Читать книгу Капли звездного света (сборник) - Павел Амнуэль - Страница 22

Точечки остались. Когда я приподнял веки – осторожно, будто тяжелые шторы, – точечки выпрыгнули из глаз и разбежались по стенам. Боль исчезла. Я лежал на постели одетый, а в ногах у меня с мрачным видом сидел наш фельдшер Рамзес Второй. Полное его имя было Радий Зесоян, и был он вторым нашим медфараоном из династии Зесоянов – до него шаманил его старший брат, но однажды сбежал на более выгодную работу в городскую амбулаторию. Рамзес Второй слыл хорошим малым, но вряд ли кто-нибудь доверял ему свое здоровье больше чем на одну простуду. Как-то не везло обсерватории на врачей. Молодые и гордые выпускники мединститута не желали ехать в захолустье, ибо врачи нужны были и в городе. Старые да опытные тоже не горели желанием, вот и оставались гордые и сговорчивые, вроде Рамзеса.

– Проснулся, – сообщил Рамзес, увидев, что я разглядываю его белый халат.

– И слава богу, – послышался голос Юры.

Я повернул голову: Рывчин сидел у стола и штудировал мои записи. «Никогда не отличался тактом, – с неудовольствием подумал я. – Когда он успел вернуться из города? Ведь уехал на праздники. Неужели я провалялся без памяти двое суток?!» Сразу вспомнилось – горящая планета, точки-бактерии, боль и что-то еще…

– Число, – сказал я.

– Молодой человек, – пояснил Юра Рамзесу, – желает знать, какой нынче год. Он воображает, что проснулся в двадцать втором веке.

Рамзес Второй растолковал мне, что к чему, своим густым и скрежещущим, как поезд на тормозах, басом:

– Ты проспал два часа. Я дал тебе кое-что выпить. У тебя болела голова. Тебя привел Абалакин. Ты переутомился. Много работаешь. Я за тебя возьмусь. Каждый вечер – прогулки. Утром – холодный душ и обтирания. А сейчас спи.

Я хотел было сказать, что чувствую себя, как никогда бодро, но Юра подмигнул мне, кивнул на подушку, и я послушно закрыл глаза.

– Все в порядке, – сказал Юра. – Вали отсюда.

Я открыл глаза, когда хлопнула дверь.

– Откуда ты взялся? – спросил я.

– Из города, естественно. Надоело… Валера хоть бы что, а меня джаз изводит. В общем, сбежал. Ключ свой забыл у Валеры, пришлось идти сюда. Прихожу – тебя нет, лежат тетради, я человек любопытный, ознакомился. А тут вваливается Рамзес, тащит тебя. Говорит – нервное переутомление. Я себе думаю: с чего бы это? Ну ладно, – оборвал он себя, и взгляд его неожиданно стал жестким. – Что случилось у телескопа? Что ты там увидел?

– Какая разница? – сказал я. Вспоминать не хотелось. После случившегося – может, кончилась моя способность? Об этом я думал, этого боялся. Не до объяснений.

– Не хочешь, не надо, – миролюбиво сказал Юра. – Тогда я сам скажу. Все, что у тебя тут написано, полная чепуха. Для фантастики не фантастично, для науки – антинаучно. Ты ищешь объяснений, а сам толком не установил – может, это вообще галлюцинации? К примеру… Вспомни-ка одно из э… видений и попробуй в нем что-нибудь изменить. Мысленно. Если это всего лишь плод воображения… Ты слушаешь?

Я слушал. Я представил себе диск-звездолет на фоне зеленой планеты. Попробовал пристроить к диску ходовую рубку, как на атомном ледоколе. Не получилось. Я четко видел сероватый диск, тусклое пламя, сквозь которое мог даже разглядеть контуры материка с желтой береговой полосой. А рубка расплывалась, исчезала, едва только я переставал о ней думать.

«Доказательство, – подумал я. – Какое это, к черту, доказательство? Для кого оно? Для шефа или для психиатра? Мало ли что я могу себе мысленно представить, а что – нет?»

