Читать книгу Пашка с макаронки. Мальчишки военных лет - Павел Павлович Шаров - Страница 4

Пионерский лагерь неподалеку от берега речки Линды, где отдыхали ребята летом 1942 года, представлял собой деревенский дом на двадцать малолеток, у каждого из которых, как правило, отец воевал на фронте, а мать по двенадцать-четырнадцать часов в сутки работала на фабрике. Девать детей летом было некуда, и директор фабрики нашел способ поддержания их здоровья, организовав проживание в деревне. Из обслуживающего персонала была одна воспитательница. Повариху наняли на месте. Ребята тут же разобрались с обстановкой, и председателю колхоза стали поступать тревожные сигналы о том, что пионерия систематически совершает набеги на колхозные малинники и с ней надо что-то делать. Он задумался и принял неожиданное решение: выдать ребятам – кому решето, кому маленькую корзинку, кому какой-нибудь таз и отправить собирать малину. Норма – три килограмма на один нос. Остальное пусть едят неограниченно: все равно половина урожая пропадет, колхозниц-то не хватает.

И дети с удовольствием совмещали полезное с приятным, организовав при этом, как водится, соревнование – кто собрал больше.

Жизнь лагеря била ключом: походы за грибами, игра в футбол старым, заброшенным малахаем; в догонялки с рассерженным бычком: догонит или не догонит; ловили мелкую рыбешку в наволочки, а потом, конечно же, отпускали, потому что есть мальков было жалко.

Однажды десятилетний Пашка решил померяться силой с бычком, у которого еще только появились пупырышки на лбу, означающие, что здесь скоро вырастут рожки, а потом и рога. Он подошел к бычку и толкнул его в лоб. Тот безразлично посмотрел на Пашку и отвернулся. «Брезгуешь, теленок», – Пашка снова надавил ему на лоб. Бычок отступил на пару шагов. «Ага! Сдаешься!» – обрадовался Пашка. Но тот вдруг всерьез набычился и пошел на Пашку. Мальчик уперся обеими руками в твердый, как пенек, лоб бычка. Ноги стали скользить по траве. «Во, прет! Не удержишь! Еще бы – у него четыре ноги, а у меня только две, да и те без копыт. Надо удирать». Пашка развернулся на сто восемьдесят градусов и тут же получил под зад бычьей головой. Над ним долго смеялись, а потом перестали и стали смеяться над Фелькой Чулковым. Он тоже схлопотал. Только не от бычка, а от здорового рогатого козла. Разница была лишь в том, что Фелька, разозлив козла, успел-таки удрать от него не посрамленным. Но, когда он, втихаря от воспитательницы, полез в кустарник за спрятанным там окурком, нагнулся, разыскивая его, злопамятный козел, не долго думая, врезал сзади Фельке своими рогами, да так, что тот нырнул в кусты вниз головой.

В общем, в деревне было весело и интересно. А главное – до ребят не доходили отзвуки бомбежек города.

Когда Пашка вместе со своим шестилетним братиком Юркой вернулись из пионерского лагеря домой, им сообщили страшную весть. Два дня назад немецкие самолеты забросали зажигательными бомбами макаронную фабрику и макароновский жилдом перед ней, в котором они жили втроем с мамой в десятиметровке на пятом этаже. На дом упало несколько «зажигалок», и проживающие в нем мальчишки вместе со взрослыми принимали участие в тушении огня.

По возвращении домой Пашка тут же включился в работу по изготовлению «личного оружия». Надо было довести до конца начатое раньше изготовление поджига, свинцового кастета и сабли из обруча бочки. Жилдомовские мальчишки были мастера поделок «легкого вооружения». К ним приходили учиться «бараковские», проживавшие за макаронкой, в длинных деревянных бараках, и особым умением в создании средств самозащиты и нападения не отличавшиеся. Они умели только драться.

Пятиэтажный жилдом был заселен в основном семьями инженерно-технических работников фабрики. Почти у всех ребят – Генки Барнуковского, Витальки Маркелова, Олега Чепуренко, – на фабрике работали отцы. Пашкин тоже работал начальником котельной, но в июне 1941 года ушел на фронт, и теперь сын постепенно отбивался от рук. Улица стала его стихией, и он иногда по два-три дня вообще не появлялся дома. Часто гулял в рваной одежде и приобретал в среде жилдомовских родителей репутацию сорвиголовы.

На следующий день, поздно вечером, когда совсем стемнело, ребята собрались у трамвайной линии и наблюдали трагические события: бомбежки на другом берегу Оки. Небо пронзали лучи многочисленных прожекторов. Они метались по небу в поисках жужжащих и гудящих фашистских самолетов.

– Поймали! Поймали, – восторженно зашумели мальчишки.

В перекресток лучей двух прожекторов попал немецкий самолет, и тут же вокруг него возник фейерверк вспышек разрывающихся артиллерийских снарядов. Фашист пытался уйти в сторону, но лучи прожекторов не отпускали его. А за ним уже, жужжа, как жуки, летели другие самолеты. Всполохи взрывов авиабомб заглушали разрывы артиллерийских снарядов. Звуки последних доходили издалека, как неритмичная дробь хлопушек, оставляя на небе множество небольших облачков. Взрывы бомб обволакивались густым туманом, сквозь который просвечивали огни пожаров. Вдруг прямо из-под откоса Оки вынырнул фашистский самолет и на бреющем полете стал приближаться к фабрике.

– Удрал, мерзавец! – крикнул Лешка Лямин, старший из всех и уже работавший на заводе, – приготовились ребята!

Самолет летел так низко, что было видно не только кресты на его крыльях, но и самого летчика в шлеме.

– Ах, гад! – воскликнул Пашка и послал ему навстречу из поджига заряд из нарезанных гвоздей.

Его примеру последовали все, у кого были при себе поджиги. Самолет свернул направо, пролетел над территорией военизированного отряда НКВД и скрылся за бараками. Там, совсем, кажется, рядом, с небольшим промежутком времени забабахали пушки. Налет закончился. За Окой полыхали пожары, и в небо поднимались столбы черного дыма. Появилась встревоженная мать и утащила Пашку в бомбоубежище в подвал жилдома. Там было полно народа. Там же сидел младший брат Юрка. Вскоре в бомбоубежище стали один за другим поступать выловленные на улице мальчишки. Но к этому времени опасность миновала, и по сигналу окончания тревоги люди стали покидать его.