Читать книгу Безысходность. Рассказ - Оуэн Риддл Баркер - Страница 2

29 января, 2049.

Безысходность? Ха! Что вы о ней знаете? Ничегошеньки вы о ней не знаете. Вы не можете даже представить, что такое безысходность. Потому что её не существует. Нет её на Земле! Конечно же, вы сейчас захотите оспорить и возразить мне и приведёте кучу примеров про болезни, стихии, войну; напомните про психологов, которые убеждают нас в том, что безвыходных ситуаций нет, потому что из любого сложного положения всегда найдётся выход, у человека всегда есть шанс, есть возможность исправить критическую ситуацию – и выжить. Для этого нужна всего лишь сила воли, скажет вам любой психолог, и вера. Вот что он вам скажет (и здесь я соглашусь: он по-своему будет прав, хотя отчасти). Он же и малейшего понятия не имеет о том, что такое безысходность. Я об этом уверенно заявляю, и повторяю: ситуации, при которых никакие силы воли и духа вам не помогут – есть. Но подобных примеров не предоставит ни один психолог. А если даже и сможет, – выход из неё, наверняка, он вряд ли вам подскажет, так как выхода никакого не будет (хотя, пожалуй, если только такой: он предложит вам каким-то образом безбольно самоликвидироваться; чтобы в ожидании смерти вы не сошли с ума).

Никто, слышите, никто в мире не знает, что такое настоящая безысходность! Кроме меня. И я расскажу вам сейчас, что такое безысходность. Настоящая, мать её, безысходность.

Безысходность – это когда ты с детства мечтаешь о небе, стремишься, тренируешься, учишься и, наконец, добиваешься цели – становишься астронавтом; потом проходишь тщательный отбор и попадаешь сначала в десятку, затем в тройку и, в итоге, – ты первый и лучший из всех претендентов, кому доверяют совершить полёт в космос, тем самым позволяя тебе воплотить свои мечты в реальность; безысходность – это когда вместо того, чтобы через десять минут после старта благополучно выйти на заданную орбиту и совершить свой первый в жизни полёт вокруг Земли, твоя ракета, после сброса последней ступени, продолжает ускорение; и ты, закупоренный, как шпроты в консервной банке, вместе с ней отправляешься прямиком в открытый космос (всё потому, что где-то что-то пошло не так, кто-то что-то не досмотрел, перепутал или припаял проводок не к той клемме, либо ошибся в расчётах, не дописав один нолик в десятизначном числе); безысходность – это когда ты «прилипаешь» к иллюминатору и не можешь оторвать взгляда, но не оттого, что планета такая красивая, а потому что тобой овладевает паника, и не даёт возможности ни шевелиться, ни здраво мыслить, ни адекватно оценивать своё плачевное положение, ни даже реагировать на радиопозывные руководителя полётом из Центра Управления; безысходность – это когда Земля на глазах уменьшается в размерах, постепенно превращаясь из огромного шара сначала в баскетбольный мяч, а затем и в монету; и всё продолжает, продолжает уменьшаться; это когда приходит понимание того, что ты обречён на смерть в полном одиночестве и больше не увидишь не то что своих близких и родных людей, но и свой дом – эту самую планету; безысходность – это когда ты наблюдаешь собственную трагедию, не в силах исправить ситуацию, и ежечасно теряешь сознание; это когда ничего уже не исправить, хотя при этом ты жив и здоров, и ноги и руки целы, и ты полон сил; безысходность, это страх перед нелепой смертью; это положение, в котором ты оказался поневоле, и когда Земля тебе помочь уже ничем не может; безысходность – это бесконечные слёзы от бессилия и паники и…

И твоя моча: она не стекает по ногам (здесь нет гравитации), а медленно пропитывает подштанники под скафандром и по верхней одежде горячим пятном подбирается к груди; но тебе плевать на это обстоятельство, потому что тебе на всё вообще – плевать; и всё, на что ты сейчас способен, – это выпученными глазами таращиться на Землю.

Которая медленно удаляется от тебя (или ты от неё!). Навсегда.

Вот, что такое безысходность.

К чёрту психологов!

И философов – к чёрту!

Жизнь – дерьмо, и пошли вы все – к чёрту!

Это случилось четыре дня назад. Старт был произведён 25 января, в 01.34. по полудни. Был отличный солнечный день. Было не холодно.

30 января (год тот же).

Часто теряю сознание. Причина одна: страх и паника.

