Читать книгу История второй русской революции. С предисловием и послесловием Николая Старикова - Павел Милюков - Страница 7

Первое Временное правительство. Его программа. 6 марта Временное правительство опубликовало воззвание к гражданам, в котором излагалась программа его деятельности. Необходимость государственного переворота объяснялась в этом воззвании не одними только обстоятельствами военного времени, но и всей той десятилетней борьбой против народных прав, которая систематически велась верховной властью со времени роспуска первых Государственных дум и нарушения конституции положением о выборах 3 июня 1907 г. В отличие от последующих деклараций воззвание 6 марта первой своей задачей ставило «доведение войны до победного конца» и заявляло при этом, что оно «будет свято хранить связывающие нас с другими державами союзы и неуклонно исполнит заключенные с союзниками соглашения». Союзникам и эта фраза показалась тогда слишком сухой. Далее правительство обязывалось: 1) «созвать в возможно кратчайший срок Учредительное собрание.., обеспечив участие в выборах и доблестным защитникам родины»; 2) «немедленно обеспечить страну твердыми нормами, ограждающими гражданскую свободу и гражданское равенство»; 3) «озаботиться установлением норм, обеспечивающих всем гражданам равное, на основе всеобщего избирательного права, участие в выборах органов местного самоуправления»; 4) «вернуть с почетом из мест ссылки и заточения всех страдальцев за благо родины».

Заявление Временного правительства об отношении его к войне и к союзникам все же закрепило за границей то благоприятное впечатление, которое было создано руководящей ролью Государственной думы в перевороте. Послы и посланники союзных держав в ожидании официального признания переворота их правительствами немедленно вошли в сношения с образовавшимся Временным правительством. Первым государством, поспешившим официально признать новую власть, была Америка, посол которой Френсис уже 9 марта был принят Временным правительством на торжественной аудиенции. За ним последовали 11 марта официальные заявления перед Временным правительством Франции, Англии и Италии; 22 марта – Бельгии, Сербии, Румынии, Японии и Португалии.

