Читать книгу Конечная остановка. Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 11 - Павел Амнуэль - Страница 4

После того, как 28 сентября 2004 года в «Окнах» была опубликована моя статья «Две аксиомы» (затем эта публикация появилась в интернете на популярных сайтах «Русский переплет», «Пирамида» и др.), в мой адрес поступили десятки писем от читателей. Я не рассчитывал на такой резонанс – статья не призывала спорить о взаимоотношениях науки и религии, в ней всего лишь утверждалось, что каждый человек, обладая, как известно, свободой выбора, волен сам для себя решать – верить ему в Бога или нет. Доказывать правильность своего выбора не нужно – человек выбирает для себя определенную жизненную аксиому и живет с этой верой в душе.

Каждый выбирает для себя… Для себя – и только. И никто не вправе вмешиваться, если выбор уже сделан.

Я полагал, что спорить тут не о чем. Лично я в Бога не верю, это мой выбор, и у меня нет никакого права его кому бы то ни было навязывать, убеждать кого бы то ни было в том, что именно эта аксиома верна, а другая – Бог существует! – нет. Аксиома не может быть верной или неверной. Аксиома – это принятое без доказательств и без какой бы то ни было аргументации допущение, на котором затем возводятся гигантское здание собственного мироощущения, система познания, этические и моральные надстройки.

Я полагал, что спорить не о чем, как невозможно спорить о том, чья аксиома о параллельных прямых – Евклида, Лобачевского или Римана – лучше и правильнее. «Разумеется, евклидова», – может сказать кто-нибудь и ошибется, потому что с формально-логической точки зрения ни одной из этих аксиом невозможно отдать предпочтение, каждая из них непротиворечиво и однозначно описывает собственную геометрическую систему, а в какой из них конкретно мы с вами обретаемся, вам сейчас не скажет никто, а, возможно, никто никогда и не скажет, несмотря на всю кажущуюся очевидность и применимость в нашей обыденной жизни евклидовой геометрии с ее единственной парой параллельных прямых.

Я полагал, что спорить здесь не о чем, но многочисленные письма читателей (не только после статьи в «Вестях», но и после интернетовских публикаций) показали, что не все так просто. Большинство обвинило меня в том, что я выбрал «неправильную» аксиому. Понятно, что обвинители выбрали аксиому «правильную» – эти люди в Бога верят и уверены не только в том, что Он существует, но и в том, что Он, конечно, все видит, все знает и, следовательно, непременно накажет в той или этой жизни мой «неправильный» выбор.

Как можно не верить в Творца, – говорят они, – если…

И далее следует обычно, во-первых, перечисление чудес, каковые никак не могли произойти на свете без Его личного вмешательства и участия, а во-вторых, перечисление имен великих ученых, которые много сделали для развития человеческой цивилизации и познания Вселенной и в то же время были набожны и верили в Создателя.

Оставлю без ответа наполненные пафосом вопросы типа «Да как вы, еврей, могли стать атеистом?». Предполагается, видимо, что, поскольку еврей и иудей – понятия, согласно нашей религии идентичные, то невозможно быть евреем и не верить в Творца. Да, невозможно – согласно одной системе аксиом. Вполне возможно – согласно другой, противоположной, системе. А поскольку выбор аксиоматики – дело сугубо личное, добровольное и в аргументации не нуждающееся, то и этот спор представляется мне равно бессмысленным и беспредметным.

Однако, поскольку читатели начали спорить со мной и друг с другом о том, что, вообще говоря, логическому анализу не поддается, возникла все-таки необходимость разобраться. Прояснить я могу лишь собственную точку зрения, поскольку в мою задачу не входит (и не может входить) убеждение кого бы то ни было в том, что мой или его выбор аксиоматики неверен или нуждается в изменении.

