Читать книгу Любовь.mp3 - Павел Парфин - Страница 2

Гемоводы и транскабели пришлось пустить прямо по наружной стене дома – от форточки к форточке протянулись лианы черных и совершенно прозрачных кабелей. Вот это было зрелище! Точнее, обещало быть. Предвкушая картинку, которая скоро станет достоянием сотен людей, Кондрат Гапон, улыбаясь, потирал руки. «Представляешь, что подумает пипл?» – глядя на Эроса, Кондрат презрительно ухмыльнулся. Не выдержав его взгляда, Эрос отвел глаза. Хотя знал, что Кондрат не презирает его. Точнее, не его презирает… «Что по проводам течет томатный сок? Или гранатовый?» – осторожно предположил Эрос. «Как же, гранатовый, по шесть гривен за литр. Нет. Пипл решит, что по трубкам течет кровь. Много крови! И испугается, откажется поверить в то, о чем невзначай догадался». Кондрат крепко сжал губы – казалось, навсегда. И лишь в уголках рта, подобно осколкам разбитого воинства, сохранились остатки его перченой улыбки. Будто в черный шоколад добавили горький соус «чили». Будто Гапон был сплошь из шоколада, отравленного перченым соусом… «Представляешь, что почувствует пипл, когда узнает, что это и вправду кровь? Кровь течет по стенам их родного дома», – Кондрат ухмыльнулся в другой раз, и приятели разошлись по домам.

Идея эта пришла, разумеется, Кондрату. Идея реанимировать Гемоглобов – интернет, в котором вместо бесполых, выхолощенных байтов гоняет живая кровь. Непредсказуемая, одержимая свойственными лишь одной ей тайнами, бежит кровь гемов – пользователей Гемоглобова. На вопрос «на фига все это?» Кондрат, немного заведясь, но продолжая улыбаться шоколадно-перченой улыбкой, ответил. Сказал будто постановил: «Шоб пипл не расслаблялся. Но главное, штоб вы всегда были начеку. Сечете, о чем я толкую? Чувства ваши мертвеют быстрей, чем растут ваши ногти. Чувства немеют, безнадежно немеют и совсем скоро не смогут заявить о себе. Будет смешно – а вы даже не улыбнетесь. Станет страшно – но вы пройдете мимо, бесчувственные, как глиняные истуканы. Эрос, у тебя уведут Ален, а ты и не вспомнишь про ярость, не проклянешь, не покаешься. Всех вокруг поразит чья-то красота или безобразие, а у вас даже подозрение не возникнет, что рядом что-то произошло… Душа немеет, пацаны, как рука, которую вы неудачно отлежали во сне. Дух бьет тревогу, не в силах найти подтверждения собственной значимости. Сначала бьет в колокол, а затем затихает. А душа, не испытав должного набора ощущений, мертвеет. Немеет, дрянь такая…

Так какого черта, пацаны?! Что за жизнь без значения? Без острых, колких, резвых, резвящихся чувств – разве это жизнь? Да, Ален?»

Тряхнув светлой, как вся она, шевелюрой, Ален кивнула. Она понимала, о чем говорит Гапон, но не верила ему. Отказывалась верить. В ее сердце еще предостаточно пороха. Пусть только пожелает ее Эрос, она, не задумываясь, с радостью рванет свою пороховую мышцу. Вот тогда ее чувства разлетятся окрест! Хватит надолго и многим…

Эрос неосознанно взял Ален за руку. Но взгляд его, даже не коснувшись воздушных локонов девушки, беспрепятственно проникнув сквозь оконное стекло – в ту минуту Ален подумалось, что такое по плечу только ее возлюбленному, – не отягощенный заботами и любовью, терялся в розовато-синей дали. Вечер заманивал солнце за горизонт – солнце не ломалось, послушно закатывалось, как закатываются глаза у отдающейся… Ален встала против окна; возникший за ее головой протуберанец играл, золотил ее волосы. Лишь однажды, скосив на девушку взгляд, Эрос вздохнул: «Женщина, облаченная в солнце». И отпустил руку.

В это время Палермо, ловя лысым черепом зайчики, пускаемые заходящим светилом, равнодушный к страстям по немеющим чувствам, безучастный к неразделенным чувствам, налаживал гемвер – сервер для восьми десятков комгемов. Скоро, может, уже завтра, комгемы, включенные в сеть Гемоглобова, начнут питаться и обмениваться друг с другом человеческой кровью. Озаряя, обагряя мониторы гемомузыкой – первородным гносисом, знанием, добытым в крови отчаявшихся и боящихся признаться себе в этом людей. Гносисом вместе с шальной кровью должны были добровольно пожертвовать те, кто, испытывая ужас или, наоборот, так до сих пор и не поняв, что с ними происходит, успели затеряться, застрять, погибнуть в жизненной круговерти… Бедный, бедный пипл! А среди жаждущих или просто молодых и любознательных, рисковых гемов – Кондрат, Эрос, Ален и Палермо.

– Будет круче, чем в черной комнате без окон и пола, – довольным тоном пообещал Кондрат.

– Почему без пола? – удивился Эрос. – Мало того, что темно, так еще и… Провалиться можно.

– Вот именно! – Кондрат энергично плюнул на землю; заметно было, как его распирает от восторга, близкого, похоже, одному ему. – Ты испытаешь полный провал! Мрак и бездна! Ты провалишься в черную, беспросветную бездну!