Первые мероприятия: гражданское равноправие; манифест о Финляндии; воззвание к полякам. В ближайшие же дни после принятия власти правительство энергично принялось за осуществление объявленной им программы. 6 марта датирован указ о самой полной амнистии, исключавшей лишь должностные преступления старого порядка, и немедленно же сделаны распоряжения о возвращении за государственный счет всех политических ссыльных и эмигрантов. 12 марта датировано постановление (опубликовано 18 марта) об отмене смертной казни. Труднее оказалось сформулировать отмену вероисповедных и национальных ограничений – необходимый шаг к установлению гражданского равенства и свободы. Можно было опубликовать общее постановление, но оно имело бы только декларативный характер. Можно было опубликовать перечень отмененных статей действующего законодательства, но это потребовало бы долгой и кропотливой работы. Временное правительство избрало средний путь, перечислив главные категории отменяемых ограничений и указав важнейшие отменяемые статьи. Таким образом, законом, подписанным 20 марта (издан 22 марта), отменялись национальные и вероисповедные ограничения, связанные со: 1) свободой передвижения и жительства; 2) приобретением прав собственности; 3) занятием ремеслом, торговлей и промышленностью; 4) участием в торгово-промышленных обществах; 5) наймом прислуги; 6) поступлением на государственную и общественную службы и участием в выборах; 7) поступлением в учебные заведения; 8) исполнением обязанностей опекунов, попечителей, присяжных поверенных и 9) употреблением языков в частных обществах и учебных заведениях. Таким образом, было снято темное пятно, лежавшее на русской общественности по отношению к евреям, которые получили по этому закону полное гражданское равноправие. Еще раньше Временное правительство поспешило исправить грех старой власти по отношению к двум народностям, особенно страдавшим от капризов самодержавной политики: финляндцам и полякам. Манифест о Финляндии был подписан уже 6 марта: им отменялись все нарушения финляндской конституции, совершенные с самого начала русификаторской политики Бобрикова (то есть с 1892 г.), даровалась полная амнистия лицам, боровшимся с русским правительством за права Финляндии, и давалось обещание в возможно краткий срок созвать сейм, которому «будут переданы проекты новой формы правления для Великого княжества Финляндского и, если того потребуют обстоятельства, предварительно будут переданы проекты отдельных основных законоположений в развитие конституции Финляндии», а именно: в них «будут выяснены и расширены права сейма в отношении права обложения и определения доходов и расходов казны, а также и в том смысле, чтобы исконное право самообложения финляндского народа было распространено и на таможенное обложение и чтобы обеспечено было своевременное движение подлежащих утверждению законов, принятых сеймом». Далее будут внесены проекты «о предоставлении сейму права поверять служебные распоряжения членов финляндского правительства», о «независимом высшем суде, о свободе печати и о союзах». Финляндскому народу торжественно подтверждалось «на основе его конституции сохранение его внутренней самостоятельности, прав его национальных – культуры и языков» и высказывалась «твердая уверенность, что Россия и Финляндия отныне будут связаны уважением к закону ради взаимной дружбы и благоденствия обоих свободных народов». Уверенность эта основывалась как на самом существе манифеста, которым полностью осуществлялись стремления финляндских конституционалистов-патриотов, составлявшие предмет борьбы в течение многих десятилетий, так и на том обстоятельстве, что акт был издан по предварительному соглашению с представителями финляндских политических партий. Архаический, полный пробелов и умолчаний государственный строй Финляндии превращался манифестом в конституционное государство новейшего типа, связанное с Россией единством высшей власти и важнейшими общеимперскими делами. К сожалению, уже во время первого Временного правительства желания финляндцев пошли дальше. Даже с нарушением строго конституционных отношений между сеймом и сенатом они стали добиваться расширения власти последнего учреждения, хозяйственное отделение которого заменяло в Финляндии министерство. При этом они очень тонко подмечали все моменты колебаний или слабости революционной власти, чтобы то выдвигать вперед свои требования, то вновь переходить к тактике выжидания. Созыв сейма был назначен на 22 марта, и появление его, как увидим, еще более осложнило ход разрешения финляндского вопроса.

В польском вопросе, по почину П. Н. Милюкова, Временное правительство сразу стало на определенную точку зрения полной независимости объединенной из трех частей этнографической Польши. Ввиду германско-австрийской оккупации Русской Польши революционная власть не могла, конечно, осуществить свое намерение непосредственно. Вместо манифеста о независимости Польши пришлось издать воззвание к полякам, которое говорило не точным юридическим языком финляндского документа, а словами одушевленного и горячего призыва – бороться за общее дело, «плечом к плечу и рука с рукою за нашу и вашу свободу», как гласили старые польские знамена 30-х гг. Временное правительство оговаривало лишь право российского Учредительного собрания. Основное место воззвания гласило так: «Сбросивший иго русский народ признает и за братским польским народом всю полноту права собственной волей определить судьбу свою. Верное соглашениям с союзниками, верное общему с ними плану борьбы с воинствующим германизмом, Временное правительство считает создание независимого Польского государства, образованного из всех земель, населенных в большинстве польским народом, надежным залогом прочного мира в будущей – обновленной – Европе. Соединенное с Россией свободным военным союзом, польское государство будет твердым оплотом против напора срединных держав на славянство. Освобожденный и объединенный польский народ сам определит государственный строй свой, высказав волю свою через Учредительное собрание, созванное в столице Польши и избранное всеобщим голосованием. Россия верит, что связанные с Польшей веками совместной жизни народы получат при этом прочное обеспечение своего гражданского и национального существования. Российскому Учредительному собранию предстоит скрепить окончательно новый братский союз и дать свое согласие на те изменения государственной территории России, которые необходимы для образования свободной Польши из всех трех, ныне разрозненных, частей ее».