* * *

Начнем с чудес – с тех всеми признанных явлений, которые невозможно объяснить без Божественного вмешательства. Замечу для начала, что ни одно из таких чудес не может – по мнению не только атеистов, но и ученых-богословов – служить, как полагают некоторые мои оппоненты, ДОКАЗАТЕЛЬСТВОМ существования Творца. Для верующего человека эти чудеса естественны, поскольку доказывают не факт Его существования (зачем доказывать аксиому?), а Его любовь к своему творению, что, согласитесь, далеко не одно и то же. Для атеиста же чудеса являются научной загадкой, которая, вероятно, не может быть решена сейчас, при современном развитии средств исследования, но непременно окажется решена в будущем – близком или отдаленном.

Одно из главных чудес, на которое обычно ссылаются оппоненты, – происхождение человека. «Давно доказано, – читаю в письме, – что материалистическая теория Дарвина потерпела крах. Она не в состоянии объяснить, как возникла на Земле жизнь. Понятно, что мы произошли не от обезьяны. От кого же тогда? Невозможно объяснить происхождение человека иначе как Божественным актом творения».

И еще: «Все в живой природе развивается от простого к сложному. От примитивных форм жизни к разуму. Где тот механизм, который способствует этому процессу? Физики говорят, что энтропия может лишь возрастать, Вселенная стремится к тепловой смерти, а само существование жизни этому противоречит. Невозможно объяснить эволюцию природы без вмешательства Высшей силы».

Если читатель не забыл, в статье «Две аксиомы» я писал: «Ученый, который не останавливается в восхищении перед новой загадкой природы, на мой взгляд, – плохой ученый. А ученый, который останавливается перед этой загадкой, да так и застывает, повторяя „вот создание Божие“, – это не ученый вообще».

Многие мои оппоненты предлагают поступить именно так: застыть в восхищении перед научной загадкой, воскликнуть «Вот создание Божие!» – и закрыть науку. К тому же, никто пока теорию происхождения видов и естественного отбора не опроверг. Да, у дарвинизма есть (и всегда были) трудности, трудности есть у любой научной теории – в том числе у вроде бы совершенно надежно доказанной теории относительности. Я понимаю коллег-журналистов, которые для повышения интереса к своим публикациям сочиняют заголовки типа «Дарвин был неправ!» или «Теория эволюции опровергнута!». Но к науке это отношения не имеет. В той же статье «Две аксиомы» я писал и хочу повторить еще раз: «Теория Дарвина не опровергла Линнеевскую классификацию видов, а нынешняя биология не опровергает Дарвиновскую теорию, как об этом часто говорят, но дополняет принцип естественного отбора другими биологическими законами, во времена Дарвина не известными».

Ученый – в том числе верующий! – не может сказать: «Невозможно объяснить то-то и то-то иначе как актом Божественного вмешательства». Верующий ученый и без того прекрасно знает, что все в природе проникнуто Божественным духом. И если получены доказательства того, что современный человек является потомком неандертальцев (или кроманьонцев, что тоже не исключено), живших много тысячелетий назад, то верующий ученый примет это доказательство к сведению и будет уверен, что на то была Божья воля. Но он не оставит своих исследований, не оставит попыток дойти до сути, до реальной первопричины появления человека, и добьется ответа на поставленный вопрос, и будет убежден в том, что вела его по этому пути воля Творца, которому лучше знать, как представить научному познанию видимый путь развития человечества.

Не вижу тут никаких противоречий. Верующий ученый верит в истинность своей аксиомы, но не пренебрегает всеми законами и принципами науковедения.

Если даже теория естественного отбора потерпит полный крах (чего в реальности не происходит), то и это ДОКАЗАТЕЛЬСТВОМ Божьего промысла не станет – ученые придумают другую гипотезу происхождения видов, где ни слова не будет о Божественном вмешательстве. И верующие ученые, будучи убеждены, что все происходит по воле Творца, станут вместе со своими коллегами-атеистами эту новую теорию разрабатывать, все дальше погружаясь в археологическое прошлое нашей планеты в поисках то «недостающего звена», то «пралюдей» или обсуждая возможность возникновения первых бактерий в первичном земном океане.

Все в природе развивается от простого к сложному, и этому стоит, конечно, удивляться. Теория тепловой смерти Вселенной была популярна сто лет назад, и великий физик Людвиг Больцман даже покончил с собой, будучи не в состоянии примирить собственную идею с видимым благополучием Вселенной и эволюцией живых существ (боюсь, впрочем, что истинной причиной гибели ученого стали не эти противоречия, а более реальная душевная болезнь, которая свела в могилу не только Больцмана, но многих других творческих личностей).

Нужно, однако, иметь в виду, что к состоянию максимальной энтропии стремятся лишь закрытые термодинамические системы, чего нельзя сказать ни о нашей Вселенной в целом, ни о любой ее части, обязательно обменивающейся энергией с другими частями. Более того, наша Вселенная (и любая ее часть) не являются не только закрытыми системами, но и равновесными не являются тоже. И следовательно, вообще говоря, идея о непременном увеличении энтропии (и тепловой смерти) попросту неприменима в реальной жизни. Эволюция же неравновесных открытых термодинамических систем лишь сейчас изучается на достаточном экспериментальном и теоретическом уровнях. В частности, принцип саморазвития природных систем стал одним из основных научных принципов.

Разумеется, даже в том случае, если методами науки будет вполне определенно доказано, что все в природе развивается от простого к сложному и что принцип увеличения энтропии – лишь частный случай более общего физического принципа, все это ни в коей мере не будет ни доказательством, ни опровержением существования Высших сил.

Впрочем, взаимное непонимание возникает порой попросту из-за неправильного или слишком вольного использования терминов. К примеру, в одной из статей доктор физико-математических наук В. Летохов назвал законы самоорганизации сложных систем «Божественным промыслом». Будучи атеистом, физик всего лишь хотел сказать, что законы эти чрезвычайно важны для понимания развития материи во Вселенной. Это ведь действительно поразительная вещь – элементарные частицы складываются в атомы, атомы образуют молекулы, из молекул возникают живые организмы, которые, в свою очередь, образуют стада и социальные группы… Движение от простого к сложному можно продолжить и дальше – к еще не обнаруженным сообществам инопланетных разумов и даже многочисленным разумным вселенным. Таков закон природы – открытый уже, но пока не объясненный.

Точно так же физики пока не объяснили, почему, собственно, одноименные заряды отталкиваются, а разноименные – притягиваются, почему существует закон всемирного тяготения, почему скорость света составляет триста тысяч км/с, а не, скажем, двадцать километров в час… Физики не говорят о «Божественном промысле», полагая, что наука еще многого не знает, но, конечно, разберется в причинах всех явлений и законов природы, какими бы странными и чудесными они нам сегодня не казались.

* * *

Понятие чуда меняется не только оттого, что наука, развивая свои методы исследования, объясняет явления, недавно казавшиеся необъяснимыми. Понятие чуда изменилось сейчас до неузнаваемости еще и потому, что изменились – благодаря науке! – наши представления о структуре мироздания и, как следствие, о том, какие явления природы в этом мироздании принципиально возможны.

Является ли, к примеру, необъяснимым чудом и доказательством существования Высших сил и загробного мира явление перед вами на шумной и многолюдной улице Алленби человека, о котором вы точно знаете, что он уже умер – вы сами были несколько лет назад на его похоронах и выражали соболезнование вдове? Вы видите его в толпе, вы его узнаете, вы уверены, что не ошиблись… Но это невозможно, и вы, справившись с волнением, приходите все-таки к выводу, что обознались. Такое объяснение, даже если вы верите в Высший промысел, все-таки кажется вам наиболее приемлемым.

Наверняка с вами происходили такие – или аналогичные – встречи или другие столь же невероятные с точки зрения здравого смысла события. Возможно, именно одно из таких событий-чудес заставило вас в свое время переоценить собственное отношение к бытию Бога.

Если это так, то, значит, вам не известно о существовании в физике относительно нового направления – эвереттизма, названного по имени Хью Эверетта-мл., написавшего в 1957 году докторскую диссертацию на тему о ветвлении волновых функций. Волновые функции – понятие, казалось бы, сугубо квантово-физическое, к реальной жизни неприложимое, но из решения уравнений Шредингера, продемонстрированного Эвереттом, следует: если для элементарной частицы возможны несколько состояний, то не выбирается одно, а осуществляются все – но каждое в своей Вселенной. И сказанное относится не только к элементарным частицам, но и к любым их ансамблям – в том числе и к нам с вами.

Иными словами (и об этом я уже писал в статье «Разветвленное древо времени»), если, встав поутру, вы выпили чашку кофе, подумав перед этим «А может, лучше чаю?», то в момент, когда вы принимали решение, возник другой мир, в котором вы напились не кофе, а все-таки чаю.

И поскольку те или иные решения вы принимаете каждое мгновение, то каждое мгновение Вселенная ветвится, возникают новые и новые миры, в которых вы принимаете иные решения, совершаете иные поступки, и речь, конечно, идет не только о вас лично, но о всякой твари, и о всяком камне, который может скатиться по одному склону горы, а может – по другому…

Мироздание бесконечно сложно, и эвереттовские Вселенные – лишь одна из граней этой бесконечности, физически, как оказалось, вполне допустимая и чудом вовсе не являющаяся, поскольку объяснима научно.

И тогда ваша случайная встреча с покойным родственником – не чудо, явленное Творцом для того, чтобы вы поверили в Его силу, а то, что в эвереттизме называется склейкой: различные варианты реальностей не просто существуют раздельно друг от друга, но во множестве мест друг в друга проникают, и тогда в течение какого-то, обычно недолгого, времени вы наблюдаете то, что происходит в «соседнем» мире и, соответственно, можете случайно увидеть то, чего в вашем мире произойти не могло. Скажем, тот же ваш покойный родственник – в другой Вселенной, ответвившейся от нашей некоторое время назад, этот человек мог и не умереть от страшной болезни, мог даже не заболеть ею, и он, спокойно гуляя у себя, в своем варианте улицы Алленби, тоже был, возможно, немало удивлен, увидев в толпе вас, которого не встречал долгое время и о котором слышал такое… Впрочем, не будем о плохом.

Событий и явлений подобного рода в жизни каждого из нас происходило достаточно – уверен, что каждый читатель может вспомнить что-то, о чем он в свое время сказал: «Извините, обознался» или «Ну вот, показалось» и даже за чудо не посчитал, поскольку уверен был, что даже для чуда это явление слишком невероятно и фантастично. «Обознался», «показалось», «ошибся», «неправильно понял»… Вспомните, сколько раз вы произносили эти или подобные фразы!

Если бы вы остановили «покойника», заговорили с ним, убедились в том, что он каким-то странным образом все еще жив – согласитесь, это послужило бы для вас если не доказательством бытия Божия, то сильнейшим стимулом к тому, чтобы поверить в Провидение и Творца всего сущего. Хотя на самом деле это совсем вроде бы невероятное явление не доказывает существования Бога, а является лишь подтверждением одной из самых фантастических научных теорий нашего времени.

Оглянитесь вокруг – и вы увидите, сколько подобных чудес происходит ежедневно. В бесконечно сложном мире чудеса склеек и должны быть частыми – мы настолько к ним привыкли, что не обращаем внимания, полагая, что «нечто» – следствие нашей забывчивости (только что лежала вот здесь тетрадь и вдруг исчезла, а полчаса спустя опять оказалась на своем месте) или невнимательности (вроде бы я исправил ошибку в тексте, почему же она опять появилась?), или технической безграмотности (черт, током ударило – наверно, не нужно было соединять эти провода, но, с другой стороны, электричество ведь было выключено!).

Встречаясь с подобными чудесами, верующий скажет – «вот испытание Божие», атеист – «очередная эвереттовская склейка». Впрочем, верующий ученый, знакомый с теорией Эверетта, тоже согласится с тем, что имела место простейшая склейка реальностей, но добавит: «данная нам по воле Творца». И атеист, убежденный в том, что Высших сил не существует, не должен и не имеет никакого права спорить с этим утверждением – по той причине хотя бы, что не может в принципе это утверждение опровергнуть (как, естественно, и доказать, ибо аксиомы недоказуемы).

