Читать книгу Гостиница «Огненное колесо» - Патриция Вентворт - Страница 4

Юный клерк открыл дверь и объявил:

– Мисс Тэвернер.

Милдред Тэвернер заглянула в комнату с девятью пустыми стульями и вошла с видом ранней христианки, выходящей на гладиаторскую арену. Джон Тейлор, без всякого сомнения, своим видом не заставил бы трепетать и самую робкую мученицу, но мисс Тэвернер немедленно принялась что-то объяснять и извиняться. Так что вряд ли она заметила его круглое лицо, лысину и другие черты, которые могли бы оказать на нее успокаивающее действие.

– О боже, я не ожидала, что окажусь первой. Вы хотите сказать, что до сих пор никто не пришел? Я понятия не имела… То есть я ждала брата… Он позвонил и велел быть здесь точно в это время. Он ужасно раздражается, если его заставляют ждать, и я стараюсь этого не делать, но это так трудно. Если только мои часы не спешат – такое случается в теплую погоду, но не в такой день, как сегодня. И я знаю, что на пять минут опоздала, потому что, когда я выходила из дома, у меня порвался шнурок на ботинке, так что я не ожидала, что буду первой.

Она протянула Джону Тейлору мягкую безвольную руку, и тот заметил, что она надела разные перчатки – одну синюю, вторую черную с дырой на указательном пальце. Усаживаясь на стул, она уронила сумочку, из которой тут же вывалились ключи, расческа, маникюрные ножницы, флакон аспирина, три карандаша, пара смятых счетов и довольно грязный носовой платок. «О боже!» – пробормотала она и взволнованно принялась запихивать все обратно, не пытаясь аккуратно все сложить, так что сумка раздулась и не сразу закрылась.

Джон Тейлор с интересом наблюдал за этим представлением. Он надеялся, что Джейкобу хорошо видно. Сам бы он не остановил свой выбор на Милдред Тэвернер, но он не знал, с какой целью Джейкоб собирал этих родственников. На вид мисс Тэвернер было около сорока пяти лет. Она была долговязая и тощая, с вытянутой вперед шеей и неуклюжими руками. Светлые рыжеватые волосы напоминали волосы Джейкоба – по виду такие же ломкие, они торчали под странными углами из-под весьма неподходящей шляпы. Водянистые голубые глаза под бесцветными бровями на вытянутом бледном лице избегали его взгляда. Она была одета в темно-синий костюм с юбкой, который выглядел так, словно был с чужого плеча. Юбка висела сзади, а жакет задирался спереди. Шея была обмотана шерстяным шарфом в синюю и розовую клетку. Рассмотрев все это, Джон Тейлор вежливо улыбнулся и сказал:

– Что ж, мисс Тэвернер, отлично. Мы можем начать, пока остальных нет.

Он взглянул на семейное древо с именами детей и потомков Джеремайи Тэвернера.

– Мистер Джейкоб Тэвернер попросил меня провести небольшую беседу с каждым из вас. Вы потомок…

– Ах, да, моим дедом был Мэттью, второй сын. Самым старшим был Джеремайя, за ним Мэттью, Марк, Мэри, Люк, Джоанна, Джон, Эктс. Мэттью – наш дед, мой и моего брата Джеффри. Он был строителем-подрядчиком и очень преуспел – разбогател и пользовался большим уважением, хоть и был инакомыслящим; я-то, конечно, англиканка. Дед оставил хорошо поставленное дело, но моему отцу не повезло. – Она вздохнула и поправила шарфик. – После его смерти мы оказались в довольно стесненных обстоятельствах, поэтому я с подругой открыла магазин рукоделия в Стритэме. Джеффри был недоволен, но что оставалось делать? На войну меня не призывали, так как у меня всегда было слабое сердце. Конечно, Джеффри очень умен, на государственной службе без этого нельзя.

Открылась дверь, и вошел Джеффри Тэвернер. Через предусмотрительно оставленную щелку в двери Джейкоб Тэвернер рассматривал своего кузена. Похож на сестру и в то же время нет. Оба были русоволосые и худые, обоим за сорок, но сестра выглядела неопрятной и неухоженной, а брата скорее можно было назвать красивым мужчиной. Он был на несколько лет моложе. Она – сутулая, а он – с хорошей осанкой и элегантно одетый. Пока он шел к столу, выражение его лица сменилось с официально-любезного, обращенного к Джону Тейлору, на явно раздраженное, когда взгляд его упал на сестру. Она тут же принялась извиняться:

– Я была уверена, что ты уже здесь. Мне бы и в голову не пришло прийти одной, я очень огорчилась, узнав, что я первая. Конечно, как любезно заметил мистер Тейлор, кто-то должен быть первым, но я бы не стала входить; я ведь задержалась перед самым выходом и подумала, что опоздаю. Мои часы…

Джеффри Тэвернер сурово перебил ее:

– Твои часы вечно идут неправильно.