Желания других национальностей. Энтузиазм, вызванный опубликованием финляндского и польского актов Временного правительства, отозвался повышением ожиданий среди других национальностей России, в особенности народностей, пограничных с театром военных действий. Издавая оба документа до Учредительного собрания, Временное правительство руководствовалось как идейным их значением и бесспорностью притязаний обеих народностей в тех рамках, в которые ввело их правительство, так и совершенно особым положением Финляндии и Польши вообще и в особенности в связи с военными операциями. В частности, в оккупированной Польше воззвание революционного правительства укрепляло надежды поляков и помогло им оказать противодействие германо-австрийцам в попытках последних создать полумиллионную польскую армию и закрепить за собой Польшу узами новой государственности, полученной из рук срединных империй. Распространение тех же прав на другие народности России не вызывалось такими же настоятельными причинами, предрешало бы будущее устройство России и уже поэтому должно было быть отложено до Учредительного собрания. Однако уже в то время и эти народности предъявили Временному правительству свои притязания. 18 марта князя Г. Е. Львова посетила литовская депутация в составе М. М. Ичаса, П. С. Янушкевича и В. М. Бельского и вручила ему постановление вновь образованного из представителей политических партий «Литовского национального совета», что «в этнографическом, культурном и экономическом отношениях Литва представляет единое политическое целое», что «при устроении жизни Литвы все населяющие ее народности должны пользоваться равными правами, и всем им должно быть гарантировано свободное развитие и участие в управлении Литвой» и что «Литва должна быть выделена в самостоятельную административную единицу, причем управление Литвой должно быть поручено органам и лицам из среды самого населения Литвы». Смысл этих заявлений, очевидно, шел дальше тех осторожных выражений, в которые они были на первый раз облечены. Тогда же князь Г. Е. Львов принял и украинскую депутацию в лице петроградских представителей: А. И. Лотоцкого, М. А. Корчинского, М. А. Славинского, Гогеля, Т. Гайдара и Лободы. Требования депутации были еще сравнительно умеренны и ограничивались мероприятиями, необходимыми до созыва Учредительного собрания. Такими мерами депутация считала назначение в украинские губернии лиц, знакомых с краем и с его языком, назначение губернских украинских комиссаров и учреждение при Временном правительстве комиссара по украинским делам, немедленное введение украинского языка в практику и делопроизводство судебных установлений, в начальную и среднюю школу, украинизация и открытие новых учительских семинарий с особой местной программой и т. д. В результате приема в Петрограде 19 марта образовался «Украинский национальный совет». Временное правительство приняло меры для удовлетворения украинских стремлений по ведомству народного просвещения. Кроме того, оно решительно порвало с политикой старой власти в Галиции, постепенно освободило и вернуло так называемых «заложников» и арестованных за украинскую национальную пропаганду и в конце существования первого министерства назначило особого комиссара Д. И. Дорошенко для управления оккупированными местностями Галиции в строгом согласии с предписаниями Гаагской конвенции, при помощи имеющего быть восстановленным на расширенных началах местного самоуправления. В том же духе и в то же время были приняты меры для организации управления оккупированными областями Малой Азии (Армении).

