но был не в силах сдержаться.

– Миро! – вдруг окликнула она.

– Что? – спросил он.

– Как я могу думать о вещах, о которых никто до меня раньше не думал?

Он даже не сразу понял ее.

– Миро, как я могу сделать вывод, который не есть логический ответ на то, что люди уже вычислили, опробовали и где-то записали?

– Но ты же все время о чем-то размышляешь? – удивился Миро.

– Я пытаюсь постигнуть непостижимое. Найти ответы на вопросы, которые люди перед собой никогда не ставили.

– Ну и что?

– Если я не умею мыслить сама по себе, то я, значит, просто вышедшая из повиновения компьютерная программка?

– Проклятье, Джейн, у большинства людей за всю жизнь ни разу не возникло ни одной своей мысли. – Он тихо рассмеялся. – И что, по-твоему, они просто сбежавшие из клеток и спустившиеся на землю приматы?

– Ты плакал, – заметила она.

– Да.

– Ты считаешь, что мне не справиться с этой задачей. Ты думаешь, я погибну.

– Я уверен, ты что-нибудь да придумаешь. В самом деле. Но все равно я боюсь.

– Боишься, что я умру?

– Боюсь, что потеряю тебя.

– Неужели это так ужасно – лишиться моего общества?

– О боже! – прошептал он.

– Ты будешь скучать по мне час? – допытывалась она. – Месяц? Год?

Что ей от него нужно? Уверенность, что, когда ее не станет, о ней будут помнить? Что кому-то будет не хватать ее? Почему она сомневается в этом? Неужели она до сих пор так и не узнала его?

Может быть, она уже настолько очеловечилась, что просто нуждалась, чтобы кто-нибудь еще раз сказал ей то, что она и так уже знает.

– Буду скучать по тебе вечно, – тихо проговорил он.

Теперь она рассмеялась. Игриво.

– Ты столько не проживешь, – заявила она.

– И ты мне об этом говоришь? – укорил он ее.

На этот раз, замолкнув, она больше не тревожила его, и Миро остался наедине со своими мыслями.

Валентина, Джакт и Пликт задержались на мостике, обсуждая услышанное, пытаясь решить, что это значит, чем обернется для них. И вывод был философским: пока люди не научатся точно предрекать будущее, остается надеяться, что, вероятнее всего, оно будет не таким мрачным, как самые худшие их страхи, но и не настолько радужным, каким виделось в сладких грезах. Но ведь на этом принципе основан весь мир?

– Да, – заметила Пликт. – За исключением исключений.

Обычная манера Пликт. Говорила она очень мало, если не считать лекций на уроках, но когда все-таки говорила, то одной фразой будто подводила черту под разговором. Пликт поднялась, чтобы покинуть мостик, направляясь к своему жалкому, крайне неудобному ложу. Как всегда, Валентина попробовала убедить ее вернуться на другой корабль.

– Барсам и Ро не хотят, чтобы я жила с ними в одной каюте, – ответствовала Пликт.

– Но они нисколечко не возражают.

– Валентина, – вмешался Джакт, – Пликт не желает возвращаться на другое судно, потому что не хочет пропустить что-нибудь важное.

– А, – только и сказала Валентина.

Пликт широко улыбнулась:

– Спокойной ночи.

Вскоре и Джакт покинул рубку. На мгновение его рука задержалась на плече Валентины.

– Я скоро приду, – ответила она.

Она и действительно собиралась так поступить – последовать за ним почти сразу. Но, погрузившись в размышления, задержалась на мостике: она пыталась понять такую Вселенную, которая поставила все разумные нечеловеческие расы, известные людям, на грань полного вымирания. Королева Улья, пеквениньос, теперь еще Джейн, единственный представитель своего рода, – скорее всего, второй такой больше никогда не будет. Какое изобилие разумной жизни, но лишь немногие способны понять это! И эти расы вот-вот исчезнут с лица Вселенной.

По крайней мере, хоть Эндер наконец поймет, что это естественный ход событий, что он не несет на своих плечах груз ответственности за уничтожение жукеров три тысячи лет тому назад, освободится от чувства вины, которая терзала его неотступно. Должно быть, ксеноцид во Вселенной – обычная вещь. Никакого милосердия, даже для самых важных участников Игры.

Как она могла когда-то думать иначе? Почему вдруг разумные расы должны обладать иммунитетом к угрозе вымирания, которая постоянно нависает над любым видом, когда-либо появлявшимся на свет?

Прошло не меньше часа после того, как Джакт покинул мостик. Наконец Валентина выключила терминал и встала, намереваясь отправиться спать. Но вдруг шальная мысль мелькнула у нее в голове, она остановилась у двери и окликнула:

– Джейн? Джейн?

Никакого ответа.

А чего еще она ждала? Только Миро носил в ухе камень-передатчик. Миро и Эндер. Интересно, скольких людей одновременно может прослушивать Джейн? Может быть, двое – предел ее возможностей?

Или две тысячи. Или два миллиона. Что Валентина знает о возможностях существа-фантома, живущего в филотической сети? Даже если Джейн услышала ее, с чего вдруг Валентина взяла, что она ответит на зов?

Валентина задержалась на мгновение в коридоре, как раз между дверями Миро и их с Джактом каюты. Двери не обладали звуконепроницаемой защитой. До нее донеслось тихое похрапывание Джакта, мирно спавшего в их каюте. И она услышала еще один звук. Дыхание Миро. Он не спал. Он, наверное, плачет. Все-таки она вырастила троих детей, поэтому не могла не узнать природу характерных тяжелых, всхлипывающих вздохов.

«Он не мой ребенок. Я не должна вмешиваться».

Валентина толкнула дверь; та отворилась бесшумно, но тонкий лучик света из коридора упал на кровать. Всхлипывания тут же прекратились, Миро хмуро взглянул на нее опухшими от слез глазами.

– Что вам здесь нужно? – огрызнулся он.

Она вошла в комнату и села на пол рядом с койкой; теперь их лица находились на одном уровне, их разделяла всего пара дюймов.

– Ты никогда не оплакивал себя, да? – спросила она.

– Пару раз случалось.

– Но сегодня ты переживаешь за нее.

– Равно как и за себя.

Валентина склонилась к нему, обняла, положила его голову себе на плечо.

– Не надо, – запротестовал он, но не оттолкнул ее.

Спустя пару секунд его рука неловко обняла ее в ответ. Он больше не плакал, но все-таки позволил ей подержать его минуту-другую в своих объятиях. Может быть, это поможет. Валентина не знала.

Затем все кончилось. Он отстранился, перекатился на спину.

– Простите, – пробормотал он.

– Не за что, – ответила она.

Она предпочитала отвечать на то, что люди имели в виду, а не на слова, которые произносили.

– Только Джакту не говорите, – прошептал он.

– А и нечего рассказывать, – улыбнулась она. – Мы отлично пообщались.

Она встала и вышла из каюты, осторожно притворив за собой дверь. Замечательный парнишка. В душе она одобрила его признание в том, что ему не наплевать, как о нем подумает Джакт. Да и какая разница, себя ли оплакивал он сегодня, не себя? С ней самой такое случалось. Печаль, напомнила она себе, почти всегда говорит о потере скорбящего.