Читать книгу Записки следователя - Павел Кравченко - Страница 6

Небольшое поселение в двадцать пять крестьянских дворов, названное в честь украинского поэта – поселок Шевченко Климовского района (ранее Чуровичского района) Брянской области – располагалось на границе с Украиной, недалеко от Гомельской области Белоруссии, в живописнейшем месте. Теперь этого поселка нет. Молодежь уехала в другие места в поисках лучшей жизни, а старики – кто умер, кто уехал к своим детям, продав дома для перевоза их в другие села. Дома – деревянные, рубленые, с соломенными крышами – легко разбирались для переноса их в другое место.

С северной, юго-восточной и западной сторон поселок окружал красивый смешанный лес, в котором росли сосны, ели, березы, дубы, осины, ольха, красная рябина, дикие груши и яблони, калина, черная смородина, малина, ежевика, черника, земляника; на болоте – брусника, журавика; грибы: белые, боровики, рыжики, сыроежки, лисички, подосиновики, подберезовики, маслята, опята, грузди, волнушки и красивые, но ядовитые мухоморы и заячьи.

К югу от поселка – неглубоководная река Стовпня, вытекающая из реки Сновь, дугой огибала почти весь большой луг и снова впадала в реку Сновь, пополнив свои воды из чистых родников. Два из них, у поселка, были обложены деревянными срубами и назывались криницами. В родниках и реках вода кристально чистая. В любом месте можно было зачерпнуть ее и пить без фильтрации и кипячения. В реках всегда водилась рыба (плотва, красноперка, окуни, ерши, пескари, лини, караси, меньки, сомы, вьюны, щуки), множество лягушек в болоте. Их трели слышны были далеко в округе. На мелководных реках росли красивые лилии, кувшинки, аир, рогоза, сытник, очерет и множество других трав, на лугу – хорошие сенокосные травы (в основном осока) для скота и щавель для людей. Весной, во время таяния снега и паводка, реки выходили из берегов и заливали весь луг, превращая его в громадное озеро и пропитывая луг влагой на всё лето. Примерно через две-три недели вода постепенно спадала, реки входили в свои берега. На лугу и в лесу гнездились утки, кулики, дятлы, сороки, вороны, во́роны, голуби, синицы, грачи, цапли, аисты. Для аистов люди сооружали на верхушках деревьев у реки гнезда: крепили там старые деревянные колеса от возов, а сверху – солому. Возвратившиеся после зимы аисты парами селились на этих гнездах, доделывали их по своему усмотрению, скрепляли их прутьями, палками и грязью с луга. Грязь постепенно застывала и прочно удерживала всё гнездо единым монолитом. В нем аисты выводили своих птенцов. Кормились аисты в основном лягушками, которых было предостаточно. Жители поселка всегда с интересом наблюдали за повадками этих прекрасных птиц, за их работой, ухаживанием друг за другом, танцами, слушали их трели. Ласточки и воробьи селились обычно под крышами домов. Кукушки всегда откладывали яйца в гнезда других, более мелких птиц, которые высиживали своих птенцов и птенца кукушки. Последний, как более крупный и сильный, выталкивал из гнезда своих маленьких соседей и оставался в единственном числе. Весь приносимый птичками корм доставался только ему. Кукушка в его кормлении участия не принимала. Такой ее создала Природа.

В лесу и на лугу водились ящерицы, ужи, змеи, ежи, зайцы, лисы, волки, дикие свиньи, лоси; множество кровососущих насекомых, питающихся кровью животных и людей, – мошек и комаров, мух, слепней и оводов, в свою очередь являющихся кормом для птиц и пресмыкающихся. Человек охотился за животными, птицами, ловил рыбу. Такой круговорот постоянно протекает в Мире, всё в нем взаимосвязано. Идет непрерывная борьба, сильный побеждает слабого. Человек должен быть сильным – сильным духовно. В духовности его самая большая сила, самое большое богатство. Никакое материальное богатство, никакие капиталы, никакая роскошь не могут сравниться с духовным богатством. Это мое глубокое убеждение. Поэтому я всегда равнодушно относился к материальному благополучию, к его накоплению, довольствуюсь тем, что есть, не завидую другим.

