Читать книгу Единственный, кто знает - Патрик Бовен - Страница 11

Раньше

– Лекция окончена, – с улыбкой сказал профессор студентам. – Можете возвращаться к своим почтенным занятиям. Как говорится, идите спасать жизни.

Марион сложила свои вещи в сумку и вышла из лекционного зала-амфитеатра. Сегодня вместе с ней лекции посещали ее подруги Иза и Веро. Они вместе готовились к вступительным экзаменам и все успешно их сдали.

– Эта семиология – просто какой-то кошмар! – пожаловалась Иза.

– Может, устроим себе табачную ингаляцию перед работой? – предложила Марион.

– Хорошая мысль, – кивнула Веро.

Они вышли из Отель-Дье, не снимая белых халатов, и расположились на площади перед собором Парижской Богоматери.

Было довольно холодно, и при дыхании изо рта выходили клубы пара. Слева какой-то человек продавал рождественские елки. Чуть дальше рабочие сооружали эстраду для предстоящих рождественских концертов.

Марион вынула из кармана пачку сигарет, протянула две своим подругам и одну закурила сама. Потом левой рукой обхватила правый локоть и, желая согреться, слегка помассировала плечо, одновременно затягиваясь. Вокруг, то и дело щелкая фотоаппаратами, бродили туристы в зимних куртках, замотанные шарфами до самых глаз.

– Хорошо, когда снег идет, – сказала Марион.

– Почему?

– Потому что в это время люди гораздо реже вызывают «скорую». Я заметила, что, когда холодает или когда транслируется футбольный матч, люди как по волшебству перестают болеть.

Ее подруги переглянулись, словно не решаясь задать ей какой-то вопрос. Веро наконец спросила:

– А как там у тебя… с Чессом?

Марион глубоко затянулась, словно так надеялась согреться.

– М-ммм… По правде говоря, это ужас… – Она выпустила дым из ноздрей. – Завалил меня работой по уши! Вообще-то я должна начинать в девять утра, но он требует, чтобы я являлась в семь тридцать и присутствовала при передаче ночной смены. После этого я работаю без перерыва до середины дня. Если есть время, успеваю съесть сэндвич где-нибудь на краю стола. Потом занимаюсь послеоперационными пациентами до шести вечера.

– По идее, ты ведь должна заканчивать к полудню?

– Вот именно что по идее.

– Разве он имеет право настолько тебя задерживать?

– Можно подумать, его это волнует! Начальник службы скоро уходит на пенсию. Чесс временно займет его место до прихода нового. Через два месяца нам пришлют подкрепление – новых интернов. А пока стажировка в Отель-Дье пользуется такой дурной славой, что никто – ни интерны, ни экстерны – не хочет сюда идти. Поэтому сейчас все валится на меня. Так что я вкалываю как проклятая, чтобы только удержаться на плаву. Я тренируюсь накладывать швы – на куриных эскалопах. На прошлой неделе купила их двадцать семь штук. Кассирша в супермаркете, наверно, решила, что я чокнутая. Я научилась делать все типы стежков. И все виды гипсовых повязок – на плече, предплечье, кисти. Могу накладывать шины, повязки Дюжарье, ремни на лодыжку… У меня вся квартира заляпана гипсом. Целый день работаю, а ночью вижу во сне бесконечную очередь в приемный покой – не успеешь разобраться с одним больным, а тебе подвозят еще троих…

Марион остановилась, чтобы перевести дыхание.

Подруги смотрели на нее округлившимися глазами.

– А как тебе сам Чесс? – наконец спросила Иза.

– Даже не спрашивай! – произнесла Марион почти с ожесточением. – Этот тип – настоящий тиран! Он помыкает нами как хочет. Он перекроил весь служебный распорядок. Теперь мы должны называть бомжей на «вы», мыть их и кормить. Он нанял ассистентку из социальной службы и платит ей из своего кармана. Он запретил нам курить в помещениях и объявил, что через несколько лет добьется запрета на курение даже на территории больницы. Можете себе представить?

– Говорят, его семья сказочно богата. Если бы захотел, он мог бы вообще не работать.

