Читать книгу Шалинские сказы - Павел Патлусов - Страница 3

В очередной раз Леночка появилась у бабушки Гани уже на каникулах, в январе. В это время за окном под сильным ветром скрипели старые тополя. Но в маленькой избушке было тепло, стоял чудный запах рождественской стряпни. Агафья Ивановна ходила по избе в чунях – обрезанных на уровне глубоких калош валенках. Такую же обувь она предложила внучке: «Надевай, теплее будет».

Отведав бабушкиной стряпни – разборников3, пирогов, шанег девочка села напротив хозяйки дома и попросила,

– Бабушка, расскажи ещё какую – нибудь историю… Старушка сдвинула на кончик носа очки, которые держались на её голове при помощи обычной бельевой резинки, и принялась сучить пряжу.

– Ну, слушай, егоза, – поплевав на пальцы рук, начала она свой рассказ, – Было это не так уж и давно, чуть более пятидесяти лет назад, я ещё молодой была… Рассказала мне эту историю Ольга Жорникова, в девичестве Калинченко. Сама она была с Украины, здесь у нас отбывала срок в женском лагере. На доброй половине района в те времена здесь были лагеря – жуть, да и только… Женский лагерь располагался в Глухаре, ноне там лишь небольшой железнодорожный разъезд. Место для лагеря было выбрано самое гиблое: болота, комарьё, овод, а зимой непроходимые снега… Для снабжения лагеря водой оборудовали небольшой пруд в верховьях речки Баской. В этом же пруду мочили лубьё – липовую кору для мочала. Все верёвки в лагере делались из этого материала. На берегу пруда построили баню, бараки для заключенных, конный двор и колодец для нужд охранников.

Женщины-лагерницы заготовляли лес: они валили его с помощью двуручных пил, обрубали сучки, а затем с помощью лошадей подтаскивали брёвна к лежневке. Лежневка – это дорога, выложенная из брёвен. На брёвна накладывались доски в виде рельс, по которым на вагонетках, таких специальных тележках, женщины доставляли лес на пилораму. Через пруд в Глухаре был построен висячий мост, ибо в гору вагонетку с лесом вытолкать женщинам было не под силу. После такой тяжелой работы лагерницы могли только высушить одежду возле печей в бараке, а на следующий день – снова в лес. Многие не выдерживали таких условий, гибли. Хоронили бедолаг в лесу без лишних хлопот.

Однажды, когда уже заканчивалась война, в лагерь привели совсем маленькую девочку Иру. Всего лет двенадцать ей было. Определили работать на лежневку, толкать вагонетку с лесом на пилораму. Когда её переодели в лагерную одежду, то в большой не по росту телогрейке и огромных сапогах она стала похожа на неуклюжий пузырь. Женщины в лагере говорили: какой толк от такого «клопа» на лежневке, надо бы оставить её на кухне или при бане. Но на кухню направляли только тех, кто хорошо перед лагерным начальством выслуживался. Вот и пошла девчушка в лес, на лежневку. Женщины постарше, как могли, старались ей помочь, давали возможность передохнуть – не брали её на каждый рейс на пилораму. Все заключенные жалели девочку. Осудили её за одну – единственную горсть зерна, которую она взяла на зернотоке для маленького брата. Такие были законы при Иосифе Жестоком.

– А кто такой этот Иосиф Жестокий? – прерывает рассказ бабушки Леночка.

– Был такой правитель, самый главный у коммунистов. Народ много претерпел от него. И расстреливали, и в тюрьмах гноили, и на лесозаготовках мучили – хуже крепостного права…

Более трех месяцев уже пробыла в лагере девочка Ира. Наступил июнь – месяц. В лагере сменили всю охрану, и в лес, в бригаду заготовителей, направили злющего охранника – Чуркина. Он постоянно был с похмелья и вечно всем не доволен. Раньше – то он при кухне командовал, а потом, видимо, на чём – то погорел…

Вначале он к девочке относился сносно. Женщины начнут толкать вагонетку на пилораму, а её поставят возле висячего моста – всё девочке облегчение. Она там нашла себе забаву, обнаружила под кустом маленьких зайчат. Они – зайчата – страсть полюбили девчонку: бывало, утром идут женщины под конвоем на работу, а серые уже на пригорке скачут, ждут Ирочку. Все заключённые в лагере умилялись, глядя на это. Зайцев подкармливали хлебушком, который отрывали от своего скудного пайка.

Только однажды охранник Чуркин перестал позволять давать девочке отдых и заставлял её толкать каждую вагонетку. Иногда он даже пинал её ногами или хлестал вицей: надо думать, ему такой приказ поступил. Жалеть заключенных, даже малолетних, закону не было, все считались врагами народа…

Как – то раз на висячем мосту Ирочка в своих огромных сапогах запнулась, упала и сломала ключицу. Лагерный фельдшер сделал перевязку и пообещал поставить в строй девочку через две – три недели.

Может, в наше время врачам это и удаётся, но по тем временам такое чудо было возможно только при очень сильном желании больного поскорее выздороветь. У девочки такого желания, понятно, не было. Ей приносили из лесу подарки – гостинцы «от зайцев»: землянику, смородину, пиканы, заячью капусту. Да только девочка таяла на глазах: потеряла аппетит, не стала пить лекарства. Скучала по своим подросшим зайчатам, которые ждали её каждое утро на бугорке возле висячего моста. Однажды Чуркин едва не выстрелил в них из карабина, да лагерницы заслонили зайчат. Он долго матерился, но стрелять не стал – может, и у него была капля добра в душе?..

Вскоре у девочки поднялась температура – началась пневмония. Хороших лекарств для заключенных не было. Недолго она проболела – скончалась. Похоронили её возле висячего моста, на бугорке. На следующее утро, когда женщины шли по лежневке в лесосеку, на том бугорке, прямо на свежей могилке девочки, сидели три зайца и плакали. Все видели, как крупные, чуть – чуть розоватого цвета слёзы катились из заячьих раскосых глаз. Лагерницы говорили: посмотрите, даже дикий зверь может проявить сострадание к человеку.

До глубокой осени зайцы ходили на эту могилу, а потом начальник лагеря на охоте затравил зверюшек собаками. Без сердца были люди… На следующий год на могиле появились маленькие розовые цветочки, которые женщины – заключенные, не сговариваясь, назвали: «заячьи слезы». В народе их ещё знают как «кошачьи лапки». С тех пор у нас считается: где этот цветок хорошо растет, там зайцы оплакивают чью —то безвинно загубленную молодую жизнь. Эти места беречь надо, они святые, как памятники.

– Какое, бабушка, страшное время было… Мне очень Ирочку жаль, – всхлипнула внучка.

– Правильно, Леночка, доброе сердце не бывает равнодушным.

Баба Ганя прижала девочку к себе.

– Поплачь – чище душа будет…