Читать книгу Противостояние: Тихон - Павел Михайлович Кучма - Страница 4

Он проснулся с неприятным чувством тревоги, не понимая спросонья, чем оно вызвано. Сперва ему показалось, что это чувство родилось в нём из-за громкого лая собак, хор которых был похож на раскаты грома в ненастную погоду и заливался с такой силой, что, скорее всего эхом отдавался в соседних хуторах.

Вставая с кровати, он подумал, что такое частенько случается с четвероногими друзьями человека, которые всю ночь бдят во дворах, спящих хуторян, когда на окраины хутора забредают дикие животные. Ведь многие из хищных животных, а в их дремучих лесах их полным-полно: медведи, волки, лисы, ласки, куницы, совы, – да всех не упомнишь, охотятся исключительно в ночное время суток. Но то остервенение, с которым лаяли и рычали собаки, давало понимание того, что дикие животные здесь не причём. К тому же он, как и любой сельский житель, давно привык к этим ночным звукам, будь то лай собак или вой волков, а поэтому не обращал на них никакого внимания, но здесь было что-то другое.

Чувствуя, как тревога нарастает в нём с каждой секундой всё сильнее, он, шлёпая босыми ногами по полу, пересёк комнату и хотел уже выйти в сени, как вмиг застыл перед дверным проёмом, внимательно вслушиваясь, в окружающие его звуки. Сквозь лай и рычание собак, донёсся, стрекочущий звук, отдалённо напоминающий звук от клюва дятла, когда тот им долбит по стволу дерева. Он моментально понял, что именно этот стрекочущий звук и разбудил его посреди ночи, родив в нём чувство тревоги. И от этого понимания у него мороз пробежал по коже, а внутренности сковало ледяным ужасом.

– Фашисты, – сказал он шёпотом в темноту.

Он никогда ранее не слышал звука автоматной очереди, он даже сам автомат не видел в глаза, но сразу же сообразил, что этим, стрекочущим звуком, являются выстрелы. За звуками выстрелов последовал протяжный, душераздирающий собачий скулёж, который вывел его из оцепенения. Выйдя в сени, он увидел в темноте силуэт матери, которая стояла к нему спиной в ночной сорочке и смотрела в окно.

– Что там, мам? – спросил он шёпотом.

Мать резко оглянулась на его голос, и он увидел её бледное лицо с испуганными глазами. Быстро подойдя, мать опустилась на колени и прильнула к нему так близко, что он ощутил её дыхание на своём лице.

– Беда, Тишенька. Беда, – прошептала мать, дрожащим от страха голосом. – Фашисты в хуторе. Слушай меня внимательно. Бегом буди Алёнку, и быстро одевайтесь. Понял?

– Да, – ответил он.

Зайдя обратно в спальню, он увидел сестрёнку, которая сидела на кровати, натянув одеяло на себя до самых глаз, и испуганным взглядом смотрела на него.

– Тиша, что случилось? – дрожащим голосом, прошептала Алёнка. – Почему собаки так громко лают и жалобно скулят?

Быстро одеваясь, он сказал:

– Бежать надо. Фашисты в хуторе. Собак отстреливают. Бегом одевайся.

Одевшись, он быстро помог одеться Алёнке и вместе с ней вышел в сени. Хоть жители хутора и не ожидали, что фашисты объявятся в их краях так скоро, тем не менее, всё самое необходимое мать собрала с вечера, поэтому общие сборы заняли всего несколько минут. Мать, уже одетая, стояла в сенях и завязывала котомку. Кинув взгляд на детей, она приложила указательный палец к губам, дав им понять, чтобы они вели себя тихо. Он кивнул, матери в ответ, показывая, что понял её жест.

В отличие от других жителей хутора, которые даже не успели понять масштабы, произошедшей катастрофы, у них было серьёзное преимущество в том, что их дом, находился на отшибе хутора, практически у самого леса. Тем не менее, им не хватило каких-то нескольких секунд, чтобы скрыться в лесу.

Когда они вышли из дома он обратил внимание, как со стороны улицы ворота пытаются выбить, ударяя по ним, чем-то тяжёлым, от чего они трещали и вздрагивали. Их дворовой пёс Полкан с остервенением бросался на ворота и заходился в надсадно-хрипящем лае, в ожидании того, кто первым ступит в их двор. Они быстро обошли дом и направились в сторону огорода, за которым располагался лес. Когда они скрылись за углом дома, он услышал, как ворота с треском упали, и воздух разорвало громким стрекочущим звуком, после которого Полкан протяжно заскулил, а двор наполнился людскими криками и топотом множества ног.

