Читать книгу Мост через бездну. Импрессионисты и XX век - Паола Волкова, П. Д. Волкова - Страница 2

Эдуард Мане – художник нового времени, сказавший новое слово в искусстве. Это человек с колумбовой кровью, который в поисках живой воды нырнул в ту историческую эпоху, когда в Венеции родилась европейская живопись. Родиной европейской живописи является Венеция, потому что венецианские художники первыми освоили технику масляной живописи, язык станковизма. Впервые станковая живопись предстает в форме венецианской живописи XVI века. И именно Мане нырнул к этим истокам.

Вспомним о Тициане и о том, как он работал с грунтовкой. Тициан был современным европейским живописцем. У него есть одна картина, на которой сидит женщина и на руках перед собой держит толстого ребеночка. Если не знать, что эта картина висит в музее в зале Тициана, то при взгляде на нее можно было бы решить, что ее написал кто-то из импрессионистов.

Эдуард Мане, портрет

Мане писал маленькими мазочками, просто мельчайшими. На своих картинах он создает особую размытую атмосферу, словно вылепленную из нежнейшего облака. Он прошел весь путь станковизма, от начала его формирования, и вобрал в себя огромный футурологический пласт. Сколько в нем всего, сколько в нем содержится миров! И, как любой большой художник, он очень много цитирует.

На картине Джорджоне «Сельский концерт» мы видим обнаженные женские фигуры и одетые мужские. Это такой своеобразный пикник. Группа людей сидит на холме и музицирует – у них в руках музыкальные инструменты. Посмотрите, как написаны женщины – словно плоды. Надо сказать, что флорентийские художники писали женщин длинными, худыми, истеричными и напряженными, хотя флорентийки всегда были толстушками. А на картине Джорджоне женщины похожи на позднеантичных венер.

Джорджоне. Сельский концерт. 1508–1509. Лувр, Париж

Тициан. Портрет Карла V в кресле. 1548. Старая пинакотека, Мюнхен

Венецианцы обожали женскую красоту, но в их живописи отсутствует какая-то женская активность в жизни. Женщины там присутствуют больше для любования. А «Сельский концерт» можно назвать пасторалью, причем не просто пасторалью, а пасторалью идеальной: в ней есть гармония всего со всем, гармония мира с человеком, растворенным в этой природе. Посмотрите на эти линии рук, на прозрачный кувшин… И картина называется «Концерт» не из-за того, что эти люди исполняют музыку, а потому что в ней есть то, что есть в концерте: созвучие всех инструментов и предметов. Картина имеет свой собственный голос, и все вместе создает мощное созвучие и единство. И это идеальная точка, потому что она иллюзорна. Венецианцы были просто помешаны на музыке: у них были домашние квинтеты, квартеты, и не будем забывать, что они создали мировую оперу. Они были создателями современного симфонизма. Они создали живопись и очень любили музыку. Это не Тициан, которого просто било и колотило жизненными токами, как это можно увидеть на портрете Карла V.

С картиной Джорджоне и перекликается картина Мане «Завтрак на траве». Здесь совершенно удивительный новый жанр: природа, летняя истома, деревья, тишина, ничего нет в лесу, только пикник, квартет – двое одетых мужчин и две обнаженные женщины. И эта картина, как и «Олимпия», произвела взрывной эффект. Началась дискуссия – и вокруг картины, и вокруг личности художника. Все отлично понимали, до какой степени это все отличается от того, к чему привык зритель.

Эдуард Мане. Завтрак на траве. 1863. Музей Орсе, Париж

Эдуард Мане. Олимпия. 1863. Музей Орсе, Париж

В чем же это отличие? Посмотрим внимательнее на «Завтрак на траве». Во-первых, эта вещь очень интересно и необычно сделана с точки зрения композиции. Во-вторых, это вещь очень классическая. И в-третьих, она впервые показала ту жизнь, которой живут люди, и на картине все они узнаваемы. По сути это портрет, и одна из женщин была всем хорошо известна – это Викторина Меран. В картину вошла сама жизнь, про которую никто даже не думал, что ее можно так изображать в искусстве.

