Читать книгу Ветер. Книга стихов - Павел Алешин - Страница 5
Снежный свет
Оглавление«В преддверии снега…»
В преддверии снега,
в предвестии света —
безветрие поля,
предсмертие горя.
Морозы всю свежесть
и розы всю нежность
развеют по ветру
и верному сердцу.
Раскинутся дали
грядущие сами,
минувшие – с ними
под куполом сини.
И будет покоя
раздолье и воля.
Всевластие снега
и царствие света.
«Любимая проснулась. Нежность…»
Любимая проснулась. Нежность.
А за окном – снега, снега.
Всегда бела снегов безбрежность,
и нежность пламенна всегда.
И эта нежность в круговерти
все закружила – синеву
и белизну, и без усердья
рассвет явила наяву.
Напротив солнца – камень лунный
глядит, как зеркало, в него.
Улыбок, вздохов, взглядов руны —
не зазеркалья торжество!
Разлейся золотою негой,
о, поцелуй живой зари —
разлейся светом ты и снегом,
которым льются ноябри.
«Как первый снег, еще не отличимый…»
Как первый снег, еще не отличимый
от капелек, уже не отличимых
от первых нас целующих снежинок,
нисходит нежность, белая в ночи —
в таком простом, в таком нежданном платье,
в таком волшебном платье тишины,
и улыбается: нечаянно – так снег,
так первый снег нежданно осязаем,
как поцелуй, растаявший в руках,
не на устах еще запечатленный,
пока еще – обещанный устам.
Вот первый снег, навеки различимый
кристальностью снежинок дождевых,
вот капельки снежинок на устах!
«Любимая – рядом. Во сне…»
Любимая – рядом. Во сне
могу я быть нежным и слабым.
Мне нравится, что в тишине —
что в нашей с тобой тишине —
могу я быть истинно храбрым,
быть истинно – слабостью – храбрым,
когда ты так жмешься ко мне.
За окнами – города луг,
ноябрьская серая хмурость
и марево будущих вьюг,
моря милосердные вьюг,
в которых волнуется мудрость,
волнуется честности мудрость —
для воздуха чистого плуг.
Я – рядом, любимая. Спи.
Поведай своим мне дыханьем,
что видишь сейчас ты в степи —
в своих сновидений степи,
впусти меня – вместе мы станем
бродить в этой ясной степи.
Ведь сны зимой – звездная степь.
А после – проснемся. И здесь,
где хмурая осени серость,
расслышим мы нежную песнь
о том, что есть в серости – светлость.
«Умолкла ночь в беззвездности небесной и упала…»
Умолкла ночь в беззвездности небесной и упала
на землю, словно снег, покровом ровным до зари,
непрекращающимся таинством. Но времени так мало.
Успею ли, луна, пока следами серебришь?
Я слышу гул живой и неизбывный гомон нежный
(как больно заплетать слова мне в эту вязь! —
мне не подвластную, что силой обережной
из ночи в ночь мою с покоем режет связь)
Есть отсветы… недолгие и смертные цезуры
бессмертного – у сердца с нервной немотой.
И нет, пускай, глаза мои – не римские авгуры,
но музыка терзает их своею наготой.
И вырывается она из вен, и на бумагу,
горя, ложится словом, чтобы снова зазвучать,
пусть не из сердца, но из уст – других – живой отвагой,
и слышащий тогда – душой – ей будет отвечать.
«Нет сладостнее, тише поцелуя…»
Нет сладостнее, тише поцелуя —
поцеловать укутанную дремой
любимую и в дымке серебреной
зимы внимать дыханья аллилуйе.
Дыхание внимательно всегда,
дыхание – души благоуханье,
таинственное жизни колыханье.
(Услышь, как дышат белые снега!)
Любовь моя, люби любую радость,
а самой малой радуйся вдвойне:
ведь самый малый дар – он самый хрупкий.
Но не пугайся за ее сохранность:
она хранима в сердца глубине,
как мир издревле – в нежности голубки.
«Я люблю это белое, вьюжное…»
Я люблю это белое, вьюжное
предзарождение снега,
и снежинки когда – две и девять – жемчужною
ощущаются россыпью света.
Я люблю, когда звездною поступью
посеребренное небо
можно трогать дыхания ощупью,
каждый вздох когда – нежности невод.
Тогда сердце, счастливое, снежится,
и, как воздух зимы, милосердно,
и ее белизною и свежестью
осеняет, как свет, все, что серо.
«Выснежилось небо…»
Выснежилось небо
белою волшбой.
Кем я раньше не был —
стал теперь с тобой.
(Кто зимою ведал —
ведал и судьбой).
Тихая, как заводь,