Около огорода мать его остановила, схватив за плечо, и резко развернув, смотря на него обречёнными глазами, в которых стояли слёзы, сказала шёпотом:

– Тишенька, сыночек, бери Алёнушку, и бегите в лес, как можно дальше отсюда. В лесной глуши есть партизанские отряды, идите к ним. Будьте осторожны, береги себя и сестрёнку.

После этих слов мать сняла котомку с плеча и отдала ему, а затем, поочерёдно поцеловав его и Алёнку, перекрестила их и подтолкнула в спину, сказав:

– Бегите быстрее, они уже рядом.

Мать была права, их бегство было раскрыто, и сейчас со стороны дома доносились голоса и топот ног, которые нарастали с каждой секундой по мере приближения к ним. К тому же в темноте замелькал свет от электрических фонариков, поэтому нужно было торопиться.

Он, закинув котомку на плечо, взял Алёнку за руку и, посмотрев на мать, спросил дрожащим голосом, чувствуя, что вот-вот расплачется:

– Мам, а ты?

– Тихон, они уже рядом! Бегите! Спасайтесь! – сказала мать и побежала в сторону свинарника.

Он, более не задавая вопросов, прекрасно поняв, что мать спасает их ценой собственной жизни, развернулся и побежал через огород в сторону леса, таща за собой Алёнку. Когда до межи, отделяющей огород от леса, оставалось совсем немного, он услышал сзади выстрелы и крики. Остановившись, он присел и потянул Алёнку за руку, чтобы она присела рядом. Сидя на корточках, он бросил тревожный взгляд в сторону дома, думая, что мать убили.

– Stehen! Hände hoch! (Стоять! Руки вверх!) – раздался грубый мужской крик на немецком языке, после чего лучи фонариков развернулись в сторону свинарника. – Komm zu mir! (Иди ко мне!)

Он увидел в лучах фонариков мать, которая стояла у входа в свинарник с поднятыми вверх руками. Увидев мать живой, он с облегчением громко выдохнул. В этот момент один из фашистов, среагировав на звук со стороны огорода, резко развернул луч от фонарика в их направлении и принялся тщательно исследовать территорию огорода. Быстро схватив Алёнку за голову, он прижал её к земле и лёг с ней рядом.

Лето выдалось дождливым, поэтому трава и бурьян бузовали с бешеной силой, к тому же мать, сбиваясь с ног в отсутствии отца, не успевала выпалывать огород. Притаившись в высоких зарослях, которые скрыли их детские тела, он наблюдал, как фашист зашёл в огород и направился в их сторону, равномерно водя фонариком перед собой.

Он ощутил, как ледяной ужас пробежал по всему телу, оставив на нём гусиную кожу, а затем пробрался вовнутрь, сковав все внутренности. Зажав рот Алёнке ладонью, он навалился на неё, прижав к земле, чтобы она ненароком не вскрикнула, увидев, приближающегося фашиста, а также, чтобы не было слышно её сопения. Стараясь, не шуметь он, что было сил, вжался в землю рядом с сестрой и затаил дыхание, вслушиваясь в шаги, приближающегося фашиста.

Когда звук от шагов стал совсем близким, он задержал дыхание и сильнее прижал Алёнку к себе, чувствуя, как его ладони, которой он зажимал ей рот, стало тепло от её слёз. Ботинок фашиста опустился на землю почти у самого его носа. Он чувствовал, как пот градом течёт по лицу, а сердце стучит в грудь, как огромный молот в массивную наковальню, каждым ударом отдавая в виски.

Он не знал, сколько времени простоял фашист, но ему показалось, что прошла вечность. Лёгкие от нехватки кислорода готовы были разорваться. Хотелось резко выдохнуть и вдохнуть полной грудью свежий ночной воздух, но он терпел изо всех сил, понимая, что это приведёт их к гибели. Вдруг воздух разорвало громкими выстрелами, и он, почувствовав, как тело Алёнки сначала встрепенулось, а затем задрожало, прижал её к себе ещё сильнее, боясь, что она вскрикнет от испуга. Он понял, что фашист, не заметив их, стреляет в сторону леса, думая, что там кто-то есть, поэтому быстро выдохнул и ещё быстрее вдохнул порцию свежего воздуха, пока его было не слышно из-за выстрелов и, затаив дыхание, вновь изо всей силы вжался в землю.

Когда выстрелы стихли, фашист постоял некоторое время, внимательно вслушиваясь в пространство, а затем видимо удовлетворённый своими действиями, медленно развернулся и пошёл назад. Он осторожно поднял голову и проводил взглядом его силуэт. Почувствовав, как Алёнка зашевелилась под ним, он ослабил хватку и, посмотрев на её заплаканное лицо, поднёс указательный палец к губам, показывая, чтобы она вела себя тихо.