– Ну да, а пока месье ограничивается тем, что отдает приказы, потом исчезает в операционном блоке, и больше мы его не видим. Если он удостаивает нас визитом, то только затем, чтобы устроить мне разнос или сказать, без намека на тактичность, что я наложила пациенту гипс не на ту ногу…

– А что, ты правда наложила гипс не на ту ногу?

– …или заявить мне, что женщины не созданы для работы хирурга-ортопеда, поскольку для того, чтобы отвинтить протез бедра, необходимо иметь мощное телосложение и физическую силу, тогда как я вешу всего каких-то пятьдесят килограмм. Я расшибаюсь в лепешку, выполняя фактически всю работу интерна – и что, он меня хоть раз поблагодарил или хоть как-то отметил? Как же, дождешься от него! Хвалит он только Азиза, даром что тот не бог весть какой специалист, прямо скажем. И все равно постоянно: Азиз то, Азиз се. Что до меня, даже если бы я загнулась прямо на работе, ему было бы наплевать!

– Говорят, он очень хороший специалист в своей области, – заметила Иза. – Специализируется по хирургии кисти.

– Да, – прибавила Веро, – судя по отзывам, он настоящий гений. Он делает невероятные операции, практикует какие-то приемы, которых никто никогда раньше не видел. Что его занесло в Отель-Дье? Там у него почти нет возможностей применять свои навыки.

Марион зажгла новую сигарету от окурка старой:

– Мне кажется, он просто хотел найти себе подходящее владение. Место, где он царь и бог. Где можно раздать подчиненным указания, а самому спокойно заняться своими делами. К тому же, мне кажется, он иностранец.

– Почему ты так решила?

– По некоторым признакам. Например, у него акцент, как у моего отца. Возможно, он тоже американец.

Иза и Веро улыбнулись.

– Все это звучит так загадочно… – проговорила одна подруга Марион.

– И весьма возбуждающе, – прибавила другая. – Мне кажется, тебе бы стоило расспросить его подробнее.

– Я всего лишь экстерн.

– Ну и что?

– Мы с ним существуем в разных вселенных. Он никогда не разрешает мне сопровождать его в операционный блок, хотя бы заглянуть туда одним глазком. Я даже не имею права заходить в помещение для дежурных врачей, если меня туда не приглашали.

– Да при чем здесь работа?

Марион взглянула на подруг – обе хихикали.

– А… что тогда?

– Только не говори, что он ничуть не кажется тебе симпатичным.

– Что?.. Да я даже не обратила особого внимания на внешность…

– А… понятно, – невозмутимым тоном произнесла Иза, нарочито пристально разглядывая собственные ногти. – Ты, должно быть, получила черепно-мозговую травму, из-за которой лишилась зрения. Какая жалость. Наверно, это создает определенные неудобства при твоей работе.

Веро фыркнула:

– Все медсестры по нему с ума сходят. Но, кажется, ни с одной он не спит.

– Я смотрю, вы хорошо осведомлены, – сказала Марион, слегка поморщившись.

– О, я думаю, мы и половины всего не знаем…

– Тебе стоит попытаться его соблазнить.

– Что?!

– Это благотворно скажется на твоей карьере.

– Да вы с ума сошли обе!

Веро подняла указательный палец:

– Мы просто реалистки. Женщина руководствуется принципом необходимости, мужчина – принципом удовольствия. Поэтому женщина выходит замуж за мужчину, который ей полезен. А мужчина спит с женщиной, которая ему нравится.

– С чего ты это взяла?

– Уж поверь моему богатому опыту, – ответила Веро и, округлив губы, выпустила колечко дыма.

– А если он тебя не захочет, – добавила Иза, – то скажи, что есть еще мы!

Марион, пораженная, переводила взгляд с одной подруги на другую.

– Да вы, оказывается, настоящие нимфоманки! Я не собираюсь спать со своим шефом. И прежде всего – я романтик. Я хочу, чтобы мужчина заботился обо мне, интересовался, как я себя чувствую, что мне нравится… ну, я не знаю… дарил бы мне подсолнухи, потому что я их люблю. А этот тип – настоящий хам. Он только и умеет, что распекать.

– Если он с тобой плохо обращается, это как раз и может означать, что он к тебе неравнодушен, – заметила Иза. – Мужчины все такие.

– Но признай хотя бы, что он красавчик, – сказала Веро, – похож на Джонни Деппа.

Марион пожала плечами:

– С той только разницей, что считает себя богом.

