Читать книгу Перед вызовами времени. Циклы модернизации и кризисы в Аргентине - П. П. Яковлев - Страница 5

Переход к индустриальному этапу развития аргентинской экономики, постепенно сменившему эпоху доминирования аграрного сектора и приоритетного значения внешних рынков, начинался в острой политической борьбе основных группировок аргентинской сельскохозяйственной олигархии и промышленной буржуазии (Аргентинское аграрное общество, Торговая палата, Аргентинский индустриальный союз) против правительства радикалов, вновь возглавляемого И. Иригойеном. В августе 1930 г. властям был направлен меморандум, в котором бизнес-сообщество сформулировало свои основные претензии. От правительства настоятельно требовали: выделения государственных субсидий аграрному сектору, усиления защиты местной промышленности от иностранной конкуренции, восстановления механизма «Кассы конвертации», отмененного в годы войны.

Президент проигнорировал выдвинутые требования (в значительной степени из-за физической невозможности их выполнить «в пакете») и уже 6 сентября того же года был свергнут военными под руководством генерала Хосе Урибуру, лично занявшего пост главы государства. Тем самым Аргентина вступила в принципиально новый период своей политической истории. Он длился больше полувека – вплоть до 1983 г. и сопровождался неоднократными военными переворотами, нарушениями конституции и подавлением демократических прав и свобод. «Переворот 6 сентября 1930 года…означал колоссальный шаг назад в процессе расширения демократии, начатом в 1916 году. А приход в правительство наиболее консервативных кругов под корень подрезал саму возможность дискуссии о модели экономического развития страны и формах ее участия в складывавшемся новом мировом порядке», – констатировал X. Тодеска⁴³.

Действительно, изменение основных параметров аргентинской модели было замедлено. В системе международного разделения труда страна оставалась поставщиком сельскохозяйственной продукции, но внутри аргентинского общества происходили глубинные процессы, готовившие будущую смену парадигмы развития. В экономическом смысле Аргентина вставала на рельсы индустриального развития, но сам этот исторически обусловленный и закономерный тренд носил ограниченный и далеко не всегда и не во всем последовательный характер⁴⁴. Рассмотрим это положение на конкретном примере.

В Аргентине происходило планомерное усиление роли и прямого участия государства в экономике. Но необходимо пояснить содержательную сторону государственного вмешательства в хозяйственную жизнь, которое в 30-е годы прошлого века стало приобретать все более широкий размах. Участие государства в экономике, прежде всего, выражалось в учреждении ряда регулирующих органов (отраслевых «хунт»), которые определяли базовые цены на основные сельскохозяйственные товары, закупали готовую продукцию, а затем реализовывали ее на внешнем или внутреннем рынке. Целью этой практики было оградить местных сельхозпроизводителей от резких перепадов мировых цен и обеспечить им приемлемую рентабельность вне зависимости от складывающейся рыночной конъюнктуры. Нередко те цены, которые устанавливали отраслевые «хунты», превышали рыночный уровень, что вполне устраивало аграриев, но ложилось бременем на федеральный бюджет. По существу, правительство напрямую субсидировало сельское хозяйство, зачастую в ущерб другим секторам экономики. Кроме того, БАН через свои многочисленные отделения, разбросанные по всей стране, кредитовал посевные кампании, действуя, таким образом, в качестве финансового агента отраслевых регулирующих органов. Одновременно государство внимательно следило за динамикой развития аграрного сектора и стремилось не допустить такого перепроизводства продукции, которое могло вызвать падение цен. Причем во многих случаях власти не стеснялись применять жесткие меры в отношении нарушителей установленных правил. Например, дополнительные площади, введенные в производственный оборот, облагались повышенными налогами. Вместе с тем (и это разительно отличало отраслевые «хунты» от подобных регулирующих органов, например, в Австралии) аргентинские власти долгое время не уделяли никакого внимания инновационному развитию сельскохозяйственного производства, его техническому перевооружению. Тем самым тормозился хозяйственный прогресс не только данной отрасли, но и – с учетом ее удельного веса – национальной экономики в целом.