Взгляд князя Г. Е. Львова на управление Россией. Гораздо более сложным и трудным вопросом, от решения которого зависел весь дальнейший ход революции, был вопрос о переустройстве всего управления Россией. Мирный и быстрый успех революции в Петрограде отразился на таком же мирном и быстром усвоении ее результатов всей страной. Везде в провинции представители старой власти устранились сами или были устранены без всякого сопротивления. На смену администрации старого порядка повсюду в первые же дни революции возникли местные «комитеты», «советы» и другие организации из представителей общественных элементов. Никакого единообразия и никакой иерархической связи между этими местными организациями и центром не существовало. В первые же дни деятельности Временного правительства функции губернаторов и уездных представителей власти были переданы председателям губернских и уездных управ. Так как по своему составу эти председатели часто не соответствовали настроению момента, то эта суммарная мера на местах вызвала трения и недовольство. Когда из провинции в Петроград приезжали старые и новые представители администрации и требовали однообразных директив от министерства внутренних дел, они неизменно получали от кн. Г. Е. Львова тот же отказ, который он дал представителям печати в своем интервью 7 марта: «Это вопрос старой психологии. Временное правительство сместило старых губернаторов, а назначать никого не будет. В местах выберут. Такие вопросы должны разрешаться не из центра, а самим населением… Мы все бесконечно счастливы, что нам удалось дожить до этого великого момента, что мы можем творить новую жизнь народа – не для народа, а вместе с народом… Будущее принадлежит народу, выявившему в эти исторические дни свой гений. Какое великое счастье жить в эти великие дни». В интервью 19 марта кн. Львов говорил: «В области местного самоуправления программа Временного правительства составлена властными указаниями самой жизни. В лице местных общественных комитетов и других подобных организаций она уже создала зародыш местного демократического самоуправления, подготовляющего население к будущим реформам. В этих комитетах я вижу фундамент, на котором должно держаться местное самоуправление до создания новых его органов. Комиссары Временного правительства, посылаемые на места, имеют своей задачей не становиться поверх создавшихся органов в качестве высшей инстанции, но лишь служить посредствующим звеном между ними и центральной властью и облегчить процесс их организации и оформления». Кн. Львов пронес сказавшийся здесь оптимизм на идеалистической подкладке неприкосновенным через все испытания первых месяцев революции, как видно из его речи 27 апреля на торжественном юбилейном заседании четырех Дум. «Мы можем почитать себя счастливейшими людьми; поколение наше попало в наисчастливейший период русской истории» – так начиналась эта речь, а кончилась она стихами американского поэта: «Свобода, пусть отчаются другие, я никогда в тебе не усомнюсь».

Такое мировоззрение руководителя нашей внутренней политики практически привело к систематическому бездействию его ведомства и к самоограничению центральной власти одной задачей – санкционирования плодов того, что на языке «революционной демократии» называлось «революционным правотворчеством». Предоставленное самому себе и совершенно лишенное защиты со стороны представителей центральной власти население по необходимости должно было подчиниться управлению партийных организаций, которые приобрели в новых местных комитетах могучее средство влияния и пропаганды определенных идей, льстивших интересам и инстинктам масс, а потому и наиболее для них приемлемых.

Законопроекты по управлению. Однако же мысль о необходимости ввести местное «правотворчество» в какие-нибудь однообразные рамки закона не совсем исчезла. Подобранные кн. Львовым сотрудники во главе с Н. Н. Авиновым занялись разработкой соответствующих законопроектов. Влияние их на жизнь не могло сказаться уже потому, что разработка эта требовала довольно сложного труда и значительного времени. Однако же к концу своего существования, подводя итог своей деятельности в воззвании 26 апреля, Временное правительство уже имело возможность сообщить о ходе этой работы следующие сведения: «Начата коренная реорганизация местного управления и самоуправления на самых широких демократических началах. Из необходимых для этих целей законоположений изданы уже постановления о выборах в городские думы и о милиции. Выработаны и в самом непродолжительном времени будут изданы постановления о волостном земстве, о реформе губернских и уездных земств, о местных продовольственных органах, местном суде и об административной юстиции». Таким образом, все, что вообще было сделано в этой области до созыва Учредительного собрания, было уже подготовлено при первом составе Временного правительства.