* * *

Что касается веры в Бога великих ученых, то здесь, боюсь, многие читатели и вовсе стали объектами недоразумения – точнее, мифа, сложившегося еще полвека назад, когда спор науки с религией (в советские времена) велся с многочисленными передергиваниями фактов и идей как со стороны «воинствующих атеистов», так и со стороны их верующих оппонентов, полагавших, видимо, что ссылка на авторитеты придаст больше веса их аргументам.

Чаще всего спорщики обращались к религиозным чувствам великого физика Альберта Эйнштейна и великого физиолога Ивана Петровича Павлова.

Чего только не приписывали Эйнштейну – он и атомную бомбу изобрел (хотя его роль в атомной гонке состояла лишь в том, что он подписал готовый текст, не им сочиненный – письмо президенту Рузвельту), он и в таинственном эксперименте со временем в годы Второй мировой войны принимал участие (хотя это и вовсе чистая фантастика). Ну, и в Бога Эйнштейн, конечно же, верил – как иначе, разве не ему принадлежит фраза о «Боге, играющем в кости» и о том, что «Бог изощрен, но не злонамерен»?

Да, были у Эйнштейна такие высказывания – в контексте его возражений по поводу вероятностной природы квантовомеханических процессов. К религии они имеют отношение не большее, чем наше обыденное «Бог с тобой!», ничего не говорящее о нашей вере в Творца или атеизме.

Эйнштейн неоднократно высказывался по поводу своего отношения к религии, эти высказывания можно найти в собрании его сочинений. Приведу довольно длинную цитату, чтобы не вырывать слов из контекста:

«Религиозные гении всех времен были отмечены этим космическим религиозным чувством, не ведающим ни догм, ни бога, сотворенного по образу и подобию человека. Поэтому не может быть церкви, чье основное учение строилось бы на космическом религиозном чувстве. Отсюда следует, что во все времена именно среди еретиков находились люди в весьма значительной степени подверженные этому чувству, которые своим современникам часто казались атеистами, а иногда и святыми. С этой точки зрения люди, подобные Демокриту, Франциску Ассизскому и Спинозе, имеют много общего…

Нетрудно понять, почему церковь различных направлений всегда боролась с наукой и преследовала ее приверженцев. Но, с другой стороны, я утверждаю, что космическое религиозное чувство является сильнейшей и благороднейшей из пружин научного исследования. Только те, кто сможет по достоинству оценить чудовищные усилия и, кроме того, самоотверженность, без которых не могла бы появиться ни одна научная работа, открывающая новые пути, сумеют понять, каким сильным должно быть чувство, способное само по себе вызвать к жизни работу, столь далекую от обычной практической жизни. Какой глубокой уверенностью в рациональном устройстве мира и какой жаждой познания даже мельчайших отблесков рациональности, проявляющейся в этом мире, должны были обладать Кеплер и Ньютон, если она позволила им затратить многие годы упорного труда на распутывание основных принципов небесной механики! Тем же, кто судит о научном исследовании главным образом по его результатам, нетрудно составить совершенно неверное представление о духовном мире людей, которые, находясь в скептически относящемся к ним окружении, сумели указать путь своим единомышленникам, рассеянным по всем землям и странам. Только тот, кто сам посвятил свою жизнь аналогичным целям, сумеет понять, что вдохновляет таких людей и дает им силы сохранять верность поставленной перед собой цели, несмотря на бесчисленные неудачи. Люди такого склада черпают силу в космическом религиозном чувстве. Один из наших современников сказал, и не без основания, что в наш материалистический век серьезными учеными могут быть только глубоко религиозные люди» (Альберт Эйнштейн «Религия и наука» – Religion und Wissenschaft. Berliner Tageblatt, 11 ноября 1930. Цитируется по: Альберт Эйнштейн. Собрание научных трудов, М.: «Наука», 1967, т. IV, ст. 39, с. 126).

Эйнштейн здесь говорит о религиозности, но что он имеет в виду? Читаем:

«…Самое прекрасное и глубокое переживание, выпадающее на долю человека – это ощущение таинственности. Оно лежит в основе религии и всех наиболее глубоких тенденций в искусстве и науке. Тот, кто не испытал этого ощущения, кажется мне если не мертвецом, то во всяком случае слепым. Способность воспринимать то непостижимое для нашего разума, что скрыто под непосредственными переживаниями, чья красота и совершенство доходят до нас лишь в виде косвенного слабого отзвука, – это и есть религиозность. В этом смысле я религиозен. Я довольствуюсь тем, что с изумлением строю догадки об этих тайнах и смиренно пытаюсь мысленно создать далеко не полную картину совершенной структуры всего сущего» (Отрывок из статьи «Мое кредо». Цитируется по: Альберт Эйнштейн. Собрание научных трудов, М.: «Наука», 1967, т. IV, ст. 55, с. 175).

То, что Эйнштейн называл религиозностью, к религии и вере в Бога не имеет отношения – речь идет об ощущении таинственности мироздания, и любой астрофизик, хотя бы раз глядевший в телескоп на далекие скопления галактик, согласится, что невозможно не застыть в восхищении при виде этих сталкивающихся, расширяющихся, сжимающихся и вращающихся друг около друга миров, каждый из которых содержит миллиарды звезд, подобных Солнцу, и великое множество планет, схожих с нашей Землей. Разглядывая фотографии далеких небесных объектов и восхищаясь их неразгаданной природой, атеист не перестанет при этом быть атеистом, а верующий человек, конечно же, будет черпать в этом естественном восхищении дополнительные силы для своей веры.

Что же до Альберта Эйнштейна, то 24 апреля 1921 года Герберт Гольдштейн, раввин нью-йоркской синагоги послал великому физику телеграмму из пяти слов: «Верите ли Вы в Бога?»

Эйнштейн ответил: «Я верю в Бога Спинозы, который проявляет себя в упорядоченной гармонии сущего, но не в Бога, который интересуется судьбами и поступками человеческих существ».

Бог Спинозы, как известно, не имеет отношения к тому Богу, о котором говорят религии – иудейская и христианская. Бог Спинозы – это природа, познанная и непознанная, но в принципе, конечно, познаваемая и составляющая предмет научного исследования, а не религиозного поклонения.

И еще:

«Это была, конечно, ложь – то, что вы читали о моих религиозных убеждениях, ложь, которая систематически повторяется. Я не верю в собственного Бога, и я никогда не отрицал этого, но выразил это отчетливо. Если во мне есть что-то, что можно назвать религиозным, то это только безграничное восхищение устройством мира, постигаемого наукой» (Из книги «Albert Einstein: The Human Side», изданной Принстонским университетом, редакторы Helen Dukas и Banesh Hoffman).

Надеюсь, из приведенных цитат достаточно понятно отношение Эйнштейна к вере в Бога и религии.

* * *

Не верил в Бога и великий физиолог Иван Павлов. Академик Леон Абгарович Орбели, ученик Павлова и тоже очень известный физиолог, рассказывал (привожу этот рассказ так, как он опубликован на сайте писателя Михаила Чулаки):

«Когда Павлова избрали председателем Общества русских врачей, он первым делом настоял на том, чтобы отменили панихиду в память о С.П.Боткине, с которой начиналось ежегодное заседание:

– Черт его знает, что за манера завелась у нас ни с того ни с сего служить панихиду? Мы ученые и собираемся почтить память ученого, а тут вдруг почему-то панихида.