От одного этого слова «безысходность», вспышкой мелькающего в голове, готов упасть в обморок (ха, если можно в моём случае падать!).

Четверо суток находился в каком-то ступоре, даже в шоке. Очухался только вчера, когда обратил внимание на бортовой журнал и привязанную к нему ручку «Спэйн Пэн». Хотя записи мы ведём с помощью электронного журнала, обычный, бумажный, всегда имеется на борту (на случай отказа электроники). Вот решил использовать его в качестве дневника, чтобы разговаривать хотя бы с самим собой – так легче: на время забываешь обо всём… даже про иллюминатор.

Это самое сложное: заставить себя не смотреть вниз.

Если прислониться лицом к стеклу, весь земной шар находится в поле зрения.

(позже)

Меня зовут Харди Аддерли. Я из Довера, штат Денвер. Военный лётчик, астронавт (ха, теперь уже бывший!). Закончил Академию ВВС США в Колорадо-Спрингс.

Я всегда считал себя смелым человеком. Но паника, которая возникает при осознании той перспективы, которая меня ожидает в будущем, плюс то, что ничего не могу предпринять, чтобы вернуться, – приводит в состояние ужаса. Никогда и представить себе не мог, что нет ничего страшнее, чем картина навсегда удаляющейся от тебя Земли.

Часто теряю сознание при одной только мысли, что я – обречён. А мысли, в которых отражены лица родных и близких, возникают ежеминутно.

Но других мыслей нет…

31 января.

В первые часы (или минуты, или сутки?) я ещё пытался хоть что-то предпринять и спасти ситуацию.

На 9 минуте полёта отделилась третья и, как я считал, последняя ступень ракеты. Но вместо покоя и тишины, которые должны были наступить после сброса, продолжал доноситься монотонный гул двигателя и ощущалась лёгкая перегрузка в 1.5G, хотя корабль уже вошёл в область полной невесомости. Это говорило об ускорении – ракета продолжала движение. Я отстегнул шлем и первым делом поплыл (чуть не сказал « и пошёл»! ) в рабочий отсек к иллюминатору… да так возле него и остался на почти пятеро суток.

Сразу меня ничего не напугало: Земля находилась рядом во всей своей красе, ночная, в огнях крупных городов; то тут, то там в небе вспыхивали молнии; показания приборов и датчиков, на которые я мельком взглянул, были в норме. Надрывно хрипела рация: сиплый беспокойный голос бесконечно повторял моё имя. Именно они, эти беспокойные нотки голоса диспетчера и породили во мне первую волну тревожности.

Я хотел было переключить тумблер и ответить Центру Управления Полётами, но ощутил вибрацию точнее, увидел: задрожали кабели и провода, а подвязанные к стенам мешки и различные предметы пришли в движение. Потом послышался выхлоп, и шум двигателя усилился. Я решил, что автоматически сработали вспомогательные двигатели (хотя по плану мне надо самому ими воспользоваться и включить, чтобы скорректировать положение корабля на орбите). О связи с Землёй пришлось на время забыть – было не до них: я попытался отключить движки, но ничего не получалось – всё возрастающий шум продолжался.

Когда вернулся к иллюминатору, чтобы заглянуть в хвост ракеты и прояснить ситуацию, заметил странные изменения в линии горизонта Земли, на которую упал мой взгляд. Увиденное буквально приковало меня к стеклу, и я покрылся мурашками. С того момента мало что помню из происходящего далее. Так и остался висеть у окна, как теперь понимаю, почти на пять суток в полном ступоре. Лишь однажды отлучался, чтобы сделать попытку спасти себя. Всё остальное время – как во сне. В самом худшем сне, которой может придумать только больной разум.

Линия горизонта еле заметно изгибалась по окружности, концами сужаясь к центру. Это говорило об одном: Земля уменьшается в размерах. Если так пойдёт и дальше, то вскоре линия закруглится и оба её конца вскоре встретятся в южной точке земного шара, сомкнутся, обозначив шарообразную форму планеты – Земля предстанет передо мной в полном размере. Осознание этого меня и сковало от страха. Покинуть НОО (Низкую Околоземную Орбиту) и оказаться на уровне орбит GPS, откуда вернуться будет очень сложно, – такое положение дел меня никак не устраивало. Я понял, что обречён, и в первый раз потерял сознание. На сколько по времени, не помню.