Все сказанное выше стало возможным благодаря сохранению у власти в Аргентине консервативных сил, выражавших, главным образом, интересы довольно узкого, но крайне могущественного и влиятельного круга крупнейших латифундистов. Однако сама логика общественной эволюции страны обусловила неизбежные (хотя и замедленные) экономические и социальные трансформации. Они неотвратимо происходили и ставили в повестку дня вопрос об изменении вектора хозяйственного и политического развития, причем ставили его во вполне определенной плоскости – форсирование индустриального роста, усиление роли промышленных отраслей и связанных с ними социальных сил. Начиная с 1930-х гг. в стране развертывается концептуальное и политическое противостояние аграрного и промышленного секторов, затянувшееся на многие десятилетия. Речь, по существу, шла о дальнейших путях развития страны, и в этот конфликт, принимавший самые разные формы и носивший, во многом контрпродуктивный характер, оказалось, так или иначе, втянуто все общество. Как писал экономист Карлос Ф. Диас Алехандро, «в мире очень мало стран, где столкновение интересов сельского хозяйства и индустрии было таким ожесточенным, продолжительным и бесплодным, как в Аргентине»⁴⁵. Конфликт между аграриями и промышленниками лежал в основе многих общественных пертурбаций и не позволял сформулировать выверенную и сбалансированную стратегию долгосрочного развития.

В историческом противостоянии с латифундистской олигархической группировкой промышленники последовательно добивались того, чтобы главным направлением экономической деятельности стало интенсивное освоение внутреннего рынка, энергичное продвижение на него – в рамках парадигмы импортозамещающей индустриализации – разнообразных промышленных и сельскохозяйственных товаров местного изготовления. Вот некоторые примеры, иллюстрирующие результаты этой борьбы. В 1932–1939 гг. объем промышленного производства вырос на 62 %, тогда как ВВП в целом увеличился лишь на 20 %. В 1929 г. страна импортировала 65 % потребляемого цемента, в 1939 г. этот показатель снизился до 5 %⁴⁶. Та же тенденция просматривалась со многими потребительскими товарами: текстилем, одеждой, обувью, мебелью, предметами домашнего обихода, полиграфическими изделиями. Это указывало на динамизм развития ряда промышленных отраслей, в первую очередь трудоемких, которые и без активной государственной поддержки наращивали свое присутствие на местном рынке.

Труднее дело обстояло с капиталоемкими отраслями, с производством средств производства (машиностроение, станкостроение), а также с базовыми секторами: черной и цветной металлургией, химией и нефтехимией. В Аргентине отсутствовали судостроение, автомобилестроение и авиастроение, которые стали локомотивами экономического роста самых передовых в хозяйственном отношении государств, включая США, Германию, Великобританию, Францию, Японию, СССР. В отличие от таких стран, как Канада и Австралия (с которыми ее традиционно и с полным на то основанием сравнивают), Аргентина не уделяла должного внимания развитию тяжелой индустрии. Так, в 1939 г. страна импортировала 95 % всей потребляемой стали и каустической соды, 100 % электрогенераторов и оборудования для нефтяной промышленности. Явно недостаточной (по мировым критериям) была энерговооруженность аргентинской индустрии. В расчете на одного промышленного рабочего в Аргентине потреблялось в 4 раза меньше электроэнергии, чем в США или в Канаде⁴⁷.

Индустриализация по-аргентински неотвратимо меняла структуру национального продукта в пользу секторов обрабатывающей промышленности (см. табл. 1.5), но она не приобрела интегрального характера, не сопровождалась приоритетным развитием наукоемких и капиталоемких отраслей, как это происходило в США, Японии, странах Западной Европы и в Советском Союзе. В этом заключалась главная стратегическая слабость аргентинской индустриальной модели.

Таблица 1.5

Структура ВВП (в %)

Подсчитано по: Dos siglos de economia argentina (1810–2004). P. 198–203.