– Не хочу я такого, – закапризничала вдруг Ален. – Я света хочу. Чтоб видеть, как улыбается Эрос.

И девушка безотчетно прильнула к плечу юноши, да тот, балда, по обыкновению отстранился. Не любил на людях телячьей нежности.

– Хм, скоро ты забудешь, как он улыбается, – Кондрат мрачно насупился. – Скоро ты обо всем забудешь. Не до того будет.

Сколько квартир в их доме рискнули подключиться к кабельному, или, как его уже успели прозвать, семейному Гемоглобову, никто точно не знал. Об этом Гапон позаботился: проводить транскабели и гемоводы он пригласил трех незнакомых друг с другом работяг. Спецы трудились по очереди. Таким образом Кондрат пытался добиться большей анонимности и таинственности.

– Ох уж этот Гапон! Люцифер доморощенный…

Мотнув головой, Ален прижалась влажными губами к теплой груди Эроса. На завтра был намечен старт Гемоглобова, а сегодня они еще вместе – она и ее Эрос. Чего она так боится, дуреха?

– Ф-ф, мне щекотно, – сдерживая смех, фыркнул Эрос и перевернулся на живот. – Не целуй меня больше. Такими губами, как у тебя, можно насмерть защекотать.

– Ах так! – в следующую секунду Ален оседлала юношу и, шлепнув по его голой попе, дурашливо заржала. – И-о-го-го-о!! Лети стрелой, мой конь ретивый! Забудь покой, мой дух ревнивый!

– Ни за что-о-о! – Эрос изогнулся, резко вскинув зад, крутанул им, стремясь скинуть непрошеную наездницу; Ален, не удержав равновесия, повалилась набок, прямо в объятия возлюбленного… Успокоив дыхание, поймав ошалевшее сердце, со стоном восторга едва не выскочившее наружу, посадив сердце в привычную клетку, обняла-обвила Эроса за шею, прижалась отвердевшими сосками к его возбужденным соскам… И тогда рассудок вновь заявил о себе, открыв шлюзы любопытству и тревоге. Сознание заштормило, сердечко защемило, но уже не от счастья, а от беспокойства, нашептанного врожденной женской интуицией.

– Ты не знаешь, что имел в виду Кондрат, когда говорил, что приготовил нам кучу сюрпризов?

– Когда это было? – не вынимая изо рта сигареты, не совсем разборчиво уточнил Эрос. Они лежали бок о бок на неширокой тахте в Алениной комнате в ее завораживающем тишиной доме.

Петр Васильевич, батя Ален, должен был вернуться с работы нескоро, часа через два с половиной. За это время можно было налюбиться вдоволь, да что там налюбиться – узнать друг друга, как себя. Глубже и лучше, чем себя. А дальше – прощай, подруга, поступай, как знаешь.

– Так когда он такое сказал? – Эрос сжал левую грудь Ален. Груди у нее были большие и упругие, во время занятий любовью жили, казалось, исключительно своей жизнью, как два своенравных зверька. Эрос любил ласкать этих зверьков с острыми соблазнительными мордочками, дразня и приручая их одновременно. Но Ален больше не откликалась на его ласки – на место юной страсти пришла вполне зрелая осторожность.

– Ну, как ты не помнишь, Эрос?! Кондрат еще пугал нас какой-то рулеткой!

– Не помню такого. Спи лучше, – Эрос вызывающе зевнул.

– Ну вот, я думала, мы любовью займемся, – Ален беспомощно пыталась спасти положение, но было поздно – Эрос обиделся или вправду уже остыл.

– Я тоже так думал. А нужно было заниматься.

– Так чем же мы сейчас занимались?!

– Хм, не иначе как разыгрывали любовь…

До пуска Гемоглобова оставалось чуть больше четырех часов. Согласно Гапоновскому плану, пуск должен был состояться в три часа пополудни. В десять Эросу неожиданно позвонил Кондрат и, не слушая никаких возражений, назначил его редактором гемопрограмм семейной Сети. С десяти пятнадцати до почти без десяти одиннадцать Эрос прошел у Палермо короткий и беглый, как диктант по украинскому, инструктаж и, разумеется, мало чего поняв в своих редакторских обязанностях, зачем-то отправился к Ален. Может, думал поделиться с ней некоторыми соображениями о новом Кондратовом приколе, посоветоваться, что ему делать, или… Или, не желая себе в том признаваться, просто хотел помириться с ней. Вчера как-то глупо все вышло. Дурацкая размолвка! Ну почему он не трахнул ее на прощание? Ведь она так этого хотела…

Он забыл все свои вопросы, все слова прощения, когда увидел Ален. Она вышла к нему совершенно растрепанная, полуодетая, мокрая, с всклоченной шевелюрой – короче, явно возбужденная.

– Ты что, мастурбацией занималась? – немедленно сморозил Эрос, ошарашенный видом девушки. Ему и в голову не могло прийти, что у нее может быть еще кто-то, кроме него.

– Занималась, – только и ответила она. Глядя мимо него – взгляд, влажный, бесстыжий, едва не коснулся его правого плеча. И Эросу отчего-то запал, запомнился именно этот момент: капельки пота на красном лбу Ален и ее бессовестно-счастливые глаза…

– Черт! – Эрос чертыхнулся и включил комгем. Все позади. Все – позади!!.. Все только начиналось.