Очнулся от удара головой о край панели управления. Поплыл (или полетел, как больше нравится) к смотровому панорамному окну, который располагается в бытовом отсеке. Окно выступает над корпусом полусферой, с радиусом обзора 360°, оттуда хорошо просматривается сторона, обращённая к Земле и корма – хвостовая часть. Но лучше бы я туда не смотрел. Увиденное повергло меня и в ужас и в отчаяние.

Вопреки здравому смыслу, из сопла хвостом кометы вырывался жёлто-оранжевый столп пламени – основной двигатель, который должен был сброшен, как ни в чём не бывало работал, а значит, корабль продолжал взлёт. Не трудно было догадаться, что моя посудина работает не на жидком топливе: оно бы давно закончилось. Мне не хотелось верить (это сейчас уже свыкся с этим), но я подумал о ядерном двигателе. Их испытания проводились и раньше, и это уже давно не новость. Пару лет назад делали пробные запуски с ЯРД (ядерный ракетный двигатель), но только без экипажей на борту. Эти движки планировалось применять в будущих космических программах, в особенности для миссии «Андромеда – 1», намеченной на 2070 год, когда впервые в истории космонавтики пилотируемый корабль будет двигаться с помощью ядерного топлива, имея в запасе ещё и вспомогательные ионные. Но о применении подобного двигателя во время моего полёта речи никакой не велось. Но если это так, и двигатель работает на ядерном синтезе, то остановить мне его не удастся никак. И никогда. И это есть самое страшное, что я испытал – и до сих пор испытываю – в своей недолгой жизни.

Мне в этой железке мне предстоит болтаться по космосу вечность.

Насторожил меня и сам корабль своими размерами, да так, что у меня закралось сомнение: а не перепутал ли я ракеты на стартовой площадке, как авто на парковке возле супермаркета? В свой ли сел корабль? Или я что-то пропустил во время подготовки? Это был не просто огромных размеров космический аппарат, – это был небоскрёб. Я же точно помню, что мы с дублёром изучали строение совсем другого корабля, намного меньшего по размерам, чем этот, на котором должен был я лететь. Может что поменялось непосредственно перед стартом: обнаружили, например, неисправность какую, потому и заменили. Но это же полный бред! И чепуха даже не в том, что я мог не заметить подобной подмены, а в том, что при такой внештатной ситуации не поставить в известность самого пилота – это абсурд! Хотя, признаться, во время транспортировки на стартовую площадку мне мало что было видно через шлем скафандра. К тому же, весь последний путь – от помещения, где меня проверяли медики и где меня запихивали в тяжёлый костюм – до самой кабины проложен через тоннели и шахту лифта, который доставил меня прямо ко входу в капсулу. Увидеть мир, то бишь стартовую площадку, я мог только через пятидюймовую щель на пороге между шлюзом и площадкой лифта, и то, если бы задержался на пару секунд. Но провожатый, или конвоир, не позволит тебе расслабиться, а ощутимо подтолкнёт в спину, подгоняя: времени на экскурсии при таких мероприятиях, поверьте, нет.

Я снова вернулся к пульту управления и попробовал ещё раз отключить двигатель, но ничего не получилось: тумблер просто издавал щелчки, никак не реагируя на команду; кнопка аварийного отключения также не срабатывала. И хотя показатели всех систем были в норме, явно имелась неисправность. В общем, мне не удалось остановить ракету и воспользоваться вспомогательными двигателями, чтобы изменить траекторию и развернуться. Я возвратился к иллюминатору и всё остальное время пассивно смотрел вниз.

Сутки или двое, не умолкая ни на секунду, хрипела рация, повторяя моё имя. Она сильно раздражала, и я её разбил. Мне казалось, что они там, в Центре, издеваются надо мной, пользуются моим несчастным положением, требуя переслать какие-то показания приборов. Они не пытались меня успокоить и обнадёжить, что-то подсказать и хоть как-то помочь. Хотел было им ответить, но обратная связь не работала: меня они не слышали.

«Харди, Харди, прекрати пялиться в окно и хныкать! Возьми себя в руки! Соберись и продолжи работу. Даже если ты обречён, ты останешься в памяти землян героем. Вытри сопли. Ты должен продолжить работу ради людей, семьи, ради науки, ради будущего космонавтики… Харди, возьми себя в…» – я с корнем вырвал провода передатчика, микрофоном разбил монитор, обесточил и поломал компьютер: основной бортовой компьютер, – тем самым навсегда уничтожив единственную связь с Землёй.