Подготовка Учредительного собрания. Созыв Учредительного собрания при всем желании Временного правительства сделать это в кратчайший срок, как требовало этого принятое на себя правительством обязательство, закрепленное присягой, не мог состояться до введения на местах новых демократических органов самоуправления, способных провести выборы. С другой стороны, хотя правительство обязалось также привлечь к выборам и армию, у первого состава Временного правительства сложилось убеждение, что сделать это можно лишь в момент затишья военных операций, то есть не раньше поздней осени. В этих пределах правительство вполне добросовестно не хотело никаких промедлений и при первой возможности, предоставленной ему неотложными текущими делами, занялось этим вопросом. Уже 25 марта Временное правительство постановило образовать для выработки проекта избирательного закона в Учредительное собрание «Особое совещание» под председательством назначенного правительством лица (Ф. Ф. Кокошкина), с участием приглашенных им же специалистов по государственному праву, статистике и других сведущих лиц, а также «политических и общественных деятелей, представляющих главные политические и национально-политические течения России». Однако же созыв этой комиссии затормозился ввиду того, что председатель Совета рабочих и солдатских депутатов Н. С. Чхеидзе некоторое время вовсе не отвечал на сделанное ему предложение об определении численности представителей в совещании от демократических организаций, а затем предложенное юридической комиссией при Временном правительстве число их вызвало разногласие. К середине апреля юридическая комиссия разработала примерный перечень вопросов, подлежащих решению при составлении избирательного закона, и разослала его всем организациям, имеющим быть представленными в совещании. Комиссия рассчитывала, что в ближайшем будущем представители организаций (всего 41 член) будут делегированы, и 25–30 апреля можно будет начать работу. Но новые проволочки с посылкой делегатов, в особенности национальных групп, привели к тому, что при первом правительстве работа особого совещания так и не началась. Во всяком случае основные положения избирательного закона были уже выработаны юридической комиссией: это те самые положения, которые были доложены Ф. Ф. Кокошкиным на апрельском съезде партии народной свободы и приняты им.

Намеченная Временным правительством программа деятельности, таким образом, была или осуществлена, или подготовлена к осуществлению. Но не в этой области законодательных работ, осуществлявших великие принципы революции, лежали те трудности, которые, быстро возрастая, уже к концу второго месяца парализовали работу первого состава Временного правительства. Одну из этих трудностей мы уже отметили – это исчезновение власти в провинции и вытекавшая отсюда полная невозможность приводить в исполнение решения центрального правительства. Другая трудность заключалась в том, что власть, выпущенная из рук Временного правительства, была захвачена социалистическими партиями, поставившими своей прямой задачей организовать «демократию» как в центре, так и в провинции для осуществления своих партийных лозунгов.

«Демократические» организации. Совет рабочих и солдатских депутатов. В центре органами «революционной демократии» явились как местные петроградские социалистические организации, так в особенности объединявший их Совет рабочих и солдатских депутатов и его «Исполнительный Комитет».

Пишущий эти строки стоял слишком далеко от этого влиятельного учреждения, чтобы иметь возможность описать его по личному наблюдению. Но вот описания очевидца и участника, наблюдавшего «Исполнительный Комитет» Совета в течение марта и апреля, то есть как раз в описываемое время. «Комитет, – говорит Станкевич в своих воспоминаниях, – был учреждением, созданным наспех, уже в формах своей деятельности имевшим множество чрезвычайных недостатков. Заседания происходили каждый день с часу дня, а иногда и раньше и продолжались до поздней ночи, за исключением тех случаев, когда происходили заседания Совета, и Комитет обычно в полном составе отправлялся туда; порядок дня устанавливался обычно “миром”, но очень редки были случаи, чтобы удалось разрешить не только все, но хотя бы один из поставленных вопросов, так как постоянно во время заседаний возникали экстренные вопросы, которые приходилось разрешать не в очередь… Вопросы приходилось разрешать под напором чрезвычайной массы делегатов и ходоков как из Петроградского гарнизона, так и с фронтов, и из глубины России, причем все делегаты добивались во что бы то ни стало быть выслушанными на пленарном заседании Комитета… Пробовали было провести разделение труда устройством разных комиссий, но это мало помогло делу, так как центр тяжести по-прежнему лежал на пленуме, хотя бы потому, что комиссиям некогда было заседать ввиду перманентности заседаний Комитета. Важнейшие решения часто принимались совершенно случайным большинством голосов. Обдумывать было некогда, ибо все делалось второпях, после ряда бессонных ночей, в суматохе. Усталость физическая была всеобщей. Недоспанные ночи. Бесконечные заседания. Отсутствие правильной еды – питались хлебом и чаем, и лишь иногда получали солдатский обед в мисках без вилок и ножей».