С востока к поселку примыкали колхозные поля; узкими полосами порядка двухсот – пятисот метров тянулись они между лесом и поселком с западной и северной сторон. На этих полях крестьяне выращивали рожь, ячмень, просо, гречиху, лен, коноплю, подсолнечник, картофель, свеклу, морковь, турнепс, огурцы, то есть всё необходимое для пищи себе и корма скоту. В колхозе разводили коров, овец, свиней, лошадей, кур и пчел. На подворье у себя каждый колхозник держал по одной корове, одну-две свиньи, десять-двадцать кур, некоторые – пять-десять овец. Каждая семья на своем приусадебном участке площадью тридцать пять соток выращивала рожь, просо, картофель, тыкву, свеклу, морковь, помидоры, огурцы. На участке росли яблони, груши, вишни, смородина. Почва там везде песчаная, на подворье и на колхозных полях удобрялась ежегодно навозом и торфом. Минеральных удобрений и химикатов не было. Выращенная продукция была экологически чистой. Промышленные предприятия вблизи отсутствовали. Поэтому воздух всегда был чистый, как и родниковая вода в трех колодцах, вырытых на глубину от четырех до семи метров и обложенных деревянными срубами. Воду доставали приспособлениями, называемыми «журавлями».

В таком благодатном месте жили в основном хорошие люди, с замечательными качествами коллективизма и взаимовыручки, богатые духовно. Разговорная речь состояла из смеси трех славянских языков: русского, украинского и белорусского. В ней всегда присутствовали такие слова: гаманеть (разговаривать), пашов (ушел), табе (тебе), що вон табе наделав (что он тебе сделал), хадем у лес на грибы (идем в лес за грибами) и т. д. Сложился местный разговорный диалект. Русские, белорусы, украинцы при встречах свободно общались и общаются теперь, понимая друг друга, подчеркивая этим свое славянское единство, свое родство во всех отношениях. Именно в единстве их сила, в разобщении – их поражение. Обидно, что это понимают только простые люди и не хотят понять пришедшие к власти националистические радикалы с явно нацистскими пороками. Ради своих личных корыстных интересов, ради сохранения власти и наживы по живому разъединили наши народы, возведя границы, кордоны, таможни и пограничные посты с унизительными проверками и обысками людей при поездках к родным и близким или в поисках работы, чтобы прокормить семьи. Но это всё – забегая вперед, к нашему времени.

А пока, в прежнее время, в поселке Шевченко жили и трудились мои родители: отец – Павел Елисеевич Кравченко, 5 января 1889 года рождения, русский, хотя, судя по фамилии, с украинскими корнями, и мать – Варвара Емельяновна Кравченко (девичья фамилия – Грецкая), 25 декабря 1895 года рождения, русская. Отец – выходец из бедной семьи, жившей в селе Кирилловка в пяти километрах от нашего поселка. У него была старшая сестра Солоха, проживавшая после замужества с дочерью Анастасией в селе Семеновка за рекой Сновь, на Украине, и младший брат Парфен, проживавший с женой Марфой и сыном Филиппом в нашем поселке Шевченко. В юные годы отец окончил три класса церковно-приходской школы (по тем временам хорошее образование) и какое-то время пел в церковном хоре, так как имел музыкальный слух. До самой глубокой старости он любил слушать по радио и телевидению оперы, читать классическую художественную литературу, газеты и журналы.

Отец – участник Первой мировой – империалистической – войны и Гражданской. Во время коллективизации сельского хозяйства в тридцатых годах XX столетия в нашем поселке организовали колхоз «Красное селище», отца избрали его первым председателем. Когда отец вступил в первый брак – не знаю. Но первая его жена умерла, оставив ему пятерых несовершеннолетних детей. Из них я знал Степана (он жил в нашем поселке с женой и четырьмя детьми), и Устинью, проживавшую в селе Гута за рекой Сновь, на Украине, с сыном и дочерью. С другими детьми отца я ни разу не встречался и не знаю их судьбы.