Пришли как всегда не только врачи, но и родные Боткина, привыкшие к обычному ритуалу. Но начались слушания – и никакой панихиды. Родственники ушли разочарованные, и на другой день Павлов каялся:

– Какого я дурака свалял вчера! Как я не подумал! Мне не хотелось нюхать ладан, а я не подумал о том, что чувствуют члены семьи. Ведь они же пришли не доклады наши слушать! Они привыкли, что мы посвящаем заседание памяти Боткина, служим панихиду. Они же верующие люди. Я неверующий, но должен же я считаться с чувствами верующих! Никогда себе этого не прощу! Я это понял, как только увидел лицо вдовы.

И другой случай. Павлова посетил почтенный старик, врач, его товарищ по Медико-Хирургической академии. Сотрудники слышали, что разговор сначала шел мирно, а потом вдруг послышались крики Павлова. Старик ушел, а Павлов объяснил:

– Черт его знает. Всегда приходил, вспоминал приятно студенческие годы, а тут вдруг спрашивает: «Как ты относишься к загробной жизни?» Я говорю: «Как отношусь? Какая загробная жизнь?» – «А все-таки, как ты думаешь – загробная жизнь существует или не существует?» Сначала я ему спокойно объяснял, а потом мне надоело: «Как тебе не стыдно! Ты же врач, а говоришь такие глупости!»

На следующий день Павлов пришел мрачный:

– Что я наделал! Ведь этот доктор ночью покончил с собой! А я, дурак, не учел того, что у него недели три как умерла жена, он искал себе утешения, надеялся встретиться с душой умершей. А я оборвал его… Все-таки нужно же немного думать не только о своих мыслях, но и о других людях».

– Так что очевидно, – заключает академик Орбели, – Павлов был атеистом, но при этом он старался щадить чувства верующих. А когда в силу своего нетерпеливого темперамента давал им понять всю глубину их заблуждений, то потом раскаивался. Религию он считал разновидностью психотерапии – не больше и не меньше.

На вопросы анкеты архиепископа Кентерберийского академик Павлов в 1936 году ответил коротко и однозначно:

«Верите ли Вы в Бога или нет?» – «Нет, не верю».

* * *

Человек, естественно, вправе менять свои аксиомы, и никто не может поставить ему это в вину. Недавно изменил свои воззрения британский профессор философии Энтони Флей. Ученому больше 80 лет, и полвека своей долгой жизни он считался одним из самых известных в мире философов-атеистов. На закате лет, внимательно, по его словам, изучив данные разных наук, Флей пришел к выводу о том, что Вселенная не могла возникнуть спонтанно, без вмешательства Высших сил. Невозможно без такого вмешательства объяснить развитие жизни на Земле и ряд других природных явлений. На протяжении десятков лет профессор утверждал, что нет никаких доказательств существования Бога. Сейчас Флей полагает, что нашел такие доказательства, и по зрелом размышлении поверил в то, что Бог есть. «Исследования ДНК, – утверждает он, – показали, что для создания жизни необходимо участие разума».

Возможно. Это одна из гипотез, к Богу, вообще говоря, не имеющая отношения. Предположим, что жизнь на Земле была действительно создана с помощью разумных действий. Прилетели, к примеру, инопланетяне, увидели, что Земля пуста, но потенциально годится для обитания живых существ, и населили первичный океан планеты бактериями, из которых за миллиард лет развились разумные существа. Доказать эту гипотезу, в принципе, возможно, как и опровергнуть – если будет доказано, что никакие инопланетяне в доисторические времена Землю не посещали.

Но как это доказывает существование Бога?

Энтони Флей сделал свой личный выбор, и не более того. Кстати, с этого момента он перестал быть ученым. Вовсе не потому, что поверил в Творца. А потому, что остановился и сказал: «Все. Приехали. ДНК создал Бог, и больше тут исследовать нечего».

Впрочем, Флей не вполне последователен в своем выборе – наверно, трудно стать действительно верующим после столь долгого атеистического опыта. «Я не верю в христианского или исламского Бога, – говорит профессор, – это всего лишь Саддам Хусейн космических масштабов. Бог – это разумная сущность, имеющая цель».