Тем не менее в социальном плане Аргентина, благодаря ранее накопленному богатству и развернувшемуся процессу индустриализации, все еще продолжала фигурировать в числе наиболее благополучных государств, занимая в 1939 г. шестое место в мире по размерам дохода на душу населения. Большим своеобразием (на латиноамериканском фоне) отличалась структура аргентинского общества, а именно наличие массового среднего класса, составлявшего в целом по стране 35 % населения, а в федеральной столице и провинции Буэнос-Айрес превышавшего 45 % жителей⁴⁸. Такая ситуация контрастировала с положением дел в других южноамериканских странах. Особенности социальной структуры существенным образом повлияли на политический процесс, в значительной степени определили механизм принятия решений в хозяйственной области и весь ход общественного развития. Это особенно отчетливо проявилось в 1940-е гг., когда в Аргентине возникли и вышли на арену политической жизни массовые движения, основу которых составляли именно средние слои.

Ощущая дополнительную социальную опору, индустриальные круги в самом начале десятилетия 1940-х предприняли организованную попытку изменения (в свою пользу) официальной хозяйственной политики, и это стало кульминационным эпизодом упорного противостояния латифундистов и промышленников. Речь идет о борьбе, развернувшейся вокруг «плана Пинедо» (по имени тогдашнего министра экономики Федерико Пинедо), представленного в декабре 1940 г. «План Пинедо», носивший явный отпечаток модных в тот период кейнсианских идей, предусматривал принятие ряда мер по стимулированию национальной индустрии: долгосрочные кредиты промышленным компаниям, поощрение экспорта индустриальной продукции, введение протекционистских импортных пошлин, реализация масштабной программы жилищного строительства и даже создание в Латинской Америке зоны свободной торговли. Впервые в истории Аргентины план исходил из необходимости (в целях развития внутреннего рынка) повышения жизненного уровня основной части населения, в том числе через создание новых рабочих мест в промышленных секторах, где заработки были существенно выше, чем в сельском хозяйстве⁴⁹. Инициатива экономического ведомства вызвала негативную реакцию других членов правительства, тесно «завязанных» на интересы латифундистов, и в результате действий аграрного лобби была «провалена» в Национальном конгрессе. Однако эта победа консерваторов не стала полной и окончательной. На практике «План Пинедо» хотя и в малых дозах, но стал осуществляться. В 1941 г. была создана государственная корпорация «Фабрикасьонес милитарес», под эгидой которой в стране развернулось производство вооружений и боевой техники, постоянно возрастало число промышленных предприятий, аргентинские индустриальные товары появились на рынках других латиноамериканских государств. В Аргентине набирали силу новые тенденции, в полной мере давшие о себе знать в середине 1940-х годов. Было очевидно, что экспортно-сырьевая модель исчерпала свой потенциал и доживает последние дни. Приближалась новая (вторая) волна модернизации.

Суммируя вышеизложенное, зададимся вопросом: какие главные факторы вызвали наступившие в 30-х и 40-х гг. прошлого века «перебои» с функционированием аргентинской агроэкспорт ной модели и в конечном счете предопределили ее замену другой парадигмой экономического развития?

Во-первых, сказалось негативное воздействие мирового кризиса 1929–1932 гг.: падение спроса на товары аргентинского экспорта, усиление протекционистских режимов, проблемы с импортом многих промышленных изделий, включая машины и оборудование. Все это продемонстрировало высокую степень внешней уязвимости аргентинской экономики, ее «сверхчувствительность» к перепадам конъюнктуры на международных товарных рынках. В период 1930–1943 гг. ВВП вырос всего на 28 %, но заметно расширился государственный сектор, поглотивший часть дополнительной рабочей силы и тем самым несколько ослабивший социальное напряжение.

Во-вторых, в полной мере проявились и стали очевидными слабости и архаичность политической системы Аргентины (свидетельство тому – военный переворот 1930 г.). В общественной жизни, оттеснив радикалов, доминировала латифундистская элита, основывавшая свое господство на земельной собственности, тормозившая развитие индустриального сектора экономики и демократических институтов и неизменно искавшая поддержки консервативной верхушки вооруженных сил.