Осторожно встав на корточки, он посмотрел в сторону свинарника и увидел мать, которая всё это время молчала, либо в надежде, что они уже далеко отсюда, либо, создавая видимость того, что она пыталась бежать одна. Один из фашистов, подойдя к ней вплотную, несколько раз ударил её по лицу и, что-то крикнув, показал пальцем в сторону леса. Мать ему ответила, но что он не слышал, так как расстояние было приличным. Затем тот же фашист грубо схватил мать за руку и повёл в сторону входа в дом, остальные пошли следом.

Увидев, как бьют, а затем уводят мать, он от обиды и бессилия сжал кулаки, чувствуя, как глаза наполняются слезами. Встав, он помог подняться Алёнке.

– Бежим, – шёпотом сказал он, взяв её за руку.

Забежав в лес, у него в голове вдруг мелькнула дерзкая мысль, чтобы попробовать к дому Прохора, взять гранату и постараться освободить мать. К тому же не хотелось убегать, не узнав судьбу друга. Отведя Алёнку на безопасное, как ему казалось расстояние, он спрятал её в густых зарослях на дне небольшого оврага и строго-настрого запретил шуметь и уходить.

– Тиша, мне страшно одной, куда ты уходишь? – заплаканным голосом спросила Алёнка, когда он, дав ей указания, собирался уже уйти.

– Не бойся, – сказал он, – я за мамой. Никуда не уходи и жди меня здесь. Поняла?

– Да, – обречённым голосом сказала Алёнка из-за густых зарослей папоротника.

Быстро пробежав по лесу, он вышел к дому Лопатиных и затаился в густой лесной растительности недалеко от огорода. К этому времени половина домов в хуторе уже во всю полыхала, поднимая в воздух горы пепла и клубы дыма. Отовсюду доносились: крики, стоны, плач, а иногда автоматные выстрелы.

В тот момент, когда он уже собирался выбраться из леса и ползком направиться в сторону свинарника, со двора Лопатиных донеслись крики и выстрелы. Он бросил в ту сторону испуганный взгляд и увидел, как из-за угла дома выскочил Прохор и побежал в сторону свинарника. Вслед за Прохором из-за дома появился фашист, который вскинул руку в сторону его друга. Через несколько секунд раздался негромкий выстрел, и Прохор, чуть дёрнувшись вперёд, как будто его, кто-то толкнул в спину, завалился на землю лицом вниз.

Сразу же после выстрела он услышал голоса родителей Прохора и, оторвав потрясённый взгляд от мёртвого друга, посмотрел туда, откуда они раздавались. Он увидел, как отец Прохора, громко крича, замахнулся на убийцу своего сына палкой, которую он использовал в качестве костыля. Фашист, не торопясь, перевёл оружие в сторону отца Прохора и выстрелил в него в упор. Лопатин старший упал на спину, продолжая, кричать и ругать фашиста, который ещё несколько раз выстрелил в него, после чего тот замолчал и перестал двигаться.

Мать Прохора добежала до тела мёртвого сына и, упав рядом с ним, плакала навзрыд, прижимаясь лицом к его голове. Фашист сначала направил на неё оружие, на затем, видимо передумав, опустил руку и сказал, что-то приказным тоном, стоящим за его спиной солдатам. Группа вооружённых солдат, моментально среагировав на слова фашиста, который, как он понял, был у них главным, подбежала к матери Прохора и, оторвав её от трупа, принялась жестоко избивать. Мать Прохора, не стараясь сопротивляться, пыталась подползти к убитому сыну, плача и крича, что-то нечленораздельное, но через непродолжительное время затихла, перестав двигаться. Он понял, что она мертва.

Наблюдая весь этот ужас, он понял, что бессилен, что-либо сделать, и скорее всего его мать подвергнется такому же насилию, если уже не подверглась. Вытерев слёзы, которые водопадом катились по его щекам, он углубился в лес.

Вернувшись к Алёнке, которая тихо плакала в том месте, где он её оставил, он взял её за руку и повёл в направлении заимки деда Захара.

– Тиша, а где мама? – заплаканным голосом спросила Алёнка.

– Не знаю? – сказал он правду сдавленным голосом, а затем добавил. – Надеюсь, что с ней всё будет хорошо.

Чувство горечи и страха, от увиденного и пережитого, чувства обиды от собственного бессилия, родили в нём чувство злобы, переходящее в гнев. Он почувствовал, как от сильной ярости, которая начала сжигать его изнутри, сердце забилось в груди в разы быстрее, нагоняя в артерии запредельное давление, дыхание участилось, а волосы на загривке встали дыбом. Резко остановившись, он обернулся в сторону хутора и заорал с такой силой, что потемнело в глазах: