Читать книгу Продюсер - Павел Астахов - Страница 26

– Рома, пойми ты, наконец! Нам делить нечего.

– О-о! Я бы так не сказал, Корней Львович.

Ротман потягивал морковный сок со сливками – новомодный диетический коктейль, который якобы помогает пищеварению. Серьезно поизносившись к пятидесяти годам, Роман, как и многие его коллеги из шоу-бизнеса, вспомнил о здоровье. Ну а Фрост вообще сидел на так называемой зеленой диете. Смысл ее состоял в том, чтобы есть только все зеленое. Сейчас он жевал пучок петрушки и запивал зеленым соком киви. Нажив многие миллионы, магнаты не могли себе даже позволить ту еду, которую им так хотелось. Приходилось с кислым видом отказываться и произносить длинные монологи о пользе диет, голодания и раздельного питания. Ротману более всего на свете мечталось заглотить кусок сала и запить холодной водкой. Фрост мечтал о том же, но в обратном порядке.

– Погоди, Рома. Погоди. Ты торопишься с выводами. Давай разберемся, что нам мешает разделить активы Шлица. Явно не твои подозрения, что он жив и здоров. А вместо себя похоронил восковую фигуру.

– Я ничего не исключаю и ничего не утверждаю! Не хочешь – не верь.

– Ладно, проехали. Так кто же нам мешает? Или что?

– Ха. Понятно что! Твоя жадность, дорогой Корнюша!

– Нее-ет! – Фрост сморщился и брезгливо затряс копной волос. – Ты все неправильно видишь, Рома! То у тебя призраки по пятам бегут, то доллары глаза застят. Какая жадность? Я каждую заработанную копейку вкладываю обратно в индустрию. У меня весь доход от телеканала, газет, фильмов уходит полностью на стройку.

– Интересно у тебя получается, Корней! По-твоему, Шлиц, что же, не вкладывал? – Роман отставил стакан и захрустел сухариком.

– Это еще надо смотреть, – уклонился Фрост. – Наверное, что-то вкладывал, но его инвестиции ничтожны. Я – основной инвестор «Медиасити». Вот ты же опекаешь свою станцию?

– Естественно! Неужели ты будешь мне подкидывать бабла? Я сам кручусь, как слуга трех господ. С одной стороны, государство жмет: лицензии, разрешения, налоги, проверки, политическая разнарядка, выборы. Всякая хрень! А мне же семью надо кормить…

– У тебя их, кажется, целых три? – продемонстрировал осведомленность Фрост.

Ротман скривился:

– Ой-ой-ой! Какой борец за нравственность отыскался! Ты меня, Корнюша, не стыди! Я этого, знаешь, не люблю. Все мои, и все на мне. Ни от кого не отказываюсь.

– Слушай, Роман, прекрати! Я не об этом сейчас. Извини. Не бери в голову! – Он протянул руку, и Ротман тут же убрал руки со стола; он явно не собирался принимать рукопожатие.

– Ну-ну. Прощаю. Что еще?

– Давай меж собой договоримся, как разделить это все, – как ни в чем не бывало, продолжил Корней.

Ротман поднял брови:

– Ты чего? С дуба рухнул? Ты чего делить собрался? Мою станцию? А вот хрен тебе по всей морде! – и Ротман сделал неприличный жест рукой, отмерив половину длины руки, до локтя.

Фрост хотел вспылить, но взял себя в руки. Он знал и много раз страдал от того, что Роман Ротман был настоящим трамвайным хамом и мог обругать кого угодно. Сейчас было не время ссориться. Можно отомстить по-другому и в другое время. Корней, как, впрочем, и сам Ротман, прекрасно отработал такие приемы – и не раз. Они натравливали друг на друга и налоговиков, и ментов, и бандитов и, в конечном счете, отмазывались, пусть и неся существенные денежные издержки. Таковы были законы этого мира.

Сейчас можно было изменить кое-какие условия, и, что главное, с очень значительной выгодой для себя. Но разговор за диетическим столом не клеился, и Фросту пришлось даже прибегать к наглядному примеру:

– Ты видел эту новую программу с этим… адвокатом Павловым?

– Это «На троих», что ли?

– Ну да, «Треугольник мнений». Так даже непримиримые политики и то у него договариваются. Зюганов, Жириновский, Митрохин. Видел?

Ротман высокомерно хмыкнул:

– Ну, видел! Так то ж политики, все они – беспринципные клоуны, а мы – благородное купечество. У нас принципы есть.

– Тем более, Рома, – не отступал Фрост, – наш принцип: «Живи сам и дай жить другим!» Так ведь?

– Вроде того. Только мне твои принципы, товарищ Фрост, до одного места!

Фрост закусил губу.

– Почему же?

– Что-то ты слишком ласково поешь, Корней, – издевательски ухмыльнулся Ротман, – уж не ты ли Шлица… того… заказал? А? Может, с повинной? Чистосердечное признание, знаешь, смягчает наказание. Ха-ха-ха!

Ротман заржал, и Фрост вспыхнул и еще крепче стиснул зубы. Поссориться и расстаться на такой ноте стало бы непростительной стратегической ошибкой. Нужно было отбить эти хамские нападки. Корней улыбнулся и тоже засмеялся:

– Ха-ха-ха. Рома, ты в своем репертуаре. Только, знаешь, мне как-то вспомнилась тут одна история. Когда у тебя были скачки твои? «Романтик-дерби»? Месяца полтора назад?

– Ну, где-то так. Даже два, – еще не понимая подвоха, подтвердил Роман. Он отличался не только хамским поведением, но и некоторой туповатостью.

– Вот именно. Помнится, ты с Иосифом что-то там заспорил, – ласково улыбнулся Фрост. – Я ничего не путаю? Вроде как это он кричал, что ты жулик, ставишь на купленных жокеев. С лошадьми мухлюешь… Так, кажется?

– Не помню я ничего такого! – зло огрызнулся Роман.

Он был абсолютно уверен, что конфликт из-за крупного проигрыша Шлица в ставке на лошадь, которую прямо перед стартом незаметно напоили водой по указанию Романа, остался тайной для окружающих. Теперь он судорожно соображал, кто бы мог услышать претензии Шлица. Они стояли лицом к лицу, а говорили хоть и резко, но вполголоса, и вообще, как правило, такие конфликты между заядлыми игроками не становятся достоянием общественности.

Ротман и представить не мог, что накануне специалисты по технологиям тайного съема информации установили во всех ложах уникальную аппаратуру и в течение нескольких часов записывали все переговоры VIP-гостей, пришедших на традиционно проводимые ими ежегодные скачки. Дубликат всех разговоров лег на стол Фроста этим же вечером. Там было – помимо ссоры Шлица и Ротмана – много и других не менее интересных сведений. Например, на какие счета и в каком размере шли откаты по тендерам на строительство северного нефтепровода. А также о новых любовницах ставшего появляться во всех тусовочных местах помощника премьер-министра.

Боялся почитать Фрост только записи из ложи первой леди. Уничтожать не стал, а лишь запечатал в конверт и убрал в сейф – от греха подальше. Он давно уже использовал все подобные мероприятия для сбора компромата и получения закрытой информации о нужных ему людях. Он вообще искренне считал, что шоу-бизнес, телевидение, радио, мода и прочие развлечения – это наживка для лохов и отличный инструмент для выстраивания гораздо более сложной модели бизнеса. Той самой, которая называется Большая Политика. И сейчас как нельзя кстати пришлась полученная совсем недавно информация на Ротмана, который теперь бледнел и зеленел от страха перед обвинением в убийстве Иосифа Шлица. Он тяжко сглотнул:

– Корней, ты чего, серьезно? Ты меня что, подозреваешь?

– Я? Я-то, возможно, и нет… а вот этот Агушкин-Пиндюшкин точно тебя закроет. – Фрост старался быть максимально серьезным и этим загонял Ротмана в полный тупик. И тот дрогнул:

– Э-э-э. Корней, ты не спеши. Сам пойми, мало ли чего не сболтнешь сгоряча…

– Ну-ну… сгоряча, говоришь? Как ты там его назвал? Помнишь?

Фрост рассматривал внезапно ставшего беспомощным хама Ротмана. Тот, конечно же, помнил, что назвал Шлица «трупом». Конечно же, сгоряча. И еще – в ответ на угрозу Иосифа, который первый пообещал грохнуть Ротмана за «подлянку» и «кидалово». Что же тут было ответить, если тебе уже грозят убийством. Не объяснять же, что такие угрозы произносятся достаточно часто и не всерьез. Ну, то есть вроде как всерьез, но лишь для того, чтобы затем откупиться или как-нибудь еще «разойтись». Только вот тут не успели они с Иосифом разобраться…

Роман заерзал:

– Корнеич, слушай, ты… это… не говори никому. А? Я тебе… это… ну… тоже… готов помочь. Говори, чего надо-то…

В глазах Ротмана уже исчезла прежняя надменность и наглость – он заискивал, и Фрост наслаждался моментом. Хам был приструнен, запуган и покорен; теперь его надо использовать в правильном направлении. Фрост отбросил назад свою великолепную челку и покровительственно кивнул:

– Я, Роман, человек слова. И дела! Я тебе сразу предложил и сейчас предлагаю: давай забудем о Шлице.

– Как это? Забудем… – протянул непонимающе Роман.

– Забудем. Нет его и не надо. Ты забираешь себе его пакет акций. Я со своими делами разбираюсь. А если баба его или еще кто начнет копать, то мы – в полном отказе. Ничего не знаем. Бизнес наш. Иосиф терся вокруг нас, но никогда ничего не имел. А еще лучше, Рома, если ты внимательно посчитаешь все ваши зачеты-расчеты и нарисуешь должок за ним кругленький. Понял?

– Должок? Хм. Это можно. У него в ротации несколько песен этого педика Клима Чука и нимфетки Айки. Сейчас скажу, чтобы удвоили эфиры, и вот тебе должок. Только как мне получать-то его? Иосифа-то нет…

Как и многие люди его профессии и положения, Ротман отличался не только хамством, но и глупостью. Фрост тяжело вздохнул и тонкой струйкой выпустил воздух в сторону Ротмана. Тот отшатнулся, вытаращил глаза, но стерпел, и Фрост задумчиво покачал головой:

– Рома, Рома. Как ты вообще рулишь своим радио, да еще и газетой, журналом? Конкурсы проводишь, скачки устраиваешь…

– А чего ты загадками тут говоришь? – обиделся тот.

– Ладно. Долг нарисуй на всякий случай. Чтоб ты знал. Наследство Иосифа, как и любого человека, это не только его бабки и барахло, но и долги. Понимаешь? Дол-ги! Если наследники, а это только Медянская, к тебе сунутся, ты им и предъявишь долги. Понял теперь?

– А-а-а. В смысле не мы ему, а он нам уже должен будет? Так?

– Так-так, Ромашка!

– Ну, так бы и сказал сразу. Слушай, неплохо. Даже клево. А тебе-то что с моих долгов и активов? – явно что-то заподозрив, напрягся вдруг Ротман.

– Мне с тебя, друг мой Рома, вообще никакого прока. Главное – не лезь в мои дела. О’кей? И я про тебя забуду. А следователь или еще кто спросит, то скажу: «Точно не знаю, но у Шлица долгов было больше, чем денег. И мне был должен кучу бабок, и другим. Вот, например, Ротману Роману тоже задолжал. Что делать, такой вот был необязательный тип. Хотя плохого про покойного ничего сказать и не могу. Жаль его. И семью жаль. Постараемся им помочь, как сможем».

Ротман восхищенно застыл, и Фрост продолжил воображаемый спич до космических высот гражданственности:

– Все сообщество должно обратить внимание на эту трагедию. Надо защищать свои интересы, учиться договариваться, выстраивать долгосрочные отношения. Нельзя разрушать индустрию! Страна без культуры, искусства, телевидения и радио обречена на моральную и культурную гибель! Потомки нам этого не простят…

Ротман лишь развел руками:

– Тогда, друг Корней, давай и договариваться. На троих. Так ты сказал?

Фрост отрицательно замотал головой:

– На троих? Не-е-ет. Это программа такая – «Треугольник»… – Фрост недоумевал. Но Ротман явно что-то затеял и продолжил, все так же хитро улыбаясь:

– А я предлагаю на троих. Ты, я и…

– И кто? – Фрост нетерпеливо хлопнул по столу. Ротман кашлянул. Оглянулся вокруг и, наклонившись к Корнею поближе, предложил:

– Третий – сам Шлиц!