Мать моя родилась в селе Шумиловка, в трех километрах от села Кирилловка и в восьми километрах от нашего поселка. По материальному положению ее родители считались крестьянами-середняками. У нее были старшая сестра Акулина (вышла замуж за Григория Притыченко и переехала жить к нему в село Березовка, что в пяти километрах от нашего поселка), старший брат Роман и младший брат Александр. Со своими семьями они жили в селе Шумиловка.

После смерти первой жены отец через какое-то время женился на моей матери. С пятью детьми они жили в поселке Шевченко. Мать иногда напоминала отцу, что она вырастила его пятерых детей. Став взрослыми, они обзавелись своими семьями и отошли от них. А 18 октября 1934 года у них родился я. Мать говорила, что я родился на Покрова (религиозный православный праздник, отмечается 14 октября), но в свидетельстве о рождении указана дата 18 октября. С самого раннего детства я рос очень хилым ребенком. Мать говорила, что у меня малокровие, давала мне настои разных трав, детское специальное питание и даже понемногу церковное вино кагор. Особенно мне нравилось приятное на вкус детское питание. Это отложилось в памяти, хотя в то время мне было примерно полтора года. С того периода – лето 1936 года – остался в моей памяти и второй эпизод жизни нашей семьи, вероятно, потому, что вызвал сильное потрясение. В наш поселок прибыли на небольшой бортовой машине сотрудники НКВД, они арестовали и увезли с собой моего отца и еще двух колхозных активистов – Никифора Романенко и Кирилла Романенко. Помню, как тогда плакала моя мать, как я вырвался из ее рук и со слезами побежал за машиной, крича: «Папенька, родненький, не бросай нас!». Но отца увезли, а домой он возвратился только через четыре года – летом 1940 года. До их ареста, по рассказам отца, произошло следующее. После коллективизации колхоз «Красное селище», председателем которого был мой отец, постепенно, как и другие колхозы, благодаря упорному труду колхозников, укреплялся и экономически развивался. Крестьяне от восхода до захода солнца целыми днями работали на колхозных полях, на сенокосе, на фермах. Ни тракторов, ни автомобилей, ни электроэнергии тогда не было. Все работы выполнялись вручную. Землю пахали плугами в упряжках лошадей или волов. Скородили боронами тоже в упряжках животных. Зерновые сеяли вручную. Насыпа́ли зерно в деревянные ящики. С помощью шлей подвешивали их себе на шеи мужчины посильнее. В полотняных штанах и рубашках, босыми они шли по вспаханному полю, одной рукой (правой) брали из этих ящиков зерно и умело, равномерно бросали его в землю. В зависимости от обстановки и возможностей сеяльщиков было на одном поле несколько или же один. Если несколько, то шли друг от друга на небольшом расстоянии, чтобы видеть, где ложилось в землю зерно, брошенное идущим впереди. За последним сеяльщиком лешил, то есть шел, мальчик-подросток и на веревке (примерно пять метров) тянул привязанное к ней бревно, длиной около метра и толщиной до двадцати сантиметров, оно оставляло свой след на границе упавшего зерна последнего сеяльщика. Благодаря этому исключались огрехи при посеве зерна. Подробности земледелия того времени описываю не со слов родителей. Я всё это видел и делал сам и хочу, чтобы об этом знали потомки. Наши дети деталей и тяжести труда такого земледелия не знают, поэтому не могут дать объективную оценку хлебу насущному. Конечно же, настоящую цену хлебу может знать только его вырастивший сельский труженик. Другие же могут только упражняться друг перед другом в своих умственных рассуждениях. После посева поле снова скородили боронами. Перед пахотой поля удобряли скопившимся за год в коровниках, конюшнях, кошарах и свинарниках навозом. Вилами его вручную грузили на деревянные возы с четырьмя деревянными колесами, обитыми металлическими шинами и надетыми на деревянные оси, и с двумя деревянными оглоблями. В них при помощи сбруи (хомута, деревянной дуги и вожжей) запрягали лошадей или волов и вывозили на поля и равномерно разбрасывали вилами навоз. При необходимости вместе с навозом поля удобряли торфом. На картофельных полях навоз вносили в землю одновременно с посадкой картофеля, загребая его в борозды деревянными граблями. Прополку от сорняков и окучивание картофеля производили вручную сапками (тяпками). Они до настоящего времени применяются на приусадебных участках в селах и на дачах горожан. Картофель выкапывали лопатами, позже – при помощи плугов. Рожь, ячмень, просо жали обычно женщины серпами, вязали снопы и складывали в копны на случай дождя, потом свозили их в гумна, где молотили цепами или молотилкой. Барабан приводили в движение специальными приводами при помощи лошадей. Приводы изготавливали колхозные кузнецы и другие умельцы. Четыре лошади в упряжке ходили по кругу. Ими всегда управляли мальчики-подростки, то есть школьники во время летних каникул.