«Главенствующее положение в Комитете все время занимали социал-демократы различных толков. Н. С. Чхеидзе, только председатель, а не руководитель.., лишь оформлял случайный материал, не давал содержания. Его товарища Скобелева редко можно было видеть в Комитете, так как ему приходилось очень часто разъезжать для тушения слишком разгоревшейся революции в Кронштадте, Свеаборге, Выборге и Ревеле… Н. Н. Суханов, старавшийся руководить идейной стороной работ Комитета, но не умевший проводить свои стремления через суетливую и неряшливую технику заседаний; Б. О. Богданов, полная противоположность Суханову, сравнительно легкомысленно относившийся к большим принципиальным вопросам, но зато бодро барахтавшийся в груде деловой работы и организационных вопросов и терпеливее всех высиживавший на всех заседаниях солдатской секции и Совета; Ю. М. Стеклов, изумлявший работоспособностью, умением пересиживать всех на заседаниях и, кроме того, редактировать советские “Известия” и упорно гнувший крайне левую, непримиримую или, вернее сказать, трусливо революционную линию; К. А. Гвоздев (потом министр труда), выделявшийся рассудительной практичностью; М. И. Гольдман (Либер), яркий, неотразимый аргументатор, направлявший острие своей речи неизменно налево; Н. Д. Соколов, как-то странно не попадавший в такт и тон событий; Дан, воплощенная догма меньшевизма.., всегда с запасом бесконечного количества гладких законченных фраз.., в которых есть все, что угодно, кроме действий и воли… Народники не дали для Комитета ничего похожего, даже когда появились их первоклассные силы: А. Р. Гоц, В. М. Чернов, И. И. Бунаков, В. М. Зензинов. Они все время предпочитали держаться в стороне… Народные социалисты В. А. Мякотин и А. В. Пешехонов старательно подчеркивали свою чужеродность в Комитете. Из трудовиков только Л. М. Брамсон… оставил очень значительный след в деловой работе Комитета… Большевики в Комитете были вначале представлены главным образом М. Ю. Козловским и П. И. Стучкой, оба желчные, злые и, как нам казалось, тупые. Противоположностью им явился потом Каменев… в Комитете он был не врагом, а только оппозицией… Военные были вначале представлены В. Н. Филипповским и несколькими солдатами… Из солдат, естественно, попали наиболее истерические, крикливые и неуравновешенные натуры… Потом вошли Завадье и Бинасик.., бывшие, кажется, мирными писарями в запасных батальонах, никогда не интересовавшимися ни войной, ни армией, ни политическим переворотом… наиболее яркое доказательство, насколько условно можно воспринимать утверждение, что Исполнительный Комитет руководил революцией…».

«В общем историю Комитета в организационном и личном отношении следует разделить на два периода: до и после приезда Церетели. Первый период был периодом, полным случайности, колебаний и неопределенности, когда всякий, кто хотел, пользовался именем и организацией Комитета, но более всего это удавалось Стеклову… Однажды было задержано письмо на бланке Комитета с печатью к крестьянам какого-то села, которым давалось полномочие “социализировать” соседнее помещичье имение. Несмотря на весь радикализм в социальных вопросах, весь Комитет был до глубины души возмущен… Оказалось, что такие письма выдавал член аграрной комиссии, социалист-революционер Александровский… Сами советские “Известия” были в сущности таким письмом Александровского. Везде чувствовалась рука редактора, проводящего отнюдь не взгляды Комитета… Некому было об этом подумать… Когда я составил протест против этого направления “Известий”, Стеклов был без сожаления смещен. Такое положение приводило к тому, что, хотя официально Комитет поддерживал правительство и большинство постоянно настаивало на незыблемости этой позиции, тем не менее он сам расшатывал авторитет правительства своими случайными мерами, необдуманными шагами… В то время как особая делегация (см. ниже) беседовала и приходила к полному единодушию с министрами, десятки Александровских рассылали письма, печатали статьи в “Известиях”, разъезжали от имени Комитета делегатами по провинции и в армии, принимали ходоков в Таврическом дворце, каждый выступал по-своему, не считаясь ни с какими разговорами, инструкциями или постановлениями и решениями. В конечном счете от Комитета всегда всего можно было добиться, если только упорно настаивать… Резко изменился характер Комитета с появлением Церетели… Он спокойно, уверенно и смело вел Комитет.., в принципе сохранял интернационалистические тенденции, на практике резко проводя оборонческую линию органического сотрудничества и поддержки правительства… Но поразительно: как раз в момент, когда Комитет организовался, научился управлять собой, он выпустил из рук руководство массой, которая ушла в сторону от него».

