Читать книгу Идеи о справедливости: шариат и культурные изменения в русском Туркестане - Паоло Сартори - Страница 5

Летом 1936 года узбекский писатель Абдулла Каххар (1907–1968) опубликовал в сатирическом журнале «Муштум» («Кулак») короткую новеллу под названием «Воры»[1]. Сюжет рассказывает о том, как типичные мусульмане Средней Азии добивались возмещения убытков во времена царской власти. «Воры» представляют собой нравоучительное повествование о старике, который безуспешно добивается от колониальной бюрократии возвращения своего имущества – украденного вола – и оказывается в самом центре перипетий властных отношений. Сюжет новеллы прост. Старуха, «поднявшись чуть свет замесить тесто», заглядывает в хлев и обнаруживает, что пропал вол. На ее крики прибегает муж, Кабылбобо. Тотчас же он понимает, что животное увели через дыру в стене хлева. Любопытные соседи приходят поглазеть. Среди них есть яркая фигура – безносый человек с изуродованным лицом, пятидесятник (элликбаши), то есть главный над пятьюдесятью дворами. Именно в этом персонаже мы начинаем разглядывать контуры колониальной системы правосудия. Из разговора с элликбаши мы понимаем, что надежды Кабылбобо на восстановление собственности зависят от поддержки ряда чиновников, как узбекских, так и российских, и от их желания выслушать его историю. Следующие отрывки иллюстрируют обычный опыт колониального подданного в русском Туркестане, обратившегося за возмещением ущерба[2]:

Подошел сосед Кабылбобо – безносый элликбаши. Войдя в хлев, он внимательно оглядел пролом и столб, к которому привязывали вола, зачем-то покачал его, все осмотрел и, наконец, сказал гнусавым голосом:

– Никуда ваш вол не денется, найдется!

Тщательное обследование, которое произвел в хлеву элликбаши, и особенно его слова вселили в Кабылбобо надежду.

Старик заплакал.

– Да пошлет вам аллах здоровье… Вол-то был пегий…

Горячо споря о том, как, когда и каким орудием вор проломил стену, в какую сторону увел вола и на каком базаре нужно его теперь искать, люди стали расходиться. Шум утих. Жена Кабылбобо перестала плакать, и в глазах ее, устремленных на элликбаши, затеплилась надежда…

Элликбаши еще раз пошел осмотреть пролом. Сложив руки на груди, Кабылбобо, плача, последовал за ним.

– Да не плачь же ты! Говорю тебе, не плачь! – гнусавил элликбаши.

– Если твой вол не ушел за пределы земель белого царя[3], он непременно найдется.

Элликбаши говорил так уверенно, словно стоит только выйти на улицу – и вол тут же отыщется. «Этому человеку – помоги ему аллах! – ведь надо что-нибудь дать за такие труды. Даром ведь и кошка на солнце не выходит. А разве мало денег потратил он на то, чтобы стать элликбаши? Одному только мингбаши [тысячнику] он принес в дар семьсот снопов клевера и годовалого жеребенка. И к тому же он ведь не получает от казны жалованья!» Кабылбобо потряс своим кошельком и вручил элликбаши все, что там было. Приняв подношение, тот обещал немедленно доложить о случившемся амину [старшине селения].

Вечером Кабылбобо собрался к амину. Сухая ложка, говорят, рот дерет. Сколько же денег нести амину? Для того, кто дает, и одного много, а для того, кто берет, и десяти мало. Посоветовавшись со старухой, Кабылбобо решил: этот расход последний, притом такой расход, от которого зависит возвращение дорогой пропажи. Разве можно тут скупиться?

Когда Кабылбобо предстал перед амином, тот зычно рыгнул, а затем загоготал так, что затрясся жирный подбородок.

– Что, корова пропала?

– Нет… не корова… вол… пегий вол…

– Вол?! Да ну?! Гм… пегий вол… так-так…

– Вол у меня единственный…

Амин воткнул в ноздрю полмизинца и снова затрясся от смеха.

«Воры» были опубликованы на пике антиколониального движения в раннесоветской Средней Азии[4]. Новелла сама по себе подается автором как описание былых времен. Подзаголовок «Из прошлого» (в оригинале: ўтмишдан) предполагает, что Абдулла Каххар, выросший в имперском Коканде, стремился воссоздать в тексте культурную атмосферу, которая начала исчезать после Октябрьской революции. Действительно, в этом рассказе отражено множество представлений о колониальном правосудии, распространенных в российской Средней Азии и ставших ко времени публикации «Воров» литературными мотивами. Это и жадные безалаберные чиновники, и кафкианская бюрократическая система, вынуждающая просителей бесконечно ходить по инстанциям; начальники, приставы и переводчики описываются как обладатели огромной власти, поступающие по собственному произволу. Читая новеллу, можно подумать, что правосудие в российской Средней Азии основано исключительно на взяточничестве:

Прошла неделя. Старуха уже несколько раз ходила погадать к ворожее, «которая обладала силой, позволяющей ей открывать замки». Она отнесла ей полмешка джиды[5], три больших чашки кукурузы и два мотка ниток.

На восьмой день Кабылбобо снова пошел к амину. У того даже волосы стали дыбом от гнева.

– Тебе что же, вола на дом доставить, что ли? Надлежит самому ходить и заявлять о себе: бедняк, приходящий с просьбой к начальству, показывает тем самым, что уважает его.

Кабылбобо посоветовался с друзьями: что же нести приставу, кроме денег? Ведь известно – пока дойдешь до него самого, спина от поклонов переломится.

Три курицы, одна из них наседка, – все скромное хозяйство Кабылбобо. Сотню яиц собрали соседи. Однако с этим подношением дальше толмача пройти не удалось. Толмач взял все, что принес старик, и обещал тотчас же «растолковать» дело приставу.

Кабылбобо стал терять надежду. Уж не напрасны ли все его хлопоты? Кто не знает, каковы эти чиновники….

Хорошо «уразумевший» дело пристав взял себе двух лучших кур и три рубля, но, к счастью, не сказал, что «доложит обо всем хакиму» [земскому главе], а велел опять обратиться к амину. Амин был краток: «Ступай к элликбаши»!

Увидев Кабылбобо, элликбаши вспылил:

– Скажи сам, кого подозреваешь! Я ведь не святой, откуда мне знать, кто украл твоего вола. Да и вола-то небось давным-давно уже прирезали. Чем плакаться тут, сходил бы лучше к кожевникам и поглядел на шкуры. Впрочем… если шкура вола попала к кожевникам, она уже давно стала кожей. А из этой самой кожи сделали кавуши [галоши] и теперь продают их на базаре!

– О господи, горе-то какое! Бедная моя головушка, – прошептал несчастный старик.

– Да что ты в самом деле, ребенок малый, что ли? Взрослый человек, а плачешь. Есть о чем убиваться! Если бы этот вол был единственный на всем свете – дело другое. Бог даст, пропажа твоя возместится… Так уж и быть, скажу своему тестю – он одолжит тебе одного из своих волов. Разве вол – это плата за кровь человека?!

На следующий день элликбаши, позвав Кабылбобо, отправился с ним к своему тестю – торговцу хлопком Эгамберды. Купец посочувствовал старику и на время пахоты дал ему не одного, а даже двух волов, но… с одним «маленьким» условием. О том, что это за условие, Кабылбобо узнает осенью…

Несомненно, в этих литературных фрагментах опускается контекст – бюрократические институты, нормы поведения, общепринятые понятия и культурные практики. Все эти особенности будут постепенно раскрыты на страницах данной книги. Однако два аспекта этого небольшого рассказа имеют общие черты с прецедентами, лежащими в основе книги. Во-первых, это неоспоримая обыденность применения мусульманами правовых инструментов, предоставленных им Российской империей. Так, обращение к имперским властям для жителей Средней Азии было стандартной линией поведения – не только потому, что мусульмане часто пользовались системой обращений, которую принесла с собой Российская империя, но и потому, что мусульмане считали колониальное правосудие частью собственной культуры. Узбекское слово арз, прозвучавшее в совете амина «заявить о себе», обратиться к российским властям, Абдулла Каххар использует не случайно. Этот термин имеет долгую историю: им обозначалась еще процедура обращения к мусульманским правителям – ханам (см. гл. 1).

Во-вторых, сюжет «Воров» вращается вокруг идеи, что судебная власть находится в руках правящих индивидов, а не судебных институтов. Соответственно, возмещение ущерба больше зависит от сети межличностных властных отношений, чем от решения институциональной судебной системы. Любопытно, что в рассказе отсутствует парадигма «верховенства права», хорошо известная всем исследователям колониализма. Я осознаю всю опасность сведения права к сети властных отношений и предлагаю вместо этого провести аналитическое разграничение между правом и властью. В этой книге я уделяю большое внимание тому, как мусульмане подчинялись правилам колонии, интернализировали их и использовали в собственных целях. Однако в российской Средней Азии правовая культура складывалась из отношений между народом и теми, кто стоял у власти. Как мы увидим далее, именно в процессе общения с военными чиновниками, приставами, переводчиками и местными начальниками мусульмане познавали закон, правовые нормы и подчиняющийся им нравственный мир. Таким образом, российская администрация была главным проводником, с помощью которого мусульмане погружались в мир колониального права.

Как местные подданные воспринимали закон в данном колониальном контексте? Что представляло собой правовое сознание мусульман при российской власти, как оно было устроено? Как российский колониализм изменил понимание справедливости, прав и обязательств среди мусульман Средней Азии? Книга «Идеи о справедливости» пытается ответить на все эти вопросы и, таким образом, представляет собой часть более широкого историографического проекта, цель которого – переосмысление подходов к написанию истории права и колониализма в Средней Азии.

В последние несколько десятилетий работы по истории Средней Азии XIX и начала XX века находятся ближе к исследованиям Российской империи и СССР, чем к исламоведениюе. Русоцентричный подход порождает множество заблуждений в господствующих нарративах о формальных и неформальных правовых институтах исламского юридического поля среднеазиатских ханств до российского завоевания в 1865 году. Данная интерпретативная тенденция приводит к ошибочному толкованию региональных проявлений исламской законности и моральных принципов мусульман. В настоящем исследовании я произвожу пересмотр исламской правовой истории Средней Азии.

Помимо этого, изучая среднеазиатские документальные материалы XIX века, мы отвечаем на несколько важных и глобальных вопросов в области права, колониализма и истории империи. В последние тридцать лет появилось множество научных работ на эту тему. Историки права и колониализма – специалисты по мусульманскому миру – теперь используют совершенно новый набор сформировавшихся за это время интерпретативных парадигм. Используемые мною интерпретативные парадигмы уходят корнями в такие исследовательские области, как постколониализм, глобальная история и правовой плюрализм, о которых речь пойдет ниже. Однако применение этих парадигм не всегда приводит к удовлетворительным результатам. Их использование может породить нарративы, которые неспособны охватить значительную часть региональной специфики, отраженной в документальных материалах (в данном случае среднеазиатских). Данное исследование приглашает познакомиться с правом в том понимании, в каком его мыслили среднеазиатские мусульмане при царской власти. Книга также предлагает задуматься о том, что при изучении права в условиях колониализма можно придерживаться множества различных интерпретаций.

Проникновение русских колонизаторов в южные регионы Средней Азии (Мавераннахр) началось с осады Ташкента в 1865 году. Далее русские войска продвинулись на юг в Кокандское ханство, захватили Самарканд и долину реки Зеравшан – и город, и река тогда находились на территории Бухарского эмирата. Следующим шагом была оккупация Бухары и Хивы, павших в 1868 и 1873 годах соответственно. Таким образом, во второй половине XIX века Российская империя стала править большей частью Средней Азии. В 1867 году было создано Туркестанское генерал-губернаторство. Генерал-губернатору подчинялась военно-гражданская администрация, то есть бюрократия, руководящая местными институтами и в основном состоящая из военных чиновников и «туземцев». Как мы увидим далее, стратегией русских властей было обеспечение некоторой степени преемственности и связи с прошлым. Именно поэтому колонизаторы «сохранили» шариатские суды, локальное административное деление, местные полицейские силы и вакфы. Кроме того, Российская империя осуществляла косвенную власть над регионом, управляя Хивинским и Бухарским протекторатами, правителям которых – членам династий Кунграт и Мангыт соответственно[6] – был предоставлен суверенитет.

Основной аргумент данного исследования состоит в том, что российский колониализм оказал влияние на правовое сознание мусульман, послужив причиной изменения восприятия жителями Средней Азии своих прав и их отношения к судопроизводству. Подобные изменения проявились как на уровне институтов, так и в области гибкости ума и моральных принципов. Во-первых, при российской оккупации мусульмане научились ориентироваться в нормативно-правовом пространстве, которое сильно отличалось от типичного юридического поля, характерного для мусульманских форм правления в регионе. Как мы увидим в главе 1, шариатское правосудие до русского завоевания находилось в руках мусульманских ханских дворцов и судей – казиев, как правило, выносивших приговор в соответствии с решением ханского дворца. Можно с уверенностью утверждать, что шариат в ходе судебных процессов соблюдался непоследовательно, разрешение конфликтов зависело от различных действующих лиц, а понятие «общепринятой практики» урегулирования споров отличалось от местности к местности. Тем не менее ничто в наших источниках не указывает на то, что до колонизации местное население воспринимало эти различия как разные нормативно-правовые базы. При российском правлении порядок вещей значительно изменился. Жители Средней Азии научились извлекать выгоду из правовых различий, делая выбор в пользу правовых институтов, работающих в рамках той или иной правовой системы. В русском Туркестане существовали «туземные суды», применявшие законы шариата в отношении местного населения и обычное право (‘адат) в отношении кочевников. Помимо этого, имелись мировые и военные суды под председательством русских судей. Колониальные чиновники, в том числе военные должностные лица, также имели право вершить суд. Подобная ситуация типична для правового плюрализма, основанного на институциональных механизмах, предполагающих, что подданный-мусульманин имеет право представить свое дело в наиболее подходящий для этого судебный орган. Данная ситуация повлияла на представления местных жителей о справедливости и собственных правах, поскольку в процессе взаимодействия с разными судами они сталкивались с различными, порой диаметрально противоположными понятиями о морали. Что не дозволялось шариатом, могло быть легальным, разрешенным и даже желательным по законам Российской империи. Изменилось и поведение людей: к примеру, для жителей Средней Азии, подающих жалобу российским властям, стало нормой отзываться о мусульманском судье как о продажном, некомпетентном невежде. Помимо этого, мы наблюдаем важные изменения, связанные с землевладением, благотворительностью и опекой – правовыми сферами, немаловажными для повседневной жизни местного населения.

В данной вступительной части я рассмотрю достоинства и недостатки некоторых подходов к исследованию мусульманской правовой культуры в условиях колониализма. Я сделаю обзор научной литературы о шариате и его взаимодействии с западными империями. При этом я проанализирую две интерпретативные парадигмы, широко применяемые в данной исследовательской области: «правовой плюрализм» и «закон и общество». Затем я расскажу о своем подходе, в основе которого лежит понятие «правосознания». В последующих частях вступительной главы я рассмотрю некоторые ограничения, стоящие на пути исследований мусульманского права. Для этого я осуществлю анализ литературы о глобальной правовой истории и имперской истории России.