– Может, он и не ошибается.

– Признайся, ты на него поглядываешь, когда он снимает халат, выйдя из операционной?

– Да нет же!

– Врет и не краснеет.

– Ну, хорошо. Немножко.

– И как тебе?

Марион вздохнула:

– Хорош как бог. И ягодицы, как у Джонни Деппа.

Все трое расхохотались.

– Ну что, отправляемся на галеры?

Марион сказала подругам, чтобы шли вперед, не дожидаясь ее: она решила покрепче зашнуровать кеды. С тех пор как стала работать в больнице, она носила «конверсы», чтобы во время непрестанной беготни по коридорам не так сильно уставали ноги. К тому же она боялась случайно подвернуть ногу, поэтому несколько раз в день заново перевязывала шнурки, чтобы они стягивали щиколотку плотнее: чужие переломы и вывихи, с которыми постоянно приходилось иметь дело, довели ее опасения едва ли не до паранойи.

Когда она опустилась на одно колено, ее взгляд случайно упал на стоявшую неподалеку скамейку. На ней, наполовину скрытый ветками рождественских елок, сидел человек в обычной одежде, он читал учебник анатомии. В следующий миг человек поднял голову, словно почувствовал взгляд Марион.

– Доктор Чесс?..

Он взглянул ей в лицо:

– Ба! Мадемуазель Марш.

– Э-э… а давно вы здесь?

– Да нет, не очень.

– Значит, вы нас не слышали?..

Он разглядывал ее своими ярко-зелеными глазами. Вид у него был отсутствующий.

– Нет, – ответил он, показывая ей небольшой плоский плеер. – Я слушал музыку. Это новая модель, сюда помещается много записей. Скоро, помяните мое слово, сотни и тысячи альбомов будут помещаться на каком-нибудь носителе размером с зажигалку… А что, вы мне что-то говорили?

– Нет-нет.

Сама не зная почему, Марион почувствовала легкое разочарование. Поистине, этот человек как будто живет в другом измерении. Так обычно вежливо говорят о тех, кого в глубине души считают чокнутыми.

– А скажите, Марион…

– Да?

– Разве вы не должны были навестить послеоперационных пациентов во второй половине дня?

– Да, конечно.

– Тогда почему вы здесь прохлаждаетесь?

Марион почувствовала, что краснеет. Она что-то пробормотала, повернулась и почти бегом направилась к больнице.

Вторая часть рабочего дня была такой же, как всегда – изматывающей как морально, так и физически. Пострадавших доставляли в приемный покой непрерывно, и Марион не представилось ни минуты, чтобы передохнуть. У нее сложилось такое ощущение, что это место концентрирует в себе всю мировую скорбь, и в каком-то смысле это было правдой. Ближе к вечеру она почувствовала недомогание – от усталости и постоянного недосыпания. Зайдя в туалет, померила себе давление: 90/50. Она разжевала кусочек сахара и запила глотком воды, чтобы давление хоть немного повысилось, но о своем состоянии решила никому не говорить. Вернувшись в приемный покой, она встала на весы. Сорок восемь килограммов. За две недели она потеряла два килограмма.

Медсестра спросила, все ли с ней в порядке. Марион кивнула и вернулась к работе.

Вот уже несколько дней у нее дрожали руки. Она стала замечать за собой, что может легко расплакаться при просмотре какого-нибудь дурацкого мелодраматичного сериала. Также она стала более обидчивой. Но она скорее умерла бы, чем призналась в этом.

Ее отец на нее рассчитывал. Он пожертвовал всем, лишь бы она добилась успеха.

Она должна выдержать.

В восемь вечера Марион походкой зомби вошла в раздевалку. Там орудовала шваброй уборщица, иммигрантка с Антильских островов. Она что-то резко произнесла, знаками указывая Марион, чтобы та не наступала на вымытый пол.

Марион уже не имела сил на ответ.

Чувствуя себя выжатой как лимон, она открыла свой шкафчик, положила на среднюю полку стетоскоп и молоточек для проверки рефлексов, повесила халат. Она уже собиралась закрыть дверцу, как вдруг какой-то посторонний предмет на верхней полке привлек ее внимание.

Марион смотрела на него, не веря своим глазам.

Это был цветок подсолнуха.