Читать книгу Черный дьявол, или Хакасские хроники. Книга 1. Шесть пудов золота - Павел Концевой - Страница 5

Цибульский помолчал немного, а потом указал рукой на бутылочку настойки, стоящую возле Кости. Тот вскочил из-за стола, вновь наполнил рюмку, и подал дядюшке. Захарий Михайлович неторопливо осушил ее и продолжил свой увлекательный рассказ.

– Да, золото уже нашли и без них, – повторил он. – Ведь в марте двадцать седьмого года разрешение на его добычу в Сибири получили дядя и племянник Поповы. Правда то, как они этого добились – отдельная и весьма любопытная история! Коммерции советник Андрей Яковлевич Попов числился верхотурским купцом 1 гильдии, занимался винными откупами, арендовал несколько винокуренных заводов, и получал миллионные прибыли! Сам он в те времена, о которых я рассказываю, сильно болел, жил в Петербурге, а торговые дела вел в основном его племянник Федот, обосновавшийся у нас в Томске. Ну а Федот Иванович был человеком весьма выдающимся! Настоящий самородок! Драгоценный металл он начал искать еще на пару лет раньше Рязанова, и тоже в Тобольской губернии. В двадцать третьем и двадцать четвертом годах снарядил он почти два десятка поисковых партий, потратил на них сорок тысяч рублей, но ничего не нашел, так же, как и Рязанов впоследствии…

– Далась им эта Тобольская губерния, – заметил Костя.

– Разведчики шли с Урала на восток, и все земли подряд исследовали, – пояснил Цибульский, – никто-же не знал, где и кому золото попадется. Рязанов, кстати, в Тобольской губернии какие-то крохи все-же нашел, однако добывал там всего пуда два в год, не больше. А Попов еще в двадцать четвертом году окончательно убедился, что надо двигаться дальше на восток, и следующей весной отправил два десятка поисковых партий в Томскую губернию.

– Подождите Захарий Михайлович, – нахмурился Иваницкий, – но Вы ведь сами сказали – дозволение на поиски золота Поповы получили лишь в двадцать седьмом году! Или до того времени они отправляли партии на свой страх и риск?

– Молодец, Костя, – похвалил племянника Цибульский, – прямо в корень смотришь. Конечно же не было у Федота Ивановича в двадцать пятом году разрешения, да и быть не могло. А местные власти сразу за это и ухватились! Они завели дело, обвинили Попова в том, что земля, где он вел поиски, принадлежит не только Казне, а проходит еще и по ведомству Колывано-Воскресенских заводов. А, следовательно, Попов – чуть ли не государственный преступник, который ворует золото на заводских дачах, и хочет тем самым расшатать Государственное Казначейство. Ну а еще ему припомнили, как своим разведчикам по выходу из тайги он разрешал целый месяц бесплатно пить в его же кабаках, и обвинили Попова в спаивании и развращении Общества. Претензии Федоту Ивановичу власти предъявили очень и очень серьезные, а грозили ему судом и каторгой. Хотя на самом деле все двадцать партий Попова обнаружили в томской тайге лишь три более или менее стоящие россыпи. И не намыли на них даже и фунта золота! Ну какой тут может быть ущерб Казне…

– И чем-же дело закончилось? – нетерпеливо спросил Костя.

– Не переживай, Константин Иванович, Попов сумел отбиться от всех предъявленных ему обвинений, – успокоил племянника Захарий Михайлович. – Убедил он начальника Колывано-Воскресенских заводов в том, что, хотя его люди и искали золото на казенных территориях, но к заводским дачам они не относятся. А расположены те земли в глухой тайге, где ранее не ступала нога человека. И если бы не он, Попов, то Казна ничего бы и не узнала о ценности тех мест, а десятки тысяч пудов золота лежали бы там еще многие столетия. А весь найденный им в сибирских землях драгоценный металл не только не расшатает Казначейство, но наоборот, приумножит государственное и народное богатство, и принесет огромную пользу России. И так далее, и тому подобное…

– Как хитро выкрутился, – заметил Иваницкий.

– Да и не просто выкрутился, – сказал Цибульский, – а еще и получил от Комитета Министров медаль за открытие россыпей в Сибири, и официальное дозволение на поиски и разработку золота. Вот таким образом, Костя, две богатые купеческие семьи и стали обладателями двух первых Высочайших разрешений – Рязановы в ноябре двадцать шестого через беседу с Государем, ну а Поповы в марте двадцать седьмого через уголовное дело. Но имелось между этими официальными разрешениями одно маленькое отличие – Рязанову оно было выдано только на Вятскую и Тобольскую губернию, а Попову на все свободные казенные земли Сибири. И пока Яким Меркурьевич тратил время и деньги в окрестностях Тобольска, Федот Иванович, который уже прекрасно знал, что там ничего нет, все свои силы и средства направил в томскую тайгу. В двадцать седьмом году он потратил на поиски и разведку приисков ни много ни мало, а целых двести тысяч рублей! Но намыл за тот сезон всего лишь десять фунтов золота.

– Так и разориться недолго, – покачал головой Костя, – за год двести тысяч в землю закопать!

– Другой, кто победнее, давно бы разорился, – согласился Захарий Михайлович, – однако, Поповы обладали огромным капиталом, и Федот Иванович мог себе позволить такие траты. Зато на следующий год ему, наконец-то улыбнулась удача…

Тут, к великой досаде Кости, раздался короткий стук в дверь и беседу дядюшки и племянника прервал вошедший в кабинет камердинер Тихон Иванович. Он почтительно протянул Захарию Михайловичу визитную карточку на серебряном подносе, а тот взял ее, нацепил на нос очки, прочёл написанное на обороте, покосился на часы и коротко сказал:

– Приглашай к пяти.

Камердинер наклонил голову и бесшумно исчез.

– Не дает мне мой поверенный поболеть спокойно, – вздохнул золотопромышленник, проводив взглядом Тихона Ивановича, – дело весьма срочное надо с ним обсудить. Но я и так уже чувствую, что за сегодняшний день свою историю не закончу. Хотел я тебе быстренько все рассказать, а сам размахнулся чуть ли не от Рождества Христова.

– Зато как интересно, дядюшка! – воскликнул племянник, – я слушаю Вас, а сам словно Федота Попова перед собой вижу! Эх, были же люди в старые времена…

Иваницкий, конечно, знал от отца и о Рязановых, и о Поповых, и о других первопроходцах золотого дела. Но, слушая неторопливый и обстоятельный рассказ Захария Михайловича о тех давних событиях, Костя словно сам становился сейчас их непосредственным свидетелем. А плоские портреты ушедших в небытие исторических личностей стали для него живыми фигурами, невзирая на все тяготы и препятствия, упорно идущими к своей призрачной цели.

– Да, были люди, и еще какие! – согласился Цибульский, – но пора нам с тобой дальше двигаться. Ты Костя, уже слышал, наверное, сказку про отшельника Егора Лесного? И мне можно время не тратить, заново ее не пересказывать?

В ответ Иваницкий сделал умоляющие глаза и попросил:

– Расскажите, дядюшка, ну пожалуйста! Это ведь тоже часть истории!

– Ладно, слушай, – проворчал Захарий Михайлович, сообразив, что от племянника он легко не отделается. – Жил когда-то на берегу озера Берчикуль, недалеко от деревни Тисуль, крестьянин Егор Лесной. Одни про него рассказывали, будто он бывший старообрядец, а приехал в такую глушь, спасаясь от гонения церковных властей. Ну а другие считали его обычным вором и беглым каторжником. А кем он был на самом деле, мне не ведомо. Разведчикам Попова, искавшим в окрестностях Тисуля золото, местные рассказали, будто бы этот Егор Лесной моет в каких-то ручьях самородки, а где именно – держит в строжайшем секрете. Те сразу же навестили отшельника, но он заявил, что ничего про золото не знает, и отправил непрошеных гостей восвояси. Вот только люди Попова заметили у него в красном углу старообрядческий образ, с окладом из самородного золота. И смекнули, что хитрый старовер водит их за нос. Было это в двадцать седьмом году. А следующей весной к отшельнику с визитом отправился сам Федот Иванович, решив выведать или купить у него тайну золота! Да, забыл я тебе сказать, старообрядец тот захватил в свое безраздельное владение озеро Берчикуль, подле которого жил. А от местных крестьян потребовал мзду, за разрешение ловить в том озере рыбу. Ну а те посоветовались немного, подумали, да и задушили зарвавшегося отшельника. Поэтому Федот Иванович вместо старообрядца обнаружил на берегу озера лишь его свежую могилу.

– А не будет людей обижать! – заявил Костя, – нашелся тут барин, мзду ему плати неизвестно за какие привилегии!

– Конечно, – согласился Цибульский, – меру во всем следует знать, крестьяне, они ведь народ простой. Ну сам посуди – зачем им платить, если задушить гораздо дешевле выйдет? Тем более, местные власти тоже были не рады появлению в их краях Егора Лесного, и по поводу его убийства никакого следствия проводить не стали. Но вернемся к Попову. Он, узнав о смерти отшельника, не растерялся, а пошел с расспросами к местным. И выведал у них, что Егор, оказывается, жил не один – имелась у него в услужении какая-то девица, то ли воспитанница, то ли дочка. Федот Иванович разыскал ее, и она показала купцу одно местечко на реке Берикуль, где старовер мыл золото для украшения своих икон. А Попов устроил там прииск, и в сей же час разбогател. Вот и сказочке конец, а кто слушал, молодец!

– Но почему Вы называете эту историю сказкой, дядюшка? – спросил удивленно Костя, – я читал про Егора Лесного в Горном журнале, вроде все так и было в действительности!

– А потому, Константин Иванович, – пояснил Захарий Михайлович, – намыть на таежной речке десяток самородков и устроить из них оклад для образа, это одно. А разведать прииск с богатым содержанием золота, пригодный к разработке, это совершенно другое! Сам посуди, за один только двадцать восьмой год Попов исследовал сотню отводов на реке Кии и ее притоках, и даже выписал себе в помощь горных инженеров с уральских и алтайских казенных заводов. Он ведь прекрасно понимал, что поиск и разведку должны вести не торговые приказчики, а специально обученные горному делу люди. И потратил он на снаряжение поисковых партий и обустройство уже найденных приисков по Берикулю триста тысяч рублей! Заметь, за один год! А вся пятилетняя эпопея с поисками золота обошлась ему вдвое больше, в шестьсот тысяч! Поэтому я и считаю, что история про Егора Лесного – всего лишь красивая легенда, а на самом деле Попова привел к успеху его упорный труд, значительные семейные капиталы ну и, конечно, везение! А без везения в нашем промысле и делать нечего.

– Ну и пусть эта история будет легендой, зато она и вправду красивая, – заметил Костя, в душе нисколько не согласившийся со словами чересчур прагматичного дядюшки.

А Цибульский и не стал возражать, вспомнив некстати про собственную тайну, до рассказа о которой он так пока и не добрался, невольно пустившись в воспоминания об очень светлых, но безвозвратно ушедших временах своей молодости. Ведь и его тайну точно так же можно назвать легендой или сказкой. Захарий Михайлович, конечно, знал, что никакая она не сказка, а самая настоящая быль. Но поверит ли ему племянник?

– Золотопромышленное дело требовало соблюдения целой кучи формальностей, – продолжил он. – Если ты думаешь, Костя, что по тайге мог бродить кто угодно, когда угодно, и где угодно, то сильно ошибаешься! На любую поисковую партию предварительно оформлялось разрешение в земском суде, и в нем указывался ее поименный состав и маршрут движения. А прежде, чем приступить к шурфовке в выбранном месте, партия ставила в начале и конце участка временные, разведочные столбы, и пока она находилась на отводе, никто кроме нее не имел права зайти туда. Найдя золотую россыпь, партия должна была убрать временные столбы, и поставить в начале участка заявочный, или починный столб. На нем писали фамилию золотопромышленника, на чье имя будет заявлен отвод, и текущую дату.

– Не так уж и сложно, – пожал плечами Иваницкий.

– Ага, конечно! Отыскать перспективную для разработки россыпь было только началом дела. А затем купец, отправивший партию, ехал в окружной земской суд, и подавал заявку. Ее записывали в специальную шнуровую книгу, и снимали с нее копию заявителю. Эту копию, вместе с просьбой на отвод площади, купец вез к окружному инженеру, где его ставили в соответствующую очередь. На следующий год, или еще позже, очередь подходила, и к золотопромышленнику выезжал отводчик из горного управления. Он проверял правильность заявки, убеждался, что на эту площадь не претендуют другие лица, и в итоге составлял акт на прииск и чертил план отвода. Еще в течение года-двух, эти бумаги проверялись в горном управлении, утверждались, и, наконец, выдавались купцу на руки. И лишь тогда он становился полноправным хозяином прииска, и мог приступать к его разработке. В лучшем случае года через три после подачи заявки. А то и позже.

– Небыстро, – прокомментировал племянник.

– А что у нас скоро делается? – усмехнулся дядюшка, – Но я тебе скажу так – на самом деле никто и не ждал получения акта. Если на отвод не имелось претензий от других лиц, то добычу золота хозяева прииска начинали, не дожидаясь оформления всех бумаг. На заявленном отводе законом дозволялось вести разведочные работы, этим они и прикрывались. Вот тебе простой пример – Федот Иванович Попов подал заявку на самый свой первый прииск «1-ю Берикульскую площадь», в двадцать восьмом году, отвод ему оформили только в тридцать втором, ну а сам акт на владение выдали и того позже. Однако золото он там начал мыть уже в двадцать девятом. И именно тогда наконец-то намыл свой первый пуд, потратив на это пять лет и шестьсот тысяч рублей!

– Не густо как-то, правда дядюшка? – рассмеялся Иваницкий, – если считать по три с полтиной за каждый золотник, то один намытый пуд, стоит ровным счетом тринадцать тысяч. Скромная прибыль на шестьсот вложенных!

– Да Костя, не густо, – согласился Захарий Михайлович, – я ведь уже говорил, дядя и племянник Поповы были очень богаты, поэтому они могли себе позволить такие расходы. Будь они победнее, давно бы залезли в долги и разорились. Но Федот Иванович наконец-то начал пожинать плоды с затраченного капитала. В тридцатом году он намыл уже более четырех пудов, а заявок на отводы подал чуть ли не сотню. И когда до Томской тайги добрались первые партии Рязанова, работа там шла полным ходом, а все хлебные места в бассейне Кии оказались застолблены Поповым.

– Кто не успел, тот опоздал, – философским тоном сказал Костя.

– Да нет, совсем даже не опоздал, – усмехнулся Захарий Михайлович, – наоборот, события начали развиваться все стремительней! Поисковыми партиями Якима Меркурьевича Рязанова командовал его племянник, Аника Терентьевич. Первое время ему, как водится, не везло. Золото он, правда, находил, прииски открывал, но прибыль с них получалась мизерной, по несколько фунтов в год, против четырех пудов у Попова. И тогда Аника Терентьевич решил попытать счастья по левому берегу Кии, в то время как все партии до него работали по правому. Ну и причина тому, конечно, имелась, ведь притоки слева оказались низменными и болотистыми. Копать там было невозможно – шурф сразу заполнялся водой, с которой ни одна помпа не справлялась. А Рязанов велел своим людям шурфить зимой. Борта в ямах вымораживались, и грунтовая вода сквозь замерзшие стенки уже не попадала внутрь. И можно было спокойно копать, не боясь подтопления.

Иваницкий, который во время беседы не забывал отдавать должное изысканному обеду, почувствовал, наконец, что наелся до отвала, откинулся на спинку стула и спросил:

– А как же они зимой мерзлый песок мыли?

Цибульский позвонил в колокольчик, вошел камердинер, мигом собрал со стола остатки еды и бесшумно исчез. А Захарий Михайлович начал объяснять племяннику особенности зимней шурфовки.

– Под снегом земля почти не промерзала. В лед превращался лишь самый верхний ее слой, который отогревали кострами. Но подо льдом лежал теплый грунт, его доставали наверх и мыли речной водой. А чтобы вашгерд не обмерзал, грели на костре кипяток и смывали им ледяную корку с желоба. Именно таким способом, в начале тридцать первого года Рязановы нашли богатейшую золотую россыпь на речке Кундустуюль, левом притоке Кии, и подали заявку на прииск, названный Воскресенским. А намыли они на нем впоследствии, ни много, ни мало, целых пятьсот пудов золота! И это при том, что Федот Иванович на всех своих шести Берикульских приисках, добыл только сотню. Вот так Рязановы и обошли Поповых, и никакой сказочный Егор Лесной вместе с его самородками им не понадобился!

Иваницкий, сын и племянник золотопромышленников, прекрасно знал о богатейшем Воскресенском прииске, единственном в своем роде в Томской губернии, поэтому только восхищенно покивал головой, и ничего на сей счет не сказал.

– Но тут, Костя, в дело вступил еще один персонаж, о котором я до поры до времени молчал – коллежский советник Асташов! – подмигнул племяннику дядюшка.

– Какой Асташов? – изумился Иваницкий, – неужели Иван Дмитриевич?

– Да, он самый, собственной персоной, – подтвердил Цибульский.