То есть, Бог профессора Энтони Флея вполне может быть и тем самым инопланетянином, о котором шла речь выше – ведь и он, пришелец с другой планеты, есть разумная сущность, имеющая цель…

Пример с профессором Энтони Флеем я привел здесь, чтобы показать еще раз: вера или неверие в Творца – личный выбор каждого, и более того, выбор этот может меняться на протяжении человеческой жизни. Атеист может поверить в Творца, верующий – засомневаться и стать атеистом. Ссылаться при этом можно на что угодно: «научные» доказательства, мистический опыт, жизненные обстоятельства…

На самом деле аргументы не требуются. Человек выбрал другую аксиому. Его право.

* * *

И в заключение – еще одно важное обстоятельство, о котором предпочитают не вспоминать верующие (да и ученые-атеисты тоже), когда рассуждают о возможной конверсии науки и религии и взаимовлиянии аксиом.

Вера в Бога или неверие в Него, выбор аксиомы – личное дело каждого, и никто не вправе вмешиваться в этот выбор.

Иное дело – наука и религия. Это общественные институты, и проявляют они себя совершенно по-разному.

Наука существует для того, чтобы описать и понять строение мироздания (включая и человека, как части Вселенной). До недавнего времени (если точнее – до появления эвереттизма) считалось, что Вселенная у нас одна, и, следовательно, научная истина тоже едина. Во всяком случае, ни один физик – верующий или атеист – не сомневается в том, что тела притягиваются друг к другу с силой, которая меняется обратно пропорционально квадрату расстояния. Это научно установленный факт, закон природы.

Верующий ученый и ученый-атеист всегда поймут друг друга, работая вместе над одной научной проблемой. Но ситуация принципиально меняется, когда начинают говорить о возможности доказательств религиозных догм научными методами или о поисках в религиозных книгах доказательств той или иной научной идеи. Ибо тогда приходится спрашивать: о какой из религий речь-то идет? Наука одна, религий много. Каждая из них по-своему рисует картину мироздания и не собирается от своей картины отступаться, вносить в нее изменения.

Когда еврейские теологи сопоставляют религиозную картину эволюции Вселенной с научными фактами, они, естественно, имеют в виду описание Творения и человеческой истории в Торе. Христианские теологи присовокупляют к тому Новый завет, и там ищут соответствия с научными представлениями, но еврейские мыслители с таким подходом, конечно, согласиться не могут. А у мусульман свой взгляд, и свои представления о соответствии науки и религиозных догм.

Которое же из них истинно?

Получается, что, когда религиозный философ говорит о полезном взаимовлиянии науки и религии, он имеет в виду единую науку и конкретную религию – иудаизм, христианство, ислам, а может, и того «хуже»: буддизм, индуизм, синтоизм, конфуцианство с их совершенно различными представлениями о мироздании. «Наука, – говорят нам, – подтверждает, что мир был создан в течение шести дней из первозданного хаоса (Большой взрыв)». То есть, наука подтверждает представления иудаизма и отвергает представления любой из восточных религий? С помощью науки можно, значит, сделать выбор – какая религия правильная, а какая нет?

Сопоставляя научные факты и религиозные представления, мы не к истине придем в результате, а к гораздо большим распрям, нежели те, что были в средние века. Нет науки американской, – говорим мы, – нет науки российской, израильской или французской. Наука едина. Но если поверять религиозные догмы научными теориями (и наоборот), неизбежно возникнут иудейская физика, мусульманская биология и христианская химия.

Сегодня, к счастью, лишь немногие энтузиасты занимаются поисками в науке подтверждений того или иного религиозного учения. Если идеи конвергенции науки и религии найдут всеобщее признание, кончатся и наука, и религии, наступит всеобщий разброд, истина перестанет быть единой, и нынешняя война цивилизаций получит свое вполне «научное» обоснование.

Оставим науку науке. Пусть верующие ученые и атеисты делают общее дело. Вера в Творца или неверие не мешают процессу познания.

Не нужно спорить об аксиомах веры и неверия. Наука от этих споров не выигрывает.

Вести-Окна, 28 сентября 2004,

стр. 12—14