Меня съедала обида. Я злился на всех: на планету, на её жалких людишек, на всех сотрудников космического агентства. Особенно на последних: им плевать, что я погибаю. Им важно одно: как можно больше выкачать информации, быстрее собрать последние данные работы всех систем корабля, выжать хоть какую-нибудь пользу из неудачного запуска «ради Америки и науки».

От злости и отчаяния я потерял самоконтроль и уверенность на спасение. Вернулся к иллюминатору и впал в апатию, и больше вообще ничего не делал. До сих пор даже не ел. Всё время пялюсь на Землю.

Иногда появляются проблески в сознании, и я надеюсь, что меня ещё спасут: до боли в глазах всматриваюсь в облака, – а вдруг за мной послали спасательный экипаж? В один момент мне даже показалось, как что-то блеснуло над облаками, какая-то искорка. Один раз. Я прождал шесть часов, не отрываясь глядел на это место, надеялся, что это был отблеск лучей заходящего солнца, отражённых от корпуса корабля, который спешит мне на помощь. Наверное, то была молния в небе… В ту секунду мне так захотелось увидеть её над собой, стоя под дождём во дворе своего дома. Потом долго плакал, но без слёз – слёзы к тому времени кончились, – и уснул, так никого не дождавшись.

1 февраля.

Земля красивая. Зрелище завораживающее. Она, оказывается, небольшая.

Однажды я нашёл Дэлавер, родной Довер, знакомые взлётные полосы своей авиабазы, южнее – разглядел район Довер Бейс Хаузинг, Рейнтри-стрит, а потом увидел двор и синюю крышу своего дома. Представляете? Это с высоты 200, примерно, миль! А потом появилась белая пелена облачности, и я потерял из виду родные места.

Говорят, что такое иногда происходит с астронавтами, и они видят даже людей. Психиатры считают, что это обычные галлюцинации: мы видим то, что хотим видеть.

Я ничего не делаю. Постоянно прислушиваюсь к шуму двигателя, жду, когда он заглохнет. Смотрю в окно и… плачу. И мне не стыдно в этом признаваться: всё равно мои сопли никто не прочтёт.

Ничего не ем, но голода не ощущаю. Организм как отключился. Ещё как в первые часы помочился в скафандре, так больше в туалет не ходил. Впрочем, я же несколько суток ничего не ел и не пил. В голове каша из мыслей и картин прошлого… И будущего. Ко всему апатия. Хочется, чтобы поскорее прекратился весь этот кошмар. Ловлю себя на том, что часто поглядываю на столовый нож. Но желание убить себя подавляю журналом. Когда пишу – чуточку легче. Странно, конечно, зачем и, главное, ради чего? Наверное включается защитная реакция организма, подавляющая самоуничтожение, хоты очевидно, что никакого смысла продолжать жить у меня уже нет.

Господи…

Где ты?

(позже)

Смотрел на планету, на её завораживающую красоту. Я там родился и вырос, там мой дом, моя семья, друзья, работа и голубое-голубое небо. Она для меня сейчас является и надеждой на спасение, и убежищем, и защитой, и единственным безопасным местом во всей этой бескрайней вселенной. Теперь я отношусь к ней с такой безраздельной любовью, чувства которой там, внизу, так сильно никогда не испытывал. Когда мы на её поверхности, эти чувства так тонко не проявляются. Там мы уверены, что она рядом и никуда от нас не денется. Даже погибая, не теряем её навсегда, а вечным прахом остаёмся в её недрах. Нам это привычно, и мы не задумываемся над иным исходом, потому как никто и никогда не покидал намеренно Землю, чтобы умереть в другом месте. Закончить жизнь и быть похороненным на своей планете: ни это ли счастье? О, как я это понимаю. Но мы не ценим этого единения. Ведь она и мы – одно целое. Если бы вы знали, как это прекрасно: жить и умереть на Земле.

Но сейчас она, моя родина и любовь синенебая, предаёт меня и бросает в бездну космоса…

2 февраля.

Земной шар выглядит как полная Луна.

Пытался отремонтировать рацию и связаться с Центром, но кроме бурлящих звуков, так и ничего не услышал (корю себя за нервный срыв и разбитый компьютер). Отключить двигатели также не удалось: панель приборов как неживая, тумблеры не слушаются команд, клавиши переключаются в холостую, не меняя параметры. Электроника словно зависла. В общем, остановить движение не удаётся.