Обмолоченное зерно очищали от песка, пыли и сорняков там же, в гумнах, с помощью веялок и сортировок. Решета и сита при помощи шестерен и ременных передач приводились в движение вручную. Очищенное и высушенное на сквозняках или на солнце зерно перевозили в амбары, сложенные из дерева или обожженного красного кирпича. Оно хранилось в закромах до посевной кампании весной следующего года или же до отправки его на ветряные мельницы для помола. В нашем колхозе мельницы не было. Поэтому крестьяне кооперировались по несколько человек и на подводах возили зерно для помола в соседние села. Из ржаной муки после ее замеса в деревянной кадушке (дежке) по народной, передаваемой из поколения в поколение, технологии каждая хозяйка примерно два раза в месяц выпекала на противнях в печи своего дома ароматный, с приятным вкусом хлеб. Он никогда не портился. Не то что теперь! Такое в определенной мере подробное описание выращивания хлеба (хотя до подробностей еще далеко) позволяет получить хотя бы общее представление о тяжелом крестьянском труде, о затратах сил и энергии, о пролитом поте (пока этот хлеб попадет к нам на стол в готовом виде) и понять, почему крестьяне так ценят и по силе возможности оберегают плоды своего труда не только от стихии, но и от нахлебников, воров, грабителей и прочих паразитов человеческого общества.

Подобный же труд затрачивается и на многих других работах при производстве сельскохозяйственных продуктов на фермах, на сенокосе, на пастбищах и т. д.

И вот за колхозным добром по ночам стали приходить воры. Отец, Никифор и Кирилл Романенко по ночам начали делать засады на ферме. В одну из ночей за очередной живностью снова пришли двое мужчин. Как потом оказалось, жители села Гута. При себе имели ружейный обрез, которым пытались воспользоваться, но не успели. Отец с двумя Романенко бросились на них. Завязалась драка. Оба грабителя получили смертельные травмы… При расследовании и рассмотрении этого дела в суде отца и обоих Романенко признали виновными в убийстве двух лиц при превышении пределов необходимой обороны и при превышении власти. Отец как председатель колхоза и организатор получил четыре года лишения свободы, Никифор и Кирилл Романенко – по два года лишения свободы каждый. Отец не рассказывал о произошедшем, вероятно, ему не хотелось вспоминать об этом, а я старался не расспрашивать его. Этот вопрос всплыл только через сорок лет, когда я в 1960 году оформился на работу в органы МВД. При советской власти судимых и детей судимых родителей в правоохранительные органы не брали. Проводились тщательные проверки каждого поступающего на службу и его родственников по месту жительства, по месту работы и по информационным центрам МВД СССР и МВД союзных республик. В своей подробной автобиографии я сообщил о судимости отца, но на работу в милицию меня приняли. В сведениях, поступивших в ходе спецпроверок, указывалось, что отец, как и другие мои родственники, не судимы. То ли он впоследствии был реабилитирован (как и многие другие), то ли его судимость не указана потому, что в соответствии с уголовным законодательством судимость погашена по истечению срока давности. Этого я не узнавал. Неудобно было, работая в органах, заниматься своими личными делами. Знаю только, что отец отбывал наказание в каком-то лагере в Сибири, работал каменщиком на какой-то стройке; из-за простуды получил воспаление седалищного нерва. Одна нога всё время постепенно усыхала и укорачивалась, поэтому он хромал и ходил с палочкой с изогнутым для удобства верхом, чтобы опираться рукой. Инвалидность для себя отец никогда не оформлял, хотя тяжелым трудом в колхозе и дома он уже заниматься не мог, к армейской службе оказался не годен.