Нельзя лучше и ярче сказать, что Комитет имел силу лишь постольку, поскольку являлся невольным и слепым орудием проведения чужих тенденций. Когда он перестал быть таким орудием, сторонники этих тенденций нашли себе другие органы и другие методы действия. Для наблюдателя со стороны все было случайно и хаотично. А в результате получилась весьма определенная линия поведения. Так как главной мишенью Комитета в эту первую эпоху его существования было Временное правительство, то, естественно, эта единая линия поведения, проводившаяся преимущественно Стекловым, и может быть наблюдаема лучше всего в области отношений Комитета и его делегаций к правительству.

«Контактная комиссия». «Контроль» над правительством или участие социалистов во власти? Первые шаги Комитета в этом направлении были довольно неуверенны и робки. Общепризнанным догматом марксизма был тот, что в настоящее время возможна только «буржуазная», а не социалистическая революция, что социалистические партии должны не столько бороться за власть непосредственно, сколько создать условия для организации масс с целью такой борьбы в будущем, а в ожидании «контролировать» буржуазное правительство в его деятельности и не позволять ему препятствовать организационным задачам «демократии». В лице Временного правительства самое требовательное воображение не могло усмотреть такой организации, которая защищала бы классовые интересы «буржуазии» и противилась демократическим реформам. Задачи, которые преследовало правительство, были надпартийные, общие всем партиям: иначе и быть не могло, так как все его очередные меры были чисто формальные и подготовительные. Оно просто готовило условия для свободного выражения народной воли в Учредительном собрании, не предрешая по существу, как выразится эта воля относительно всех очередных вопросов государственного строительства – политических, социальных, национальных и экономических. Вот почему только в очень условном смысле это правительство могло быть названо «буржуазным». Конференция петроградских социал-революционеров так и смотрела на дело, когда уже 2 марта признала «настоятельно необходимой поддержку Временного правительства, поскольку оно будет выполнять объявленную им политическую программу». «Постольку-поскольку» сделалось знаменитой формулой Совета рабочих и солдатских депутатов. Это было бы по существу не опасно, ибо Временное правительство вовсе не думало изменять своей программе, а, напротив, убежденно и добросовестно ее осуществляло. Но «революционная демократия» не довольствовалась простым «контролем». В ближайшие же дни г. Стеклов-Нахамкес заявил в Совете, что Совет «желает путем постоянного организованного давления заставлять правительство осуществлять те или иные требования». Для этой цели – «воздействия на правительство и непрерывного контроля» – 10 марта была избрана особая «контактная комиссия» из Скобелева, Стеклова, Суханова (Гиммера), Филипповского и Чхеидзе. Впоследствии, после реорганизации Совета, ее место заняло бюро Исполнительного Комитета. «Контактная комиссия» действовала вначале очень сдержанно и робко при встречах с правительством, для чего время от времени в одном из залов Мариинского дворца – не в зале заседаний Совета Министров – назначались особые совещания.