Он сел и обратился к мистеру Тейлору:

– Я не совсем понимаю, зачем нас попросили прийти сюда. Я ответил на объявление, в котором потомков Джеремайи Тэвернера, умершего в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году, просили написать на указанный абонентский ящик. После короткого обмена письмами меня и сестру пригласили сюда. Как я уже сказал, письма я отправлял на абонентский ящик. На полученных ответах не было подписи, и я хочу сразу заявить, что я желаю знать, с кем имею дело.

– Разумеется, мистер Тэвернер. Вы имеете дело со мной.

– И вы представляете интересы…

– Мистера Джейкоба Тэвернера, который является сыном Джеремайи, старшего сына Джеремайи Тэвернера.

Джеффри, казалось, обдумывает эти слова. Через мгновение он сказал:

– Что ж, я здесь. И что же дальше?

Джон Тейлор покрутил карандаш.

– Мой клиент сообщил, что вы подтвердили ваши личности.

– Да, он получил копии наших свидетельств о рождении и копию свидетельства о браке наших родителей.

– Мне поручено уточнить у вас еще кое-какие детали. Насколько я понимаю, вы внук Мэттью Тэвернера, второго сына Джеремайи.

– Совершенно верно.

– Вы его помните?

– Меня уже спрашивали об этом, и я сказал, что помню. Он умер, когда мне было примерно двенадцать лет. Сестра была старше.

– Я отлично его помню, – сказала Милдред Тэвернер. – У него был очень тяжелый характер, пока с ним не случился удар; после этого он стал гораздо более приятным человеком. Он рассказывал нам истории про старую гостиницу и угощал мятными леденцами из жестяной коробки – знаете, такие круглые и полосатые леденцы.

Юный клерк вновь открыл дверь, начал было что-то невнятно бормотать, но был оттеснен в сторону. В комнате вместе с восхитительно-легким ароматом дорогих французских духов появилось нечто яркое. Нечто очень высокое, элегантное, женственное приближалось с рассеянной, но лучезарной улыбкой. Синие глаза с невероятными ресницами остановились на Джоне Тейлоре. Глубокий мелодичный голос произнес:

– Я должна представиться – леди Мэриан Торп-Эннингтон. Никто не разбирает эту фамилию с первого раза, и я совсем не удивлена. Я всегда говорю Фредди, что нужно убрать из нее какую-нибудь часть, но он говорит, что нельзя – а вдруг какие-нибудь родственники, которые могут оставить ему наследство, обидятся и вычеркнут его из завещания. Так что мне приходится все время объяснять и произносить фамилию по буквам. Торп заканчивается на «п», а Эннингтон пишется с двумя «н» в начале.

Она грациозно опустилась на стул.

– А теперь скажите же мне: это с вами я переписывалась?

Когда она отошла от двери, следом за ней в проеме появилась худощавая фигура. Это был мужчина, явно чувствовавший себя неуютно в неудачно скроенном синем костюме – слишком узком, слишком светлом и слишком броском. Заметив его, мистер Тейлор спросил наугад:

– Мистер Миллер?

– Верно, – сказал Эл Миллер.

В руке он держал кепку, которую все время крутил и теребил с такой силой, что казалось, вот-вот ее порвет. Он простоял у входа достаточно долго, чтобы Джейкоб Тэвернер смог заметить, что тот сильно нервничает, что волосы у него темные и слишком сильно набриолинены, что смуглое лицо с неправильными чертами блестит от пота, а галстук выглядит весьма плачевно. До Миллера вдруг дошло, что стоит он один, и он резко сел на край стула, достал яркий носовой платок и вытер лоб. В этот момент вместе вошли Джереми Тэвернер и Джейн Хирон. Джейкоб Тэвернер поморщился в своем укрытии. Он считал, что особой пользы от них не будет, хотя никогда нельзя знать наверняка. Если сначала не получается, пробуй, пробуй снова и снова. Они были самыми молодыми среди остальных. Он знал это, так как видел их свидетельства о рождении. Леди Мэриан было тридцать семь. Конечно, она на них не выглядела и не будет выглядеть еще лет десять, а то и дольше. Красавица, и еще какая – это он готов был признать. Прекрасный цвет лица благодаря макияжу, но очень хорошая кожа под ним. Красивые волосы – нечасто увидишь такой яркий каштановый оттенок. Хорошие зубы, не испорченные курением, как у каждой третьей женщины в наши дни. Отличная фигура с женственными изгибами. Ему нравились женщины с роскошными формами, но ей, подумал он, придется следить за весом после сорока. Он напел про себя:

Элу Миллеру, наверное, около тридцати. Чувствует себя немного не в своей тарелке и к тому же потеет. Надо же, он и молодой Джереми Тэвернер – кузены; забавно, если задуматься. Красивый парень этот Джереми, к чести семьи. Ему двадцать семь… или двадцать восемь? Нет, двадцать семь. А девушке, Джейн Хирон, должно быть, двадцать два. Грациозная девушка, с отличной фигурой – без нее не станешь манекенщицей. Впрочем, в остальном довольно невзрачная: бледное лицо с мелкими чертами, алая помада, красивая посадка головы, темные волосы, скромная темная одежда.

Он навострил уши и услышал, как леди Мэриан сказала:

– Моя бабушка Мэри Тэвернер? Да, конечно, я ее помню. Говорят, что я ее копия. Она сбежала из дома, стала актрисой и вышла замуж за моего деда. В нашем доме в Рэтли висит ее портрет, и все говорят, что впечатление такое, будто для него позировала я.

Она оглядела комнату с лучезарной улыбкой, словно ждала аплодисментов. Открывший дверь Джон Хиггинс получил изрядную дозу этой лучезарности, и в его ярко-синих глазах появилось легкое смущение. Оглядывая комнату, леди Мэриан посмотрела прямо на него и улыбнулась, но сейчас смотрела в другую сторону. Она беседовала с сидящим за письменным столом джентльменом. Джон Хиггинс остался стоять на месте и ждал, пока она закончит. По комнате разнесся ее смех.

– Она была красавицей, и дед ее обожал. Но все равно она служит страшным предупреждением, потому что я помню ее в то время, когда она весила примерно шестнадцать стоунов[3]. И ей было на это плевать.

Эти слова были полны драматизма.

– Конечно, это ужасно, совершенно ужасно. Ведь нет ничего лучше беспокойства, чтобы оставаться худой, но беспокойство так утомляет, правда?

Последнее слово прозвучало с легчайшим, едва заметным ирландским акцентом. Прекрасные глаза обвели слушателей, на этот раз в поисках сочувствия.

– Она никогда не умела беспокоиться, и я тоже не умею. Она дожила до девяноста лет, и, полагаю, я проживу столько же. Какие чудесные истории она мне рассказывала про свои годы на сцене!

Джон Хиггинс стоял на месте, смотрел и слушал. Он не смог бы выразить это словами, но, глядя на нее, он испытывал то чувство, которое возникает, когда весной солнце только-только начинает пригревать. Он не знал, что сказать, но можно ведь знать многое, не умея об этом сказать. Он молчал и неотрывно смотрел на нее своими синими глазами. Волосы у него были русые, густые, из тех, что невозможно пригладить никакими усилиями, так что они стояли торчком по всей голове. Ростом он был на пару дюймов выше остальных. Джейкоб, глядя в щелку, прикинул, что его рост шесть футов три дюйма, а у Джереми – примерно шесть футов и один дюйм[4].

Мэриан Торп-Эннингтон еще продолжала говорить, когда дверь с шумом распахнулась. Вошедшая женщина казалась крупной и высокой даже рядом с Джоном Хиггинсом. У нее были красивые глаза, густые темные волосы и постоянный яркий румянец, который бывает так трудно скрыть. Она была все еще красива, но ее черты уже начали грубеть, а фигура – приобретать грузность. Одежда этого не скрывала: ярко-синий жакет и юбка, белое шерстяное пальто на подкладке из шотландки, яркий шарф в алую рельефную клетку и шляпа, которую можно безнаказанно носить только юным и стройным девицам. Женщина огляделась и сказала:

– Что, я последняя? Что ж, всем добрый день.

Она подошла к столу.

– Миссис Дьюк, Флоренс Дьюк – это я. Для друзей Флосс. Я внучка Марка Тэвернера, третьего сына старого Джеремайи. Он был клерком у поверенного. Много никогда не зарабатывал, но был очень добр к нам, детям. Два моих брата погибли на войне. Отец умер, когда я была совсем маленькой. Он, Уильям Дьюк, тоже был клерком, так что жили мы у деда.

Слова следовали одно за другим, как пузырьки, поднимающиеся в масле, не быстро, но без перерыва. Джейкоб подумал: «Эту женщину трудно остановить, если она решила что-то сказать».

Джон Тейлор задал ей тот же вопрос, что и остальным:

– Значит, вы помните деда?

– Помню ли я его? Конечно, помню! Я не знаю, что бы мы делали, если бы он не забрал нас к себе, потому что мать была очень болезненной. Я в детстве тоже была слабенькой, хотя, глядя на меня сейчас, этого не скажешь, верно? – Она рассмеялась грудным смехом. – Я была маленькой для своего возраста и такой худой, что казалось, меня ветром сдует. Но это лишь доказывает, что у всех есть надежда, правда?

Она вновь рассмеялась, продемонстрировав великолепные зубы. Вдруг лицо ее потемнело, она вскинула голову и сказала:

– Если вас смущает моя фамилия, то я рождена под фамилией Дьюк, как указано в списке, где мы все перечислены и который у вас, полагаю, есть.

– Да, – сказал Джон Тейлор. Ему стало интересно, что за этим последует.

Она продолжила глубоким, неторопливым голосом:

– Эллен Тэвернер была моей матерью, Уильям Дьюк – моим отцом, так что я родилась под фамилией Дьюк. И к этой фамилии я вернулась. Я вышла замуж, правда, неудачно, так что я вернула свою девичью фамилию, которой мне незачем стыдиться. Мой дед к тому времени умер, и я пошла работать в бар, чтобы себя прокормить. Никто не может сказать про меня ничего плохого, мне нечего скрывать. Сейчас у меня своя небольшая закусочная, и дела идут хорошо. – Она посмотрела на всех по очереди, не вызывающе, но с большой снисходительностью. – Вот так. Как по мне, лучше сказать все, что нужно, и поставить точку, тогда никто потом не сможет упрекнуть вас в том, что вы не были честны. Вот и все.

Она кивнула и улыбнулась Джону Тейлору, прошла и села между Джереми и Элом Миллером. К столу подошел Джон Хиггинс и назвал свое имя.

– Я получил письмо с приглашением прийти сюда.

У него был медленный, приятный деревенский говор. Брови над голубыми глазами были озадаченно сдвинуты. Джон Тейлор оглядел его с интересом.

– Совершенно верно, мистер Хиггинс. Кому именно вы приходитесь родственником?

Хиггинс сцепил огрубевшие от работы руки.

– Моя мать, сэр, Джоанна, была одной из близнецов. Джоанна и Джон, девочка и мальчик. Джоанна Тэвернер вышла замуж за моего деда, Томаса Хиггинса, старшего плотника в поместье сэра Джона Лэйберна. У них родились сын и дочь, Джеймс и Энни. Джеймс был моим отцом, так что вот с какой стороны я родня. А Энни вышла замуж за иностранца по имени Кастелл. Вам эти сведения нужны, сэр? Не знаю, что еще вам рассказать, кроме того, что я тоже плотник, как мои отец и дед.

Джон Тейлор смерил его взглядом.

– Полагаю, вы служили на войне?

Голубые глаза прямо взглянули на него.

– Работы по разминированию, сэр. Мне разрешили заниматься этим, потому что убивать мне не позволяла совесть.

Он повернулся, прошел к последнему свободному стулу и сел рядом с Джейн Хирон. Мэриан Торп-Эннингтон улыбнулась ему, а затем с той же улыбкой оглядела весь ряд стульев.

– И все мы – кузины и кузены, – сказала она дрожащим от интереса голосом. – Ни один из нас ни разу прежде не видел остальных, но мы все кузены. Наши бабушки и дедушки были братьями и сестрами, а мы ничего друг о друге не знаем. То есть я хочу сказать, это же изумительно, правда? Такая тоска расти с родственниками, но как чудесно познакомиться с ними, уже будучи взрослыми!

– Думаю, некоторые из вас уже знакомы, – сказал Джон Тейлор. – Капитан Тэвернер, мисс Хирон, я думаю, вы знакомы, не так ли? Могу я теперь записать детали? Дамы вперед.

Джейн Хирон широко раскрыла серые глаза. Щеки ее слегка порозовели.

– Мой дед был самым младшим в семье, его звали Эктс.