Читать книгу Историйки с 41-го года. Верность - Павел Павлович Гусев - Страница 21

На годовщину Победы над фашистской Германией мы, трое друзей, офицеры Российской армии, всегда собирались вместе. Внуки, вдоволь наигравшись, попросили нас рассказать что-нибудь о нашей крепкой дружбе.

– С какого бы времени рассказать вам о нас? – задумчиво ответил я. – Пожалуй, начну с того времени, когда мы были такими же сорванцами, как вы.

…В ту пору шла Великая Отечественная война, до победы над врагом остался год. Моему другу Жене (а теперь, вы знаете, он Евгений Иванович) пришло извещение: погиб отец на фронте. Женя сидел во дворе на лавочке и всхлипывал. Я не стал его успокаивать, знал – от этого еще сильнее расплачется, а он вдруг поднял голову и говорит мне:

– Петя, скоро фрица уже прогонят из нашей страны, а мы с тобой ничего еще не сделали для победы. Давай махнем на фронт и поможем загнать врага в его логово.

Женя так хорошо это сказал, что мне понравилось и я решил поддержать его: «А что, и правда, убежим с товарищем на передовую громить фашиста».

Мы дружили втроем: я, Женя и Миша. О нас на улице говорили: «Они едины, как голова, спина и хвост». И правда, учились мы в одной школе, одновременно закончили шестой класс и друг без друга не гуляли. Миша принял наше предложение с большим энтузиазмом и воскликнул:

– Отомстим за Жениного отца! Наши папы живы, твоего демобилизовали по ранению, а моего по брони оставили. Ты, Петя, будешь у нас старшим, – дал он мне указание.

– Хорошо! – согласился я. – Берем только еду, чтоб никто не догадался о нашем побеге. А как доберемся до фронта, там военную форму дадут и оружие. В разведку станем ходить и будем добивать немцев.

На следующий день рано утром мы встретились с полными карманами черного хлеба. Взяли из дома только свою положенную порцию пайка. В стране была карточная система на все продукты питания, и мы не хотели, чтобы родители сразу заподозрили что-то неладное. Пришли на вокзал. На рельсах стояло несколько составов. Один из них, с товарными вагонами, пыхтел, выпуская по сторонам белый пар, а черный дым то и дело вылетал из трубы вверх.

– А в какую сторону ехать-то? – задумчиво спрашивает меня Миша.

– Да, наверно, этот пыхтящий поезд и довезет нас до места! – отвечаю я. – На всех его вагонах написано «Все для фронта!»

Состав из товарных вагонов был уже заполнен людьми. Мы пробежали мимо шумящего поезда до последнего вагона и, увидев в нем небольшой тамбурок, забрались туда и спрятались. Женя от нервного напряжения стал есть запасенный хлеб и сухарики. Поезд тронулся, набирая скорость, и хруст сухариков еще долго слышался в пути.

Ночь была летняя, теплая, нам не спалось. Уже светало, когда колеса заскрежетали по рельсам и состав остановился. Это была какая-то сортировочная станция: с одной стороны стояли вагоны, на которых был красный санитарный крест, с другой стороны из нашего товарняка выпрыгивали пассажиры, желая, видно, размяться и покурить. Поезд встал на заправку углем. Послышался разговор, из которого мы поняли, что это рабочие специалисты едут восстанавливать в тылу заводы.

Мы сообразили, что едем не в том направлении, выскочили из тамбурочка и побежали к пассажирскому поезду напротив, надеясь, что он довезет нас до фронта. Дверь была открыта, мы юркнули в вагон и поразились царившей там чистотой и порядком, несколько лавочек были недавно заново сбиты и пахло еще свежей сосной. Послышалось щелкание двери. Нас закрыли снаружи. Поезд тронулся, набирая скорость, и скоро из-за его стремительности за окном только мелькали очертания пролетающих деревьев и построек.

Я вытащил из кармана кусок хлеба. Женя посмотрел на него, и чувствовалось, что он проглотил появившуюся слюну. Разделив хлеб на три дольки, я раздал всем, а Мишин запас оставили на потом. Хотелось пить. Но ритмичный стук колес, переживания и ожидаемая неизвестность впереди дали о себе знать. Мы улеглись на лавочки и крепко заснули. Разбудил нас громкий гудок паровоза. Мы встали, разделили оставшийся кусок хлеба, что был у Миши. Женя, как-то извиняясь, его взял, видно сожалел, что свой слопал, ни с кем не поделившись. Нам после еды пить еще сильнее захотелось. Уселись возле окна.