Значительная часть пожеланий «контактной комиссии» удовлетворялась, о чем демонстративно и хвастливо заявлялось в Совете. Некоторые «требования» встретили, однако, категорический отказ (например, требование об ассигновании 10 миллионов на нужды демократических организаций). На съезде Советов И. Г. Церетели признал (30 марта), что в «контактной комиссии» «не было случая, чтобы в важных вопросах Временное правительство не шло на соглашения». Соответствующим образом была формулирована и декларация, предложенная Исполнительным Комитетом Совета этому съезду. «Признавая, что выдвинутое низвержением самодержавия Временное правительство, представляющее интересы либеральной и демократической России, проявляет стремление идти по пути, намеченному декларацией, опубликованной им по соглашению с Советом рабочих и солдатских депутатов, всероссийское совещание Советов рабочих и солдатских депутатов, настаивая на необходимости постоянного воздействия на Временное правительство в смысле побуждения его к самой энергичной борьбе с контрреволюционными силами и к решительным шагам в сторону демократизации всей русской жизни, признает политически целесообразной поддержку Советом рабочих и солдатских депутатов Временного правительства, поскольку оно в согласии с Советом будет неуклонно идти в направлении к упрочению завоеваний революции и расширению этих завоеваний». Однако же речь докладчика Стеклова и последовавшие прения вскрыли гораздо более острое отношение к правительству, чем это видно из примирительного текста резолюции. Стеклов счел нужным поднять задним числом вопрос, который не играл никакой роли в начале революции: почему Исполнительный Комитет Совета не захватил с первого дня власти в свои руки? Он дал на это следующий характерный ответ. «По двум причинам: психологической и политической. Во-первых, в первые дни революции нам не было еще на кого опереться. Мы имели перед собой лишь неорганизованную массу… Со всех сторон сообщалось о том, что в Петроград идут войска с целью усмирения революции. Мы, подобно древним римлянам, сидели, уверяя себя, что “заседание продолжается”. Вторая причина – политическая. Революционная демократия берет власть в свои руки лишь тогда, когда власть в осуществлении своей программы становится на путь контрреволюционный. Такого положения у нас не было, нет его и сейчас. Буржуазия прекрасно сознавала и сознает, что ей надо идти на широкие уступки демократии… Мы ни одну минуту не сомневались, что та же самая программа, которую ныне осуществляет Временное правительство под аплодисменты всей российской буржуазии, встретила бы со стороны командующих классов самое энергичное сопротивление, если бы ее проводили мы под фирмой Совета солдатских и рабочих депутатов». Из наивного и откровенного признания Стеклова его оппоненты сделали дальнейшие выводы. «Они не чувствовали в первые дни революции почвы под ногами для захвата власти, – говорил военный врач Есиповский, – но теперь положение изменилось. За спиной Совета рабочих и солдатских депутатов – армия и народ. Представители революционного пролетариата и революционной армии должны поэтому войти в состав Временного правительства. Временное правительство должно быть коалиционным. Пока этого не произойдет, двоевластие неизбежно. В составе Временного правительства должен быть не один наш “заложник”, каким является А. Ф. Керенский, а представители всех социалистических партий». Большевик Каменев сделал другой вывод. «Из доклада Стеклова, – совершенно правильно заметил он, – видно, что Исполнительный Комитет не только осуществляет функции контроля над Временным правительством, но и ведет с ним упорную борьбу. Это и надо сказать в резолюции. Наше отношение к Временному правительству должно выразиться не в поддержке его, а в том, чтобы в предвидении неизбежного столкновения этого правительства или, вернее, тех классов, которые оно представляет, с органами революционной власти – Советами рабочих и солдатских депутатов – сплотиться вокруг последних».

Однако перевес на съезде принадлежал не сторонникам коалиции и не сторонникам открытой борьбы, а сторонникам «общенародного единения буржуазии и пролетариата на общей платформе демократической республики». Эту среднюю линию защищал И. Г. Церетели, не договаривая до конца аргументов Стеклова и подчеркивая лояльность Временного правительства, «не ответственного» за те круги, которые «натравливают на Советы рабочих и солдатских депутатов», и не идущего по пути «контрреволюции», на который эти круги его «толкают». Существо дела осталось во всяком случае то же. «Революционная демократия» за один месяц еще не успела почувствовать «почву под ногами», и худой мир для нее был предпочтительнее доброй ссоры. Худой мир устраивал и поддерживал И. Г. Церетели, но единомышленники Каменева не могли на него жаловаться, ибо «за спиной» правительства и Совета они совершенно свободно делали то самое дело, которое принципиально признавали нужным, хотя и отшатывались еще от его практических последствий.