Пока отец отбывал наказание, мать продолжала трудиться в колхозе на разных работах и вести домашнее хозяйство. Меня по причине слабого здоровья брала с собой в поле, так как боялась оставлять одного дома. Помню, однажды мать с колхозником по имени Нестор вспахивала поле возле нашего поселка. Там же находился и я, а на пахоте стая ворон искала для себя пропитание. Как только мать и мужчина удалились метров на сто, несколько ворон этой стаи с криками набросились на меня сверху, они садились мне на голову и клевали ее. Очень испугавшись от неожиданного нападения серо-черных птиц, я с плачем и криками отбивался от них руками, но не смог с вороньем справиться. Мать и Нестор оставили лошадей с плугами, прибежали ко мне и кнутами отгоняли воронов. Но как только, успокоив меня, они ушли, вороны снова с агрессией напали на меня. Мне снова пришлось звать их на помощь. Тут я услышал слова Нестора, обращенные к моей матери: «Не жилец он у тебя, Варка если вороны его клюют». Тогда мне было три-четыре года, но эти слова запомнились навсегда. Потом я узнал, что вороны набрасываются на мертвых животных и людей, если чувствуют их близкую смерть. Но предсказание Нестора не сбылось. В жизни неоднократно приходилось сталкиваться и с серьезными болезнями, и с попытками заклевать меня, только не со стороны птиц, а людей. Но об этом дальше. А пока мать завела меня в находившееся рядом колхозное гумно, недоступное для воронья. Больше такого со мной не случалось.

Почему сбываются или не сбываются всевозможные предсказания, пророчества, в полной мере ни один человек знать не может. Это во власти Высшей силы, Высшего разума Вселенной. Но мы – частица этой Вселенной. Многое зависит от нас самих, от нашей воли, поступков и действий, веры в самих себя, от нашего духовного здоровья, от доброго отношения ко всему живому в этом мире, ко всей Природе. Делая зло другим, причиняя вред окружающей природе, мы тем самым вредим себе, своему здоровью, укорачиваем жизнь себе и другим. Возможно, в этом причина, что не сбылось предсказание Нестора. Никому я не делал зла; всё время в меру своих сил и возможностей боролся со злом, с несправедливостью, с хамством, высокомерием и другими пороками, от кого бы они ни исходили. В этом духе воспитывались мои дети и внуки. Эту цель преследовали все мои многочисленные лекции и выступления перед молодежью в школах, перед взрослыми на местах их работы, на комсомольских, профсоюзных и партийных собраниях; публикации на страницах газет; дружеские беседы, дискуссии. Забегая наперед, скажу, что все лица, пытавшиеся незаслуженно причинить мне зло, покараны. Кто-то из них расстался со своей руководящей должностью, кто-то оказался в местах лишения свободы, кто-то спился, а некоторые преждевременно ушли из жизни в мир иной. Но никому из них я не желал зла. Как после этого не поверить в неподвластную нам Высшую силу, охраняющую всё доброе и карающую негодяев, причиняющих зло другим. Такое же подтверждение я слышал при разговоре с другими знакомыми мне людьми.

Коллективный труд крестьянам присущ не только в колхозных работах, но и в повседневной их жизни. Приусадебные участки они обрабатывали сообща, объединяясь по несколько дворов. Своих коров и овец пасли в общих стадах и отарах по очереди или нанимали пастухов. На строительство или перестройку дома собирались взрослые жители всего поселка, обычно в выходные дни. Заранее заготовлялся, ошкуривался и высушивался на солнце сосновый лес. Во время кладки домов между бревен в выбранные канавки для утепления закладывался высушенный лесной мох, им же утеплялся и чердак. Внутри дома на дранкованные стены и потолок набрасывалась замешанная ногами на воде глина с мелкой соломой. Когда она высыхала, потолок и стены штукатурили глиной с речным песком и белили мелом. Так же штукатурились и белились выложенные из выжженного кирпича печь и труба. Полы стелились из сухих деревянных досок толщиной пять сантиметров. Крышу покрывали ржаной соломой в обмолоченных снопах. Ее толщина (примерно двадцать – двадцать пять сантиметров) хорошо сохраняла зимой тепло, а летом прохладу. Но она небезопасна в пожарном отношении.