В-третьих, после динамичного роста в первой четверти XX в. в 1930-е гг. произошло ощутимое замедление темпов социального развития и обновления. Проявилось и усилилось недовольство сравнительно массовых средних городских слоев, столкнувшихся в кризисный и посткризисный период с возросшими материальными трудностями и провалом оптимистичных общественных ожиданий. К этому можно прибавить рост численности маргинальных слоев населения, углубление имущественного неравенства. Все отчетливее претендовал на свою часть национального богатства и власти класс промышленников, вступивший в конфликт с аграрной олигархией.

В обществе развивался интенсивный процесс накопления протестных антисистемных настроений, кульминацией которого стал государственный переворот 1943 г.[8] Он оттеснил от власти консерваторов и традиционные господствующие группы и открыл путь в большую политику новым национальным элитам из числа военных, синдикалистов и партийных функционеров, в различных комбинациях управлявших страной в течение 40 лет, вплоть до прихода к власти в 1983 г. правительства радикалов.

Дискуссионным в зарубежной научной литературе остается вопрос о воздействии Второй мировой войны на экономическое положение Аргентины. Например, А. Хосами пишет, что в военные годы произошло «закрытие европейских рынков, что серьезно задело Аргентину и привело к экстраординарному сокращению экспорта ее сырьевых продуктов»⁵⁰. Однако надежные статистические данные опровергают эту точку зрения. В период 1940–1945 гг. аргентинские власти, до последнего момента сохраняя нейтралитет, поддерживали весьма активные коммерческие связи с обеими воюющими сторонами. В результате объем экспортных поставок возрос с 430,2 до 737,6 млн дол., т. е. на 72 %. Разумеется, ни о каком сокращении не было и речи. Как раз наоборот. Именно в годы войны крупным покупателем аргентинских товаров впервые стали США (до этого страны больше конкурировали): на их долю приходилось порядка 30–33 % экспорта. С другой стороны, в те же годы произошло некоторое (почти на 20 %) уменьшение импорта: с 380,9 до 308,2 млн дол., что обеспечило Буэнос-Айресу аккумулированное положительное сальдо торгового баланса в размере около 1,6 млрд дол. и рост валютных резервов в три с лишним раза, с 469 до 1 615,3 млн дол. (см. табл. 1.6).

Таблица 1.6

Внешняя торговля и валютные резервы в 1940–1950 гг. (млн дол.)

Составлено по: Dos siglos de economía argentina (1810–2004). P. 545, 592.

Данные показывают, что в целом экономические итоги Второй мировой войны и первых послевоенных лет были для Аргентины благоприятны. В частности, в 1948 г. был достигнут рекордный уровень экспорта – 1 626,8 млн дол., который удалось превзойти лишь в 1970 г., т. е. через 22 (!) года. Страна не только полностью расплатилась по внешним долгам, но впервые в своей истории превратилась из «закоренелого» должника в международного кредитора. Любопытно в этой связи, что, по мнению ряда исследователей, отмена в августе 1947 г. британским правительством свободной конвертируемости фунта стерлингов на деле означала дефолт по накопившимся за военные годы долгам Лондона Буэнос-Айресу⁵¹.

В середине десятилетия 1940-х стала отчетливо проявляться новая и более сложная композиция социальных сил, в первую очередь рост влияния и политической активности промышленных рабочих (как следствие процесса индустриализации), наиболее квалифицированные представители которых образовали часть средних слоев, чей удельный вес в обществе продолжал увеличиваться. Традиционные политические партии и группировки в силу целого ряда причин, анализ которых выходит за рамки данного исследования, оказались не в состоянии возглавить новые социальные силы и предложить привлекательную и отвечавшую их интересам программу общественных перемен. В этой обстановке созрела потребность в иных политических организациях и объединениях.