Солнце светило ярко и спокойно, словно в жизни ничего плохого не происходило. А за окном стали появляться обугленные дома, черная, взрыхленная от взорвавшихся бомб земля, искореженные машины. Было безлюдно, даже не летало ни одной вороны. К закату солнца стали слышны глухие раскаты грома. Это явно разрывались снаряды. Стало как-то тревожно.

– Мы на правильном пути, – тихо сказал Миша, с трудом открывая пересохший рот.

Тут колеса резко заскрежетали. Когда поезд остановился, мы с трудом удержались на ногах. Перед нами по всей длине состава были видны автомобили с красными крестами и бегающие в белых халатах медсестры, выгружающие раненых солдат из машин на землю. Дверь в вагон внезапно открылась, вошел офицер, увидев нас, удивился и отчеканил:

– Быстро на выход! – и часовому, стоявшему рядом, – Придержи их!

Мы видели, как в вагон начали вносить на носилках неподвижных красноармейцев, хромавшим помогали взобраться, кто мог, заходил по высоким металлическим ступенькам сам, и все были перебинтованы. Пахло лекарством и йодом. Ни одного стона не было слышно, и от такой тишины стало страшно.

Подошел уже знакомый офицер. С трудом шевеля губами, мы попросили попить, и, как только мы наглотались воды, он спросил:

– Говорите, откуда и что здесь делаете?

– Мы тутошние, – отвечает Миша.

А я вторю:

– Отстали от эвакуации.

Женя помолчал, посмотрел на раненых солдат возле автомобилей и грустно заявил:

– Хотели на фронт пробраться, Родину защищать.

– Вот это ближе к делу, – проговорил офицер и, узнав подробно, откуда мы, остался доволен, – как раз едем туда, садитесь в поезд.

Находясь в дежурке, где обитали часовые, я и Миша перестали общаться с Женей, сурово осудив его:

– Ты нам не друг. Ты предал нас, из-за тебя мы не попали на фронт.

Он старался нам что-то объяснить, но мы его не слушали и твердо стояли на своем. С таким настроением мы доехали до нашего города. Из поезда стали выгружать раненых. Мы Мишей пошли домой вместе, а Женя побрел от нас отдельно.

Дома мне от родителей достался нагоняй. Они о нашем исчезновении узнали от Мишиной сестры и в наказание не пускали меня на улицу. Я не огорчился, были школьные каникулы, и до начала учебы в седьмом классе время погулять еще оставалось. В один из дней ко мне пришел Миша с сестрой. Она посмотрела на меня, повертела пальцем у моего виска и с издевкой промолвила:

– Вояка, тоже мне. Женя-то хотел вам сказать, что в Красную армию надо идти подготовленными, а на фронте обучаться уже некогда, враз погибнуть можно. До него это дошло раньше, а вы с моим братом бестолковые. Сейчас Женя пошел учиться в Осоавиахим. Это добровольное содействие армии и флоту, как закончит, пойдет в Суворовское училище.

Мы с Мишей поняли, что совершили глупость, и вечером же сами пошли в указанное учреждение. Там среди многих ребят встретили и Женю. Он, словно ничего не случилось, сказал:

– Я знал, что вы быстро поймете меня, вы же не длинношеее жирафа, до которого долго доходит: чтобы в армию пойти, надо военное дело знать.

Мы засмеялись и с этой поры стали вместе с Женей ходить на занятия в Осоавиахим. Там были курсы шофера, парашютиста, стрелка из разных видов оружия и просто солдатские дисциплины. Так прошел год. Мы трое закончили седьмой класс и преуспели в военном деле. Нас хвалили за отличные успехи.

Скоро по радио объявили: «Война закончена, враг разбит». Весь народ торжествовал и салютовал красочными мирными выстрелами.

Мы не прекращали учебу в Осоавиахиме. Однажды мы поехали на практические занятия за город. Курсанты расположились по всему вагону. Мы сидели втроем, я, Женя и Миша, и смотрели в окно. Нам это напомнило поездку на фронт, только сейчас мы видели строящиеся дома, зеленые поля, густые леса, по качающимся макушкам деревьев задорно летали птицы. Женя вытащил из своего рюкзака сверток, обернутый холщевой тканью, развернул ее и выложил на столик большой белый каравай хлеба с коричневой корочкой. Запах его распространился по всему вагону.

– А это мой должок, – торжественно произнес он. – За то, что я когда-то слопал сухарики в одиночку, не поделившись. Назовем этот хлебушек «Каравай дружбы».

«Где он мог достать такую вкуснятину?» – подумали мы с Мишей.

А Женя, словно угадав нашу мысль, продолжал:

– Карточки на все продукты отменили. Вот я и добыл. Теперь мир, и мы в армии будем охранять от врагов нашу Родину и наше благосостояние.

Мы крепко обнялись.