Я начал вспоминать все звезды подряд, воображал их иными, и мне это не удавалось. Я видел то, что видел, и помнил только то, что помнил, – не больше и не меньше.

– Не можешь? – спросил Юра и сел на кровать, я почувствовал, как застонали пружины. – Это уже хорошо. А теперь попробуй представить себе планету около Новой Хейли. Попытайся разглядеть новые подробности, каких ты не увидел или не заметил, когда смотрел в телескоп. Смотри и описывай. Ищи новое.

Юра говорил как гипнотизер – внушительно и, по-моему, не своим голосом. Новое. Я вгляделся в картинку и почувствовал, как опять появляется боль. Будто нарастающая волна цунами – нужно остановить ее. Вот она медленно опадает. Стихла. Но в какое-то мгновение, когда волна уже перевалила через береговой волнорез, будто именно боль прорвала плотину. Я понесся еще ближе к планете, к какой-то точке на границе света и ночи. Это был город. Он раскинулся как спрут: улицы-щупальца, дома – шпили с длинными четкими тенями. Город не горел, но вокруг него все дымилось, над домами и площадями редкими зеленоватыми пятнами неслись клубы полупрозрачного дыма и облачка пламени. Город выглядел вымершим, но в то короткое мгновение, когда я увидел его, я просто не мог различить движения. Главное – это был город, настоящий город, чужой город.

– Ну что? – нетерпеливо спросил Юра.

– Как будто город, – неуверенно ответил я. – Дома, улицы. А может, показалось. Раньше я ничего такого не видел. Или не обращал внимания. Запомнил механически. Я больше смотрел на пожары…

«Разговорился, – подумал я. – Зачем я все это рассказываю? Сейчас наш Юра глубокомысленно нахмурит брови, посидит минут пять и родит мышь. Совершенно ясно. Потому что в сознании у него, как, впрочем, и у меня сидит одна мысль – невозможно. Никто никогда не видел звезд вблизи, этого не допускают физические законы».

– Чего нам недостает, так это гениальности, – пробормотал Юра.

Точно. Гениальности нам не хватает. Если человек заявляет, что может читать мысли, можно дать ему мысленное задание. Если способен спать на гвоздях, готовят ему постель. А если человек утверждает, что ему являются привидения? Чем проверить? Энцефалографом? Окулист и невропатолог ничего не скажут. Остается психиатр. Вот и весь сказ. Таких, как я, только более настырных, нужно искать в желтых домах. Собрать всех с аналогичными синдромами и попросить описать горящую планету. Психи расскажут кто во что горазд. Но если найдутся несколько человек, которые опишут одну и ту же, в мельчайших деталях картину… До чего я дошел?! Общее собрание психов. Старший инженер Луговской отправляется в командировку по сумасшедшим домам Европы…

А если я один такой? Если таких за всю историю человечества были десятки? Может быть, таким был Свифт, писавший триста лет назад о двух спутниках Марса? Безнадежная затея – искать себе подобных.

Что остается? Первое: пытаться найти объяснение самому. Второе: смотреть на звезды, обнаруживать подробности, которые не видны никому ни в какие телескопы, но завтра должны проявиться. А я бы каждый раз предупреждал заранее. После десятого предупреждения даже Саморуков заинтересуется…

Есть и третий вариант: смотреть и молчать. Записывать. Ждать удобного часа. Так и буду, как мистер Кэйв в уэллсовском «Хрустальном яйце». Уж он-то мог убедить кого угодно. Вот яйцо, смотрите сами. Нет, молчал, прятал под подушкой, глядел по ночам, наслаждался неведомым.

Я открыл глаза, вспомнив, что Юра сидит и ждет. Но Рывчина не было. У самого моего носа лежала на одеяле записка: «Спи спокойно, дорогой товарищ. Тетради я взял с собой. Поговорим утром».

«Куда он пошел? – удивился я. – У него же нет ключа…» Мысль шевельнулась лениво, я уже засыпал.