Портрет Викторины Мёран работы Эдуарда Мане. 1862. Музей изящных искусств, Бостон

Эдуард Мане – удивительная фигура. Он впервые начал описывать жизнь новым языком. Мане не только связан с традициями классической культуры, но он художник, открывающий двери для понимания другой задачи искусства. Он является художником-импрессионистом и в этом стиле написал очень много картин. И в то же время Мане – классический художник классической традиции, последний художник XIX века, который писал картины с содержанием, описывающим жизнь. Его картины имеют какую-то драматургическую композицию, выражают драматургическое сюжетное содержание. Он показывает совершенно современного ему человека того времени. А самая волнующая жизнь происходит в мире не аристократическом и не пролетарском, а там, откуда приходит герой «Завтрака на траве», откуда приходят все герои Мане. Это новая буржуазия, шикарная, уже с новыми привычками, с новым стилем. Это эпоха Второй империи во Франции.

Посмотрите, как одет герой картины «Завтрак в мастерской»: какие белые брюки, рубашка, галстук – такой щеголь для модного журнала «Сноб», продукт того времени. Обратите внимание на стол. Герой стоит перед очень хорошо убранным столом, рядом какая-то служанка. Это эпоха расцвета ресторанной жизни во Франции, и натюрморт написан так, как его писали малые голландцы. Эта картина написана Эдуардом Мане в духе не условного академизма, а классической натурности мастеров, но изображает она новую жизнь и новых героев. И Мане – единственный, кто работает в этой манере. Других художников, которые бы так сочетали новизну и классическую традицию, нет. И именно ему принадлежит очень интересное социальное открытие: больше никто так полно не описывал для нас жизнь своей среды.

Эдуард Мане. Завтрак в мастерской. 1868. Новая пинакотека, Мюнхен

Прежде чем переходить к другим картинам, взглянем еще на его «Балкон». На балконе находятся мужчина (художник Антуан Гийеме) и две женщины – Берта Моризо, талантливая художница и родственница Мане, и скрипачка Фанни Клаус. В Париже, в музее Мармоттан-Моне, находится много работ Берты Моризо. Она очень много писала, и Мане ее много писал. Если внимательно присмотреться к «Балкону» Мане, то можно заметить, что он напоминает картину Гойи «Махи на балконе»: там тоже балкон, две женщины и фигура стоящего мужчины.

Эдуард Мане. Балкон. 1868–1869. Музей Орсе, Париж

В картинах Мане отображена свойственная ему буржуазность, изящество жизни, которое очень ценимо им. Он как никто из художников своего времени ценит элегантность, женственность, чувственную эротичность: эти локоны, шляпы, платья, изумительно написанные кистью мастера. Он великий художник, мимо вкуса которого, мимо глаза которого, мимо эксперимента которого, мимо художественной алчности которого не прошло ничего.

Эдуард Мане. Балкон. Портрет Антуана Гийоме (фрагмент) 1868–1869. Музей Орсе, Париж

Пикассо за свою жизнь много раз копировал две картины: «Завтрак на траве» Мане и «Менины» Веласкеса. У него просто бесконечное количество проб этих двух картин. На одной из выставок были представлены разные вариации «Завтрака на траве». Пикассо не может насытиться ими и показывает все скрытые, никем не замеченные возможности этих композиций. Кому бы еще пришло в голову сравнивать эти две картины? Но Пикассо утверждал, что в них заложены огромные скрытые возможности. С точки зрения Пикассо эти вещи являются мощным узлом, источником для художественного размышления.

Пабло Пикассо. Завтрак на траве (по Мане). 1960. Частная коллекция

Пабло Пикассо. Завтрак на траве (по Мане). 1961. Частная коллекция

Мане прожил короткую жизнь – всего пятьдесят четыре года, и умер от болезни несимпатичной и совсем не романтической. Но он за свою жизнь сделал многое, он был узлом, который стягивает в единый путь мировые дороги. Он – точка отсчета новой эры и совершенно другого понимания искусства.

Все знают про кафе «Ротонда» – место, где собирались художники-импрессионисты. Существует множество фильмов, написано много книг о «Ротонде». И никто не знает, что первым местом, где встречались будущие импрессионисты, стало кафе «Гербуа» в Батиньоле. Именно там Мане стал собирать всех художников. И первая парижская школа, которую он возглавил, называется «Батиньольской школой». Именно в этом кафе сидели все наши герои: Клод Моне, Эдуард Мане, Ренуар, Дега, Сислей, Писсарро. Что они там делали, кроме того, что гуляли с девушками? Они говорили об искусстве.

Кафе «Ротонда» подпись автора kavalenkau / Shutterstock.com

Есть еще один идеальный импрессионист – это Клод Моне. Он является трубадуром Эдуарда Мане, великим исполнителем, прошедшим его школу. А «Батиньольская школа» – это и есть парижская новая школа. У Мане было еще одно очень странное качество. Он был иллюстратором жизни. Его картины – это самые настоящие иллюстрации. Молодой человек в белых брюках – это иллюстрация, балкон – это иллюстрация… Это сама жизнь. Мане выводит в картинах все образы жизни, которые его окружают. Он рассказчик. Импрессионисты в основном показчики, а он – рассказчик. И его живописные рассказы стилистически и психологически ближе всего к тому мастеру, который может быть его аналогом в литературе – Ги де Мопассану. Обе эти фигуры, конечно, абсолютно гениальны. В них есть полнота включенности в тот мир, в котором они живут и который они хотят чувственно описать. Они не стремятся к гармоничности, они любят эпизод. В романе Ги де Мопассана «Милый друг» видно, что он мастер эпизода, как Чехов. Это не Бальзак, который плетет кружево из элементов. Скорее всего, и Мопассан, и Мане были чувствительными людьми, лишенными кожи. Таким образом они осязали время.

Клод Моне. Виктор Жакемон с зонтом. 1865. Художественный музей Сан-Диего, США

В этом смысле одна из уникальных картин Эдуарда Мане является просто прямой литературной иллюстрацией – это его картина «Нана». С одной стороны, это живопись, и вы смотрите на нее как на живопись и любуетесь ею как живописью. А с другой стороны, это самая настоящая иллюстрация к роману Эмиля Золя «Нана». Совершеннейшее чудовище, но вместе с тем такая прекрасная женщина… Хороша по всем параметрам. И на этой картине сидит ее очередная жертва – мужчина в вечернем костюме, а она в чулочках, обворожительная, на фоне китайского шитья. На китайском шитье нам стоит задержаться, потому что в конце XVIII–XIX веках Европа переживает бум всего японского и китайского. Вся Европа была наводнена всем китайским – ширмы, лакированные изделия из дерева. В Петербурге построили китайский домик. К концу XIX века это увлечение усилилось, но теперь это не только декоративная посуда или предметы интерьера, но еще и специфика живописи. Китайское искусство оказало на нее огромное влияние.

Эдуард Мане. Нана. 1877. Кунстхалле, Гамбург

Взглянем на портрет Сюзанны Мане (урожденной Леенхофф), написанный в чисто импрессионистической манере. Сюзанна Мане – замечательная пианистка, игрой которой наслаждался сам Ференц Лист. Она преподавала музыку, и среди ее учеников были братья Эдуарда Мане – Эжен и Гюстав. Эдуард Мане с ней дружил, бывал в ее салоне, был крестным отцом ее сына от некоего человека. Они состояли в переписке, а позже поженились.

Эдуард Мане. Портрет Сюзанны Мане. 1870

Никаких точек пересечения между модой этой эпохи и импрессионизмом нет. Нельзя сказать, что эти наряды создал импрессионизм. Импрессионисты писали мир вокруг себя и, разумеется, изображали женщин в туалетах того времени – и больше ничего. Мода той эпохи была создана королевой Франции и ее окружением. Кто-то даже назвал тот шикарный расцвет словом «капитализм». Это мода, которая требовала траты денег, наряды стоили очень дорого. Как говорил герой Высоцкого: «Тебе шитья пойдет аршин! Где деньги, Зин?» Это эпоха расцвета индустрии роскоши. Нельзя сопоставлять эту моду и импрессионистов, получается в точности по пословице – «в огороде бузина, а в Киеве дядька». Никакого отношения друг к другу они не имеют. Но какие же это были платья! Самое интересное, что эти платья описаны у того же самого Мопассана. Это было до появления лифчиков, в эпоху корсетов. Корсеты шнуруются сзади, юбки колышутся, и мужчины волнуются… А какие на них были изумительные драгоценности, ожерелья! Это была эпоха становления Парижа как первой столицы, эпоха строительства Парижа таким, каков он есть и сейчас.

Век эпохи банкетов – так можно назвать этот период. Он продолжался до Парижской коммуны. Коммуна немного прижала моду, но сломить эту мощь полностью она не смогла. Это был время журналов и больших денег, вложенных в ювелирную промышленность, туалеты, модное законодательство. Но художники-импрессионисты были лишь жизнеописателями.

Взглянем на картину Ренуара «Ложа». Роскошная ложа, на женщине изумительное платье, совершенно фантастический жемчуг, мятые цветы, прическа, мужчина с биноклем. Это все настолько изумительно красиво! Эта картина – утопия, которая стала позитивной энергией. Импрессионизм – уникально позитивное искусство, далекое от социальной проблематики. Никаких классовых столкновений. Есть только море и есть игра облаков. Есть прекрасные женщины, есть их роскошные туалеты, есть воздух, которым они дышат, есть этот прекрасный мир и добро. Весь импрессионизм абсолютно позитивен.

Граф Тулуз-Лотрек, который мог жениться на самой красивой и богатой женщине, предпочитал проституток. Ему нравилось жить по-другому. У него не было комплексов. Мы психологически неправильно его расцениваем. Это был последний крестоносец. Нам за него стыдно, а ему было весело.

Импрессионизм абсолютно позитивен: вы приходите в музей и растворяетесь в позитивности импрессионистов – всех вместе и каждого по отдельности. Нет ни одного другого направления, в котором было бы столько любви к жизни и столько чувственного наслаждения ею. Что такое любовь? Она рождается каждый день. Она не имеет возраста, и она никогда больше не повторяется. Импрессионизм – это растворение в жизни. Конечно, в качестве классических примеров импрессионизма принято называть имена двух художников: это Клод Моне и Огюст Ренуар. Их картины – это красиво или нет? Есть одно слово, антиискусствоведческое, запрещенное искусством, это слово «нравится». Слово «нравится» категорически запрещено в искусстве. Нравиться может девушка, закуска к водке. А искусство – это вопрос подготовленности: насколько вы готовы к определенному уровню или насколько искусство готово к вашему восприятию. Импрессионизм создал зрителя живописи. Он сделал великое, грандиозное, цивилизационное дело – он создал настоящего ценителя живописи среди довольно широкого круга зрителей. Так Станиславский с Немировичем-Данченко создали театрального зрителя: они сделали театр, подобно литератору, создавшему профессионального читателя. А нас уже нет – ни читателей, ни зрителей. Мы лишь иногда, как во сне, вспоминаем, что мы ими, может быть, являемся. И импрессионизм для нас великая вещь, потому что он насыщает нашу жизнь.

Пьер Огюст Ренуар

Что такое вообще импрессионистическая живопись? В России настоящий импрессионизм появился с небольшим отставанием, и это художник Валентин Серов. Серов – очень интересная фигура. По манере исполнения он напоминает Мане. А откуда у Серова это взялось? Вспомним, как он пишет художника Коровина – главу русского импрессионизма, как он пишет его руку… Разве это хуже Ренуара? Нет, не хуже, это настоящая импрессионистическая живопись. А русские и французы всегда любили немцев. Россия всегда обожала только немцев. Это видно из переписки художников. Врубель, опередив кубизм и Сезанна, молился именно на немцев.

Валентин Серов. Автопортрет. 1880-е гг.

Работы импрессионистов не только прекрасны. Вы даже не отдаете себе отчет, насколько созерцание их психологически целебно и оздоравливающе. Но есть еще один момент – это то, что импрессионизм разрушает. Только Эдуард Мане может как-то совмещать то и другое. Но вообще импрессионизм разрушает картину на части и создает этюдность.

Обратимся к Клоду Моне. Посмотрите на его картину «Прогулка. Камилла Моне с сыном Жаном (Женщина с зонтиком)». По размеру это довольно большая картина, но какой бы большой она ни была, она все равно воспринимается как этюд. Когда мы говорим «картина», то подразумеваем какой-то момент драматургии: там что-то должно случаться, должно быть изображено какое-то происшествие. А этюд есть этюд. И картина импрессионистов не предполагает изображения никакого другого события, кроме события светового. Именно с картин Клода Моне в живописи появляется новый герой, который занимает собой все пространство. Этим героем становятся солнечный свет. Импрессионизм – это мир в солнечном свете, даже если идет дождь, даже если на картине изображен вокзал, с которого валит густой пар. Импрессионизм – это изображение мира света. Это не изображение мира исторических событий, мира психологических драм, а именно изображение солнечного света и всего того, что случайно попадает в объектив художника. «Женщина с зонтиком» – большая картина, которую мы можем назвать этюдом. На ней изображена мадам Моне. Но нам неважен ее зонтик или платье, а важен только солнечный свет, создающий уникальный эффект. Мадам Моне идет по земле или нет? Мир теряет массу, происходит космическое чудо. Это совершенно удивительно. В живописи импрессионистов мир становится физически лишенным фактуры и веса.

В 1874 году в мастерской фотографа Надара на бульваре Капуцинок была выставлена картина Клода Моне под названием «Впечатление. Восход солнца». Пожалуй, более точного названия не подобрать: художник изобразил впечатление от восхода солнца. Он запечатлел эту мгновенность, недлительность состояния. Остановись, мгновение, ты прекрасно! А как мгновение можно запечатлеть? Этюдным способом.

Клод Моне. Впечатление. Восход солнца. 1872. Музей Мармоттан-Моне, Париж

В творчестве Клода Моне с самого начала определяются основные черты его видения. Когда вы смотрите на его картины, кажется, что можно двигать рамку в разные стороны. Что может попасть в его объектив? Все что угодно. И так с любой из его картин. А самое главное – их можно переворачивать с ног на голову, и при этом тоже ничего не изменится, только станет еще интереснее. Это происходит потому, что Моне с самого начала пишет настоящую живописную реальность. Он фиксирует свое живописное впечатление. В основном он пишет пейзажи, и с самых первых работ у него на картинах особым образом изображена вода – как отражение неба, как отсвет.

Поскольку Клод Моне – идеальный импрессионист, то ничего, кроме этого ощущения света через мгновенное впитывание, у него нет. Это глубокая метафизика. Моне – удивительный художник, и вы вместе с ним попадаете в удивительное состояние. С его приходом произошла смена одного искусства на другое, одного языка на другой. Можно сказать так: мир больше не описывается событийно. Моне описывает его только как впечатление, он описывает его через отдельных героев. У него от картины к картине меняется не только палитра, но и мазок. С Моне происходят удивительные вещи: он как художник проделывает невероятную эволюцию. Взглянем, например, на его серию «Руанский собор». Его картины – это часть воздуха. И неважно, что он пишет: свою жену с зонтиком, где единственной осязаемой вещью является только зонт, или вокзал Сен-Лазар, где все проникнуто состоянием эффекта от дыма, идущего со всех сторон, и все отсвечивает через стеклянную крышу вокзала… И собор, который он пишет один раз, потом второй, потом пятый – в разное время суток. Каждый раз у него абсолютно другое живописное состояние.

Если вы подвергнете картины Клода Моне увеличению, то увидите очень интересную вещь. В его работах 1870-х годов мир, потеряв материальность и вес, обретает какое-то изумительно мирное и очень умиротворенно-счастливое настроение. Зелень сада, скатерть, какая-то женщина в белом платье, все движется, все похоже на сон, и вместе с тем картина не имеет границ. Это фрагмент мира. Пространство, каким оно было у Давида или у Рембрандта, исчезает. Это мир в каком-то однородном, живописно-духовном впечатлении. И из-за неопределенности границ вам очень легко оказаться внутри него. Почему, когда братья Люмьер показали «Прибытие поезда», зрители испугались? Потому что казалось, что границы между ними и поездом нет, что поезд сейчас въедет прямо в зрителей. У настоящих импрессионистов, таких как Моне или Ренуар, тоже нет этих границ, рамок. Зрителю очень легко оказаться внутри их пространства. И это делает человека счастливым.

Моне в своем искусстве был абсолютным гением. Он полностью и заново сотворил мир, создал импрессионизм как явление, он вовлек нас в этот мир, сделав его частью. Всех импрессионистов можно сравнить с тем крысоловом из сказки, который увлек за собой детей игрой на дудочке. Но таких, как Моне, нет. Он очень последователен. И у него от этого попадания в сказку живописи возникает странный эффект – зритель может очень долго простоять перед его картинами. Все импрессионисты – это художники, перед картинами которых вам хочется стоять. Но перед Клодом Моне просто тяжелеют ноги, и вы, как героиня сказки «Алиса в Стране чудес», оказываетесь внутри этого удивительно теплого мира. Переверните его вверх ногами – и что получится? Вы увидите, что это отражение. Вот это фокус!

В первой половине XIX века произошел такой случай. Делакруа, властитель дум (а они все были тогда социально заряжены), написал картину «Резня на Хиосе». Так как они все были люди передовые, то все сочувствовали грекам, сражавшимся против турок. И вот Делакруа пишет, как турки истребляют греков. Общество должно отзываться на такие события – и оно отозвалось. К Делакруа пришел поэт и критик Бодлер и сказал: «Гениально! Знаешь, только вот тут немного не так. Ты видел работы английского художника Констебла? Правда, у него зелень красивая? Пойди, еще раз посмотри и напиши зелень». И Делакруа так и сделал, потому что Бодлер для тех художников был тем же самым, кем Стасов для наших. Наши художники писали то, что велел писать Стасов. Например, картины Репина написаны совместно со Стасовым: Стасов говорил, а Репин реализовывал. Так же во Франции смотрели на Бодлера. И вот Делакруа переписал картину. Бодлер посмотрел на нее и сказал: «А знаешь, ты ее переверни верх ногами. Когда картина перевернута, то она должна пониматься точно так же, как и в нормальном положении».

Эжен Делакруа. Резня на Хиосе. 1824. Лувр, Париж

И «Восходящее солнце» Моне можно перевернуть вверх ногами. Тогда то, что мы увидим, будет выглядеть как отражение. По сути, какая разница, как смотреть?

На картинах Клода Моне никогда не повторяется мазок. Они у него всегда разные. Дело в том, что этот мазок и есть живопись. А что он изображает? Впечатление. Моне изменил наше отношение к живописи, к этюду, к мазку, к палитре. Он показал нам, что есть предмет живописи. Оказывается, предметом живописи может быть обыкновенное облако и цветок. Моне изменил наше представление о предмете живописи и о его границе. Через живописный язык он учил нас смотреть на живопись. Он предложил нам смотреть на живопись как на предмет искусства, а мы привыкли воспринимать ее как изображение чего-то. И именно Клод Моне показал нам, что живопись вовсе не обязательно должна что-то изображать.

Моне – гений. Кто такой гениальный человек? Это человек, создавший мир, которого до него не было и которого после него больше не будет. Этот мир оставит после себя очень большой шлейф, но само это явление уникально